Повествование о том, как его мучили и гнали в коммунистические годы, со слов тети Поли
Старца Василия стали притеснять, то в одну больницу гонят, то в другую, то в третью; все его проверяли, чтобы как-нибудь уничтожить. Потом его поместили в больницу села Теньковка (такой большой дом на горе, где после войны сделали детдом) и стали опять исследовать. Члены компартии решили, что старца надо уничтожить, чтобы не было у власти никаких помех от ненужных людей. Однажды собрались врачи и начальники в палате и рассуждали, как им поступить. Вдруг в палату влетел огненный голубь. Они все упали вниз лицом — их ослепило светом. После этого случая, немного погодя, стали принуждать медсестер и врачей, чтобы кто-нибудь его умертвил, но никто не соглашался. Потом приехала врачиха из Куйбышева, которая была согласна это сделать. И когда она подошла к кровати старца, чтобы сделать смертный укол, ей принесли телеграмму: срочно выезжай, умер сын. Она тут и упала: стала кричать, плакать и просить у старца прощения.
Всего не опишешь, что старец Василий потерпел, лежа на одре болезни. 45 лет на двух деревянных обрезках: один — посередине спины, другой — под коленями. Дай ему Бог за такие труды жить в Обители Господа нашего Иисуса Христа, в Горнем Иерусалиме. Аминь.
РАХИЛЬ
Человек к доброте привыкает — и я привыкла к о. Василию. Мама умирала, мы спросили: как нам жить? Мама говорит: как хотите, только помирнее. Потом попросила меня: «Подай икону Божией матери «Неопалимая Купина», благословлю тебя за всех». У одного духовного лица спросила: как мне жить? Он ответил:
— Ну тебя к татарам. Спросили у старца.
— Живите, как мать, — ответил он, — я сам все устрою.
Да что я могу рассказать, я же безумная…
Когда сказала старцу, что мама умерла, он говорит:
— Своей позорной смертью она искупила свои грехи. К маме по-разному относились: нищенка, бродяжка, но мудрая. Некоторые, наверное, порадовались ее смерти. Вот почему смерть мамы старец назвал «позорной».
Нет, не буду больше рассказывать. Все расскажу, а мне что останется? Это все мое, никому больше не нужно…
Мамочку три раза сажали в тюрьму. Первый раз посадили — думали, монашка. Когда забрали второй раз, сказали: «Ты по народу ходишь и говоришь: «У кого берут — отдайте, а у кого не берут — антихрист тут. А у вас ни того, ни другого нет». Третий раз — за то, что не уплатила налог. Брат мамы Александр хотел пойти заработать денег и рассчитаться, но мама сказала: не ходи, им ведь дом наш нужен, а не налог. Маму забрали, увезли в город. В тюрьме ей говорят: «Ты год назад была и опять вернулась, а мы все еще здесь. Нанимай защитника — опять выпустят». Мама говорит: «Я уже наняла». И показала им маленькую икону Николая Угодника. Они ей: «Да, ну тебя, надо за деньги». Маму осудили на пять лет ссылки в Омск. «Езжай за свой счет, документы сами отправим», — сказали ей после суда. Чтобы найти денег на дорогу, она вернулась домой. Пришла ночью, никто не видел. Так прожила она почти месяц, боялась выйти из дома, пока не пришел участковый Максим Ульянов. Он сказал: «Дети за тебя писали, дело пришло, рассмотрели еще раз — ссылку заменили на один год принудительных работ». Мы обрадовались, мама говорит: «Слава Богу! Если бы я туда уехала, то не вернулась бы. Пусть лучше будут бесы, их бояться, чем власть».
Брат пришел из школы домой, плачет: в столовой после него чашку не взяли мыть. «Ты, — говорят, — в церковь ходишь, крест целуешь и причащаешься, а там люди всякие заразные ходят». Мама запретила ему ходить в школу. Через несколько дней пришла «власть»:
— Почему ваш сын не ходит в школу?
— У нас не в чем ходить, — ответила мама.
— А в церковь есть в чем? Готовь хлеб и сама готовься.
— И хлеб готов, и сама готова, но как сыну жить — я буду решать.
Мама всегда иконку Николая Угодника носила на груди. Вот — дощечка только осталась, образ весь спотел…
Незадолго до того, как это случилось, к нам должна была приехать сестра моя Капа. Она написала в письме, что едет вместе с Лушей и у них тяжелые вещи. Просила встретить. Я пошла встречать. До железнодорожной станции несколько километров лесом. Меня догоняет человек. Я ему говорю: если повстречаете девушек, то покричите мне. Он ушел вперед, а я испугалась: зачем я так сказала? Но скоро услышала, как он кричит: «Встретил!». Я побежала вперед. Капа с Лушей несли чемодан на палке, такой тяжелый, что еле дотащили до дома. Мама встретила нас словами: «Что-то, дети, ждет вас в жизни дальше тяжелое». Капа попросила маму благословить ее идти жить в дом старца Василия, ухаживать за ним вместе с Лушей. Мама благословила, но только сказала: «А стерпите?»
Я не знаю точно, как все это произошло. Да кто же знает? Небо и земля свидетели. Два человека в поле не смогли разойтись.
Он пришел с фронта без одной руки. Иваном звали. Ехал из Выров на «полуторке», вез из Сенгилея приборы для больницы. Мама шла впереди по дороге. Он ее сразу узнал. Мама была в городе у сына, а Иван был его другом, там они и встретились: когда Иван ехал в Сенгилей через город, зашел в гости, перед обедом мама сама Ивану руку вымыла. Тут слева, по дороге, было болотце. Он думает: «Сейчас болотце объеду, догоню ее и подвезу».
Подвез… Я к машине подбежала, мама говорит: «Доченька, он меня задавил». Я стала плакать.
— Ваня, — попросила мама, — помоги ей вытащить меня из кабины.
Лежать на кровати ей было тяжело, положили на пол. Пока Иван ездил разгружаться, я все время молилась, а мама несколько раз повторила: чтобы только мщения не было. Вернулся Иван, постелили в кузове, положили маму и повезли в город. Я сидела рядом с ней. Доехали до речки Сиучки. Мама говорит: «Дочка, я умираю». И умерла… Восемнадцатого августа 1942 года.
На девятый день поехали в Урень к старцу Василию. Он спросил про маму: «Сколько лет она была во вдовстве?». Я ответила:
«Двадцать два года». — «Поминайте ее…». Дальше Луша не поняла и переспросила: «Девицей?» — «Нет, отроковицей, — ответил старец. — А Рахиль пусть едет в город, в Тагае ей житья не дадут». По благословению старца, после сорока дней, я уехала жить в город…
Видите? Что с человека глупого возьмешь? Я же говорила: вы хотели, чтобы я про многострадального рассказала, а я все про свое. Я сомневаюсь: а, хочет ли сам отец Василий? Как же без его благословения? Он сам все откроет, когда будет время. А меня простите, ничтожную.
КУРАЛОВА ЛЮБОВЬ, г. УЛЬЯНОВСК
«Не стоит село без праведника»
Село Большой Урень, часть которого называется Копышовка — родина многострадального старца Василия, избранника Божия, молитвенника за весь мир. Блаженный старец Василий Струев родился 1-го августа старого стиля в 1868 году, жития его было 82 года. 45 лет находился в болящем неподвижном состоянии, преставился в 1950 году. Родился он в крестьянской семье. Родители
— Дмитрий и Евдокия, в семье еще были два брата — Филипп и Георгий и сестра Анна. В своем селе о. Василий был старостой, а по профессии
— вальщик. Он был женат, жену звали Евфимией. По роду своих занятий о. Василий поехал на валку, оттуда его привезли больным. Произошло это 1-го ноября ст. ст., в день памяти бессребренников и чудотворцев Космы и Дамиана. Когда о. Василий заболел, он жил в доме вместе с семьей племянника, сына Филиппа. Две семьи жили в небольшом домике, который сохранился до настоящего времени. Отец Василий лежал на кроватке, на улицу его возили на коляске. Тело у него все отболело, отпадало, а потом сделалось розовым, как у младенца. К о. Василию шли за помощью: кто с горем, кто с болезнью, кто за советом, с просьбой о святых его молитвах, о помощи об исцелении от болезней, телесных и душевных. Больного, недвижимого о. Василия два раза забирали: 5 октября ст. ст. и 27 ноября ст. ст.
День Ангела о. Василия 2 августа ст. ст.
После смерти о. Василия Гликерия и Капитолина, которые ухаживали за старцем, делали поминки два раза в год: в день кончины 26 июня ст. ст. и 26 декабря ст. ст., на второй день Рождества Христова — на полугодие.
