Иностранный грузовой помощник, который пользуется информацией энциклопедии Брокгауза и Ефрона крышку трюма закрыть не сможет, так как, по их энциклопедии, высота колонн Парфенона одиннадцать метров. Колонны Парфенона из трюма «Каялы» будут торчать на тридцать четыре сантиметра.

Смех смехом, а «Каялу» действительно хотели послать в Грецию за большемерным грузом, но возникла проблема соответствия точных, предельных размеров груза и трюмов. Чтобы не рисковать, и не гонять пароход зря, судовладелец отправил «Каялу» в устье реки Амазонки, за пилолесом.

Балтийским судном с таким историческим названием командовал кавказец, ингуш, капитан Магасов. Именем Маарулал. Судовым врачом, сиречь доктором был осетин Махмуд Даргавс, а шеф поваром, коком, аварский дагестанец или дагестанский аварец Шамиль Кануни.

Исходя из названия судна, капитана про себя я назвал Кончаком, доктора Гзаком, а повара Кобяком. И накликал беду, как князь Игорь набегом на половцев.

Профессор Преображенский Филипп Филиппович, герой книги Булгакова «Собачье сердце» не любил пролетариат. За уровень сознания. Я же не люблю кавказцев и арабов. За то, что их разум находится на уровне сознания российского пролетариата 20-х годов 20-го века.

Отстают они в развитии на 100—200 лет, отсюда у них такой большой процент поганых. Не люблю я арабов и прочих палестинцев. Поганых кавказцев, продажных сотрудников и сотрудниц КГБ, ГРУ, в придачу, ненавижу. За что – об этом речь впереди.

Сменный морской экипаж судна «Каяла» в количестве 27 человек вылетал из Петербурга-Ленинграда в Лиссабон под новый, наступающий 1995 год.

Я был назначен в экипаж старпомом. В Лиссабоне мы должны были сменить старый экипаж, и направиться в устье реки Амазонки, точнее, в речку Пару, за пилолесом для Испании. Сбор экипажа назначили в аэропорту «Пулково», где все познакомились.

Представляясь капитану, удивился его внутренней слабости, казалось, капитан всё делал через силу, был каким-то подчинённым лицом, нежели капитаном. Более всего поразила супруга капитана. Мнилось, что она была в состоянии прострации, то ли провожала мужа на смерть, то ли сама собралась умирать. Эти мысли пришли в голову в самолёте, когда был на подлёте к «Любимой бухте», к Лиссабону. Я заметил, что капитан как-то неестественно быстро выполняет просьбы и команды, видимо его друга – судового врача Даргавса.

«Зомби», – по-привычке, мысленно, дал очередную кличку капитану, зная, что среди множества кличек приживётся самая характеризующая.

Даргавс требовал, чтобы его называли Айболитом. Махмуд казался весёлым и добродушным человеком. Напоминал персонаж из произведения Стивенсона «Остров сокровищ». Прихрамывая, доктор ходил по самолёту и благожелательно угощал экипаж мятными витаминизированными конфетами. Судовой Айболит приговаривал, налегая на букву «и», коверкая слово Гиппократ:

– Даю клятву Гиппокрита, свежие конфеты!

«Гзак-Гиппокрит», – мысленно дал кличку судовому врачу. Но, увидя в его правом ухе серьгу, поправился, – «Сильвер».

Как рассказывал Даргавс, он прошёл мыс Горн на парусном судне, оставив его по правому борту.

После того, как дал доктору имя «Сильвер» больше о капитане и докторе мысли не развивал.

Мои категории мышления в то время были ориентированы на постоянную тонкой структуры, равную бесконечной периодической дроби, что, по моему мнению, противоречило условию целых чисел длин волн де Бройля на орбитах электронов. По моим категориям мышления постоянная тонкой структуры была равна 1/128, то есть числом с конечным количеством цифр после запятой. Посасывая конфету «Сильвера», размышляя о хитрых волнах де Бройля я заснул. Не заметил, как приземлился в Лиссабоне. Португальский порт Лиссабон писатель Грин называл Лиссом.

Наутро мы добрались до «Каялы». Смена экипажей произошла в течение суток, заодно закупил провизию на два месяца вперёд. Заказал по старой заявке старого экипажа. Цены были низкие, агрессивный артельщик сменяемого экипажа заверял, что продуктов хватит на три месяца, а не на два.

– Шустрый артельщик, вероятно сотрудник российских спецслужб, – подумал я.

– С такими продуктами, будешь, как сыр в масле кататься, – приговаривал артельщик.

– Поживём, увидим, – отвечал я русскому spy-артельщику, направляясь с рапортом к капитану.

Капитан был один. После доклада о готовности судна к выходу из порта, я положил перед капитаном сотню-другую долларов – половину десяти-пятнадцати процентной поощрительной ставки. Мелкий откат получают капитан и старпом, за заказ продуктов, от хитрецов-шипчандлеров-конкурентов.

На моё удивление мастер сделал попытку отказаться от денег, безвольно отмахиваясь от предложенных долларов, но валюту всё-таки взял.

Не брать деньги – не в правилах капитанов. Тем более – кавказских. Что-то здесь было не так. Уходя, я притормозил у выходной двери, закрыл её неплотно, прислушался.

– Зачем взял деньги! – услышал вдруг голос доктора Даргавса, – зачем половина, возьмём позже всё!

– Будущий рэкет? – задавал я сам себе вопросы, – но можно половину денег забрать сейчас, а вторую половину отобрать потом. Так вернее. Химичит как всегда Кавказ.

– Х…р тебе, джигит, а не деньги, залу… у тебе конскую, а не доллары, – решил я, думая о Даргавсе.

По требованию капитана я отдал бы и оставшиеся доллары. Свободные деньги в судовом хозяйстве необходимы и капитану, и старпому. Но, услышав речи судового врача, я возмутился:

– Не хочешь Гиппокрит ехать, пойдёшь, сука, пешком.

Даргавс-Гиппокрит показался наиболее опасным. А на опасность реагирую матом. Русским рукопашным матом.

Вечером я сходил в город. Помолился в церкви Святого Погребения. В магазине «Русь» затарился водкой. Водку притащил в каюту. Выпил рюмку, стал размышлять. Надо брать Кавказ на контроль, ибо эти горные джигиты причальной стенки Ноева ковчега – хамова стойбища, что-то затевают. Чего не люблю, так это многонациональные экипажи. Тут глаз да глаз нужен.

Кончак-Магасов, безвольный капитан-зомби, судовождением не занимался. Пришлось одному, ночью, в жестокий шторм выводить из Лисса пустопорожнюю, без груза, «Каялу».

Еле-еле, на большой волне, раньше времени, практически не выходя из «Любимой бухты», сдал лоцмана. Лоцманский катер кидало как щепку. Pilot едва не упал за борт. На малом ходу сдачи лоцмана судно в балласте понесло в сторону от фарватера. Высокие борта, не загруженой «Каялы», работали не хуже парусов.

При таком ветре дал «самый-самый» полный ход, предупредив машинное отделение, что пустопорожнее судно-парус, пустая коробка, и мне нужны самые высокие обороты винта.

С приличным креном от ураганного ветра, «Каяла», со свистом, с глухим рёвом главного двигателя в восемь тысяч «лошадей», с пламенно-чёрным дымом кровавых искр из шестиметровой трубы; «Каяла» сказочным демоном выскочила из «Любимой бухты». Вывернулась, курсом наискосок от осевой линии фарватера, держа более пятнадцати градусов на ветровой дрейф.