Всего несколько десятилетий назад в с. Большой Урень Карсунского района жил чудный старец по имени Василий, который был немощен телом, но духом силен. Его силы хватало на любовь ко всем людям, на молитвенный подвиг ради прощения людских грехов и облегчения чужих страданий. За советом к нему приходили даже люди высокого духовного звания. На примере его жизни так явно и понятно значение слов: «Сила Божия в немощи совершается», а неугасающая вера в его помощь и по сей день еще раз доказывает, что, воистину, «в память вечную будет праведник».

Василий Дмитриевич Струев родился 14 августа 1868 года в с. Большой Урень, точнее, в той части села, которая по-уличному называется Копышовкой. Его родители Дмитрий и Евдокия были из простых крестьян. В семье воспитывалось еще трое детей: Филипп, Георгий и Анна.

Василий Дмитриевич был женат, жену его звали Евфимией. Из 82 лет своей жизни 45 старец Василий находился в неподвижном лежачем состоянии — беда пришла в их дом нежданно, это случилось в 1905 году. В своем селе Василий Дмитриевич исполнял обязанности старосты, а по профессии был вальщиком (валенки валял). Словом, жизнь его протекала в трудах насущных и попечениях о ближних, коих было у него целое село… Но где-то что-то произошло, только однажды («в день бессребренников Космы и Дамиана» — записали родственники) вернулся он домой уже больным. Привезли его — «бревно». Первое время родственники ждали, что скоро умрет, но он не умирал. Говорить Василий Дмитриевич уже почти не мог. Был полностью парализован, руки и ноги не действовали. Он даже пищу не мог жевать. Лежал, страдал, молча молился и за все благодарил Бога. Очень скоро окружающие поняли — Божий это человек и промысел на нем Божий. Многие брались за ним ухаживать, каких только не было (так часто бывает около Божиих страдальцев — слетаются, как воронье на добычу): и пьющих, и бьющих, и крадущих. Потом Господь послал в помощь о. Василию в помощницы Гликерию — сироту, которая жила недалеко от него, в Малом Урене. Она-то и взялась ухаживать за старцем с любовью и усердием, 17 лет ухаживала, до конца его земного пути. Потом Луше стали помогать сестры Рябовы: Капитолина, Антонина и Рахиль (сейчас Рахиль является единственной хранительницей его очага и главной хранительницей памяти о нем). Но только Луша хорошо понимала многострадального Василия, через нее старец разговаривал с людьми.

К старцу Василию потянулись ходоки: кто с бедой, кто с просьбой, и все — с гостинцами. В голодный год родственники за счет отца Василия выжили.

Однажды зимой, во время войны, к старцу пришел отец Гавриил (ныне — св. преподобноисповедник Гавриил, архимандрит Мелекесский), в кафтане и лаптях, как нищий. Он сидел в дверях, на пороге, и рассказывал о своей жизни.

— Его надо оставить у нас, — сказал старец Василий. Так отец Гавриил остался и прожил в этих краях три года, читал проповеди, исповедовал и причащал. Совершал Божественную Литургию. Позже, в 1946 году, его назначили настоятелем Неопалимовского храма в Ульяновске.

Отца Василия навещал епископ Софроний (Иванцов), возглавлявший Симбирскую архиерейскую кафедру с 1946 по 1947 годы. Они приходили вместе с о. Гавриилом. Владыка всегда подходил к старцу и просил: «Благослови». На что старец отвечал: «Ты благослови». Так они несколько раз друг другу говорили, в конце концов Владыка «сдавался» и благословлял старца как архиерей.

Частым гостем в этом доме был иеромонах Виссарион, бывший насельник Свято-Богородице-Казанского Жадовского монастыря. Он скрывался в годы репрессий у знакомых в г. Карсуне. Чтобы его не узнали, о. Виссарион приходил к старцу в женской шали. Он приносил Святые Дары и причащал старца. Один раз о. Виссарион остался ночевать, старец велел постелить ему на лавке рядом со своей кроватью. Всю ночь он о чем-то говорил Виссариону, что-то про Америку, про то, что деньги изменятся. Луши рядом с ними не было, и остается загадкой, как же о. Виссарион понимал тогда старца? Может быть, старец на самом деле мог говорить внятно? Может быть… Бог знает. В начале 40-х годов о. Виссариона забрали. После десяти лет тюрьмы он пришел к старцу в дом, но того уже не было в живых. Виссарион очень сокрушался: «Я хотел его на своих плечах понести хоронить, но не пришлось». Иеромонах Виссарион умер 19 сентября 1974 года.

Старец Василий жил в небольшом доме, вместе с семьей племянника, из мебели у него были стол, кровать да табурет. Зато стены от пола до потолка были увешаны иконами, перед которыми старец благоговейно, лежа на кровати, молился.

— Сколько времени? — спросит у Луши.

— Пять часов утра, — ответит та.

— А я только с молитвы пришел…

«Был чудесный случай. Однажды, поздним вечером, уреньская мельничиха Анастасия вышла из избы во двор (что-то понадобилось) и ахнула: от дома старца до неба огненный столб стоит. Она испугалась. Утром прибежала чуть свет к отцу Василию и рассказала об увиденном. «Ангелы были», — очень просто пояснил он. В эту же ночь его жена Евфимия, спавшая на печке, внезапно проснулась от чувства, что кто-то присутствует в доме. «Кто это вышел?» — спросила она. «Гости», — ответил Евфимии старец.

Отец Василий очень почитал Божий праздники. Однажды близкие старца отправились в лес и привезли оттуда целых семь таратаек дров. Вернулись радостные, а он лежит и плачет: «Как я согрешил, это для меня вы дрова готовили, а сегодня такой праздник — Великомученика Георгия!»

Один Бог ведал, каково было блаженному страдальцу находиться днями и ночами в одном и том же положении. Для «удобства» старцу клали на кровать три пенечка, покрытых дерюгой — на них он и лежал. Лишь изредка его сажали в кресло, отдохнуть и чайку попить. Но он встречал людей всегда с улыбкой, как самых дорогих гостей. А к нему шли и шли… Например, за благословением в дорогу. Скажет «не ехать» — не ездили. Но не все и не всегда его благословения выполняли. Пришла как-то к отцу Василию старица Вера. На улице пурга, а ей надо в больницу. «Не ходи, — говорит старец, — не пускайте ее!». Но она пошла. И замерзла. Другой случай: в 1938–1939 годах люди ездили за хлебом в город. Одних старец благословил ехать, другим не советовал. На обратном пути была облава и у многих хлеб отобрали. А у тех, кого старец благословил, не тронули, хотя мешки стояли на самом видном, месте.

Добрая молва о старце Василии быстро распространялась в народе. К нему шли и ехали отовсюду. Всех болящих он велел подводить к своей постели: «Давайте его (ее) под руку». Недужного сажали у кровати и клали ладонь старца ему на голову, а отец Василий читал молитвы. «Из-под руки» выходил другой человек: и тоска отошла, и боль утихла, и мысли прояснились — на душе стало легче.

Популярность старца не могла нравиться властям, и отца Василия стали притеснять: то в одну больницу положат, то в другую. Якобы подлечить, а на самом деле — уничтожить. Как записала в своем дневнике Луша, забирала его два раза: 5 октября, на мученицу Харитину, и 27 ноября — на «Знамение». Это были 30-е годы — годы репрессий. Врачи в больнице, осмотрев Василия Дмитриевича, удивлялись: «По-нашему бы — ему не жить…» Ухаживала за ним и там Луша. Однажды собрались врачи с представителями власти в палате и рассуждали, как поступить с ним? Вдруг в палату влетел огненный голубь, и от этого ослепительного света все присутствующие пали ниц. Столь явное чудо шокировало, но ничему не научило: после него, немного погодя, стали принуждать медсестер и врачей, чтобы кто-нибудь скорее умертвил старца, но никто не соглашался. Потом специально из Куйбышева приехала врач, которая согласилась сделать такой укол. И опять последовало вразумление. Когда она достала шприц, отец Василий попросил подождать ее немного, и та согласилась. В этот самый момент зазвенел телефон и врачу сообщили, что ее сын находится в тяжелейшем состоянии (по другим воспоминаниям, ей сообщили о смерти мальчика). Тогда она все осознала и упала перед старцем на колени, со слезами прося его прощения. Второй раз старца забрали и отвезли в Ульяновскую областную больницу. В этой больнице находились две, тоже известные в среде народа, старицы: Екатерина Шумовская (из с. Шумовка) и Пашенька Таволжанская (из с. Таволжанка). Пашенька Таволжанская ночью увидела «чудочко», а утром пришла в палату старца Василия и говорит: «Ну, расскажи, что ночью было?». Старец ей в ответ: «Сама, мол, расскажи…». Паша рассказала: «Видела Ангелов. Они покадили сначала у старца, затем у нас с Екатериной в палате, затем — у все остальных. И сказали, что праведники скоро на небо вознесутся за праведные дела свои…». После «чудочка» Пашенька подошла к главному врачу с просьбой: «Отпусти домой, я тебе на рубаху холста дам, самовар поставлю и ладана в него положу». Этими словами она предсказала его кончину, вскоре тот и вправду умер. Новый главврач отпустил Пашу. Отпустил он и старца Василия, но с условием, чтобы домой к нему больше никто не ходил. Луша пообещала, но дома отец Василий сказал, чтобы не боялись говорить о нем, — куда же людям деваться с бедами, в которых никто не мог помочь?.. И страждущие снова потянулись вереницей в этот дом. Приехали однажды в Урень мать с сыном и недужной снохой, искали старца. Подошли к дому одной копышовской жительницы Екатерины Бландовой и спросили: «Жив ли отец Василий?». Та ответила, что жив. Вдруг сноха начала плевать на дом Екатерины и повторять: «В этот дом не пойду, там в шкафу поганая вода стоит». А в шкафу у Екатерины стояла вода от отца Василия, которую она держала там для лечения домашних. Раба Божия из Прислонихи рассказала случай из своего детства: ее брату Федору купили велосипед, он сел, поехал и упал, да неудачно — разорвал пах и задел мошонку. Долго болел, ходить даже не мог. Мама повезла его к отцу Василию, и через три-четыре дня бок у Феди перестал гноиться и все зажило. В Урене помнят такой случай: один местный житель добирался от Чуфарово до дома пешком, а это 25 километров пути. Была зима, валенки маловаты. Ноги у Петра — так звали мужчину — намокли, начали болеть. Идти он не мог и стал замерзать. Мимо ехали два мужика на санях, растолкали его, лежащего на снегу. «К смерти, — говорит он им, — готовлюсь»… Привезли Петра домой, сапоги разрезали, а одна нога уже почернела. Фельдшер сказала Петру, что у него гангрена, ногу надо отрезать. Мать Петра пошла к старцу Василию, а он говорит: «Иди, Маня, домой, Петя успокоился… Иди-иди». Через три дня фельдшер пришла за Петром, чтобы отвезти его в больницу. Ногу — она была завязана детским одеялом — размотали, а там — красное тело, черноты больше нет. «Чем, — спрашивает, — лечили?». Про старца тогда говорить нельзя было. Домашние сказали: гусиным салом.