- Как думаешь... - начала Винка, наматывая на синеватый палец зелено-бурый локон, - сколько еще мы сможем вот так работать?
- Пока травы не кончатся.
Я пожала плечами и отставила корзинку с мелко нарезанными корнями лопуха в сторону.
- Рауха, мама уже практически не нуждается в помощи. Если честно, я удивлена тому, что она еще не просит отвезти ее к Наставнику, ведь прежде мы бывали в храме каждый день. Я не могу вот так просто взять и сказать ей... Ты понимаешь.
- Можешь. В конце концов, теперь у тебя есть что почитать, кроме молитв.
Винка хихикнула.
- Я не очень хочу туда возвращаться, - шепнула она.
О? Это что-то новенькое... А я ведь уже просчитывала, что мы будем делать, когда Винку снова затащат кланяться Хранителю...
- Что так? - поинтересовалась я, падая на скамью рядом с ней. Винка тут же замялась, но отодвигаться не стала.
- Мне кажется... Мне кажется, что... - Винка склонилась к моему уху, - там делают неправильно.
Она зажмурилась и раскраснелась еще сильнее - ни дать ни взять послушница, случайно очутившаяся в публичном доме.
Что это на нее нашло? Всего полторы недели назад ее невозможно было из храма вытащить, да что там - она ведь уже давно готовилась посвятить свою жизнь служению этому их Хранителю и сторонилась любых 'соблазнов'. В ее (и мои) годы большинство девушек уже успевали родить по четыре ребенка (и попутно помереть при родах), Винка же старательно избегала встреч с противоположным полом, учебы и бытовых излишеств, искренне считая все радости жизни греховными. Мне казалось, что в Литече религиозность горожан достигала уж каких-то совсем заоблачных высот, потому что никто из приезжих подобной веры не демонстрировал, а требования к будущим послушницам предъявлялись совершенно, на мой взгляд, дикие. Ну где это видано, чтобы нормальная девка, тем более, такая сочная, как Винка, на двадцать втором году жизни ни разу с парнем за ручку не подержалась...
С этими мыслями я привычно оставила уборку на Винку и поднялась к себе. Я с удовольствием бы завалилась спать, благо на небе уже загорались первые звезды, но меня уже дожидалась потрепанная книга в темной обложке и стопка бумаги. Я уже не переживала о том, что мне будет не на чем писать, но это меня развращало - такая ценная прежде бумага покрывалась уже не буквами, а чертежами воображаемой лаборатории и постыдными картинками, которые я даже не пыталась прятать от Винки. Авось, проникнется.
Дурманящий настой.
Применяется для успокоения особо шумных больных. Позволяет внушить больному необходимость лечения, в больших дозах используется как крепкое сонное зелье, в точности похожее на знаменитое верейское. Пары снадобья также действенны и могут вызвать легкое безумие при вдыхании большого количества.
Побочные эффекты включают...
Я укусила кончик пера.
...заторможенность, бессознательную речь, галлюцинации. При постоянном применении вызывает привыкание...
Я откинулась на спинку стула.
...отличается долгим действием, у особо худых больных и на следующий день заметны признаки приема...
Я задумалась и почесала в затылке.
'Сварить бы эту гадость, напоить Виролу, сказать ей, что вера в Хранителя - бред...' - пронеслась шальная мысль.
Состав у снадобья оказался весьма занятным и не включал особенно редких трав, да и из ястрадских в нем присутствовал только Девичий Стыд - мелкие красные цветочки, лепестки которых облетали при самом легком прикосновении. Мне всегда казалось странным это название, какой уж там стыд, если растение вечно стояло 'обнаженным', сверкая пушистыми желтыми серединками цветка. Впрочем, Снадобников только серединки и интересовали, и вот их-то заботливый сборщик-контрабандист положить не поленился, за что я его мысленно поблагодарила.
Я вздохнула и закрыла Справочник. Нет, Вальвесу такое средство давать на продажу не стоит. Хоть я и не моралистка, но торговец явно не постесняется применить это снадобье в гнусных целях.
Все было бы куда проще, будь у меня своя лавка, ведь тогда я смогла бы отслеживать движение сильнодействующих лекарств. Правда, тогда я бы стала одной из тех, кто слишком много знает. Жить мне, несмотря на все трудности, еще не надоело, да и привлекать внимание Наставников (Баба! Ястрадка! Продает странные зелья! Мужика нигде не наблюдается!) мне тоже не особо улыбалось.
Моя мать могла работать в лавке Энке только потому, что официально все дела вел он. Мне же такой роскоши не полагается, ибо оба мужчины в нашей семье свалили в столицу, и только благопристойность святош Виролы и Винки хранит нас от косых взглядов. Нет, конечно, многие вдовы работали сами на себя, занимаясь чисто женской работой - как же обойтись без швей, прачек и горничных - но самостоятельная торговля специфическим товаром вызовет слишком много вопросов, даже если и обеспечить себе статус вдовы. Я даже вполне допускала мысль выйти замуж за какого-нибудь смертельно больного бедолагу, если бы меня даже такой рискнул взять...
- Что ж, придется временно сдаться на милость Вальвеса... - пробормотала я, забираясь на постель, пахнущую сыростью.
Развалившись поверх одеяла, я погрузилась в планирование будущей лаборатории, под которую я собиралась переоборудовать пустующую торговую комнату на первом этаже. Нельзя же постоянно занимать кухню, в конце концов, она и так уже провоняла всем, чем только можно. Еще немного, и соседи начнут проявлять интерес к нашим действам.
Надо бы занавески прикупить поплотнее... И что-то сделать с Виролой.
Из кухни слышалось пение Винки, мои волосы пахли медвежьей мятой. Я потихоньку проваливалась в сон, продолжая обдумывать свои дальнейшие действия на поприще снадобничества, и чуть было уже не заснула, как вдруг меня осенило...
Знакомый запах некоторых трав. Запах от волос Винки в ту ночь, когда мы с Вальвесом ее... уговаривали.
Позволяет внушить больному необходимость лечения. При постоянном применении вызывает привыкание.
Моя бедная Винка, такая глупая и благообразная до зубовного скрежета - сначала больная и обессиленная во время наших первых экспериментов, и такая бодрая и даже чуточку дерзкая (на ее взгляд) сегодня...
Запрет на травничество и колдовство...
Ну что же еще могло быть причиной такой слепой веры в Литече?
Глава 4
- Красное?
- Не-а. Чуть коричневеет, а так...
- Hett nalap! - я впервые за долгое время позволила себе выразиться вслух на родном языке. Тот самый дурманящий состав, который, как я подозревала, использовали храмовники, у нас никак не выходил, и это была последняя попытка и последняя ложка Девичьего Стыда.
- Что?
- Ничего. Не слушай меня вообще, тебе нельзя. Оно хоть густеет?
- Не-а. Может, муки добавить?
- Во-первых, муки у тебя нет. Во-вторых, ты что, сдурела?
