Плевать, арест – значит арест. Он снова пойдет в Баккарассе и будет драться, если понадобится, и если не понадобится – тоже. Рядом с «Сивой кобылой» бродило достаточно швали, охочей и девчонку в темном углу зажать, и кошель у случайного прохожего срезать. Вот его шпаге и находилась работа. С Урсом они давно договорились: Эймар не распугивает клиентов, а трактирщик ему не мешает защищать жертв разбоя.

Юноша дошел до глухого переулка, справа над высоким забором торчала припорошенная снегом сухая ветка. Поговаривали, что когда-то в доме за каменной оградой жил безумный старик, который потом сгинул неизвестно куда. Охотников занять пустующий особняк не нашлось. Хотя Эймар не был уверен, что дом совершенно пуст. Он всегда чувствовал здесь запах теней – такой же густой и насыщенный, как в детстве перед нападением туарских солдат. Юноша поежился, стало не по себе.

Эймар подпрыгнул, ухватившись за край кладки, подтянулся, перемахнул на другую сторону. Считай, он уже в Баккарассе. А так бы пришлось обходить через Сиверийские ворота.

– Эй, а платить кто будет?

Перед юношей мельтешил кособокий оборванец с сизым носом, ловко поигрывал ножом в руках.

Тень подери, он и забыл, что этот «вход» охраняется! Отребье Баккарассе не упускало случая «заработать» лишний тенаро. Ладно, сам отвяжется.

Не обращая внимания на оборванца, Эймар спокойно двинулся дальше. Но сизоносый оказался назойливым – перехватил нож поудобней и улыбнулся щербатым ртом.

Как опрометчиво! Юноша очень не любил людей с выбитыми зубами. Он выхватил шпагу раньше, чем успел подумать, оборванец чудом увернулся, не удержал равновесие, выронил нож. Улыбка сменилась гримасой растерянности и страха. Разговор был окончен – сизоносый мигом ретировался с поля боя. Но успел все-таки сделать пакость – оживил заскорузлое, неприятное воспоминание…

Урок давно закончился, а Эймар долго сидел за партой, не отваживаясь выйти из классной комнаты. Знал – сегодня не убежит от школяров и оттягивал неминуемую драку. Наконец он решился, открыл дверь. Его поджидали – мальчишки все на голову выше, жилистые, с огромными кулачищами, задиристые, как петухи. Самый злющий из них щурил узкие глазки, криво скалился, показывая щели вместо передних зубов. Эймару здорово досталось – и за разноцветные глаза, и за то, что не умел дать сдачи. И что заикался – с того дня, как убили мать. Новая шпага бесполезно болталась на боку, он даже не успел ее вынуть из ножен.

Леон нашел его в дальнем углу сада – мальчика била мелкая дрожь, язык не слушался. Он не смог выдавить из себя ни слова.

Но дядя не тратил время на разговоры. Силой поставил Эймара на ноги, отхлестал по щекам и сделал выпад. Сколько раз шпага без предупреждения коснулась груди, обозначая победу Леона, прежде, чем он начал защищаться? Десять, двадцать, пятьдесят? Дядя не шутил и не думал останавливаться. Эймар неумело отбивал удары, пятясь к ограде, пока не уперся в резные ворота. Железные прутья впились в плечи – дальше отступать некуда. Тогда мальчик и понял, что никто его не защитит. Отец занят книгами, мама погибла, даже Леон теперь стал врагом. Он сам должен себе помочь, и так будет всегда. Дрожь в ногах ушла, появилась злость. Эймар с криком бросился на Леона и сумел отбить атаку. Дядя опустил шпагу и пообещал выписать учителя фехтования из Ларижа.

Школяры на время забыли про него и потешались над новичком, неуклюжим белобрысым мальчишкой. Тот покорно сносил побои, а потом плакал, забившись в угол. И однажды Эймар не выдержал – вступился. Толком не умея драться, он яростно молотил кулаками по спинам, кусался, лягался. Знал только, что надо во что бы то ни стало добраться до Щербатого и оттащить подальше от новичка. В память врезалось растерянное лицо задиры, когда они повалились на пол и кубарем покатились по ступенькам. Щербатому не повезло – тот ударился головой, потерял сознание. А Эймар, весь в синяках и ссадинах, вышел победителем.

С тех пор его обходили десятой дорогой – и бывшие недруги, и белобрысый новичок. В школе при дворе дукэ на мальчика косо посматривали даже учителя. Эймар не сразу понял, что его боятся – разноцветные глаза считались дурным знаком. Единственным другом по-прежнему оставался Леон. Их связывали две страсти – фехтование и воспоминания о Флории.

От заикания Эймар со временем избавился, но некоторые слова так и остались камнем преткновения. Т-т-туары. Т-т-тени. От-т-тец. Даже проговаривая их про себя, он спотыкался на первых слогах.

Юноша так и не показал Леону колючий камешек, все прятал тесемку под рубашку, хоть сам давно не верил в волшебство. Сила и злость – вот секрет успеха. Хрустальная цитадель, башни, чары саламанкеро – детские сказки. Он вырос. А от прошлого остался только камешек. В память о матери…

Зато квартал Баккарассе был величиной постоянной (вот же словечки в голову лезут, и зачем отец про господина Файхмана вспоминал?). Помойка помойкой, грязнее места во всем городе не сыщешь. Вообще-то Леон взял с Эймара слово не ходить сюда, но сегодня он нарушит обещание – в честь своего паршивого настроения.

Перебежал дорогу облезлый пес, остановился, принюхался и недовольно зыркнул – мол, ходят здесь всякие. «Еще ты с меня плату затребуй», – хмыкнул юноша. Слева – в том направлении, куда убежал пес, – надрывая глотки, орали матросы. Значит, ему туда.

Эймар прислушался – судя по голосам, человек десять. Может, сразу сбегать к Урсу за подмогой? Моряки в чужом порту не церемонятся, их не просто успокоить. «А, струсил!» – раздался в голове ломкий голос Щербатого. Нет, никого он звать не будет, сам справится!

Резкий девичий крик положил конец раздумьям. Юноша рванул с места, побежал. Первый переулок, второй – пусто. Крик становился все тоньше и все жалобней.

Матросы швыряли друг другу белокурую девушку, стаскивая с нее одежду. Накидку успели втоптать в грязный снег, длиннющий как жердь головорез нацепил женскую шляпку на ухо. Девушка пыталась прикрыть плечо – там, где висели лоскуты платья.

– Т-т-тень подери, отпустите ее! Немедленно! – голос звенел от злости.

Моряки затихли и обернулись. Безразлично скользнули по Эймару мутными глазами и вернулись к развлечению. Рослые, крепкие – мгновенно оценил юноша, силой намного превосходят его. Но деваться некуда, девчонку он здесь не бросит. Эймар покрепче перехватил эфес, сжал зубы – хватит думать!

Он сделал молниеносный выпад, поставил отметину на лбу долговязого – чтоб не повадно было примерять чужие шляпки. Матрос ощерился, выхватил из-за пояса абордажную саблю и пошел на юношу.

– Не надо!

Краем глаза он заметил, как девушка бросилась к морякам. Но те потеряли к ней интерес. Конечно, Эймар был куда лучшей забавой – он сопротивлялся.

Выпад, удар, еще удар. Главное не останавливаться, пусть сначала остановятся они.

Долговязый схватился за плечо и удивленно вытаращился на кляксу крови, проступившую на грубой рубахе; его товарищ шарил по снегу – тому Эймар срезал шпагой кошель; кто-то охнул и перегнулся пополам…

Желающих продолжать драку не было. Переругиваясь вполголоса и косясь на юношу, матросы бочком покидали поле боя. Кажется, они даже протрезвели. Что ж, легкой забавы не вышло.

Эймар проводил взглядом банду, повернул голову.

Посреди переулка неподвижно стояла девушка, в упор смотрела на Эймара зелеными кошачьими глазами.

Юноша попытался улыбнуться, убрал со лба волосы. Руки предательски дрожали – он только сейчас понял, как испугался. Надо бы провести девушку домой, здесь ей не место. Эймар двинулся навстречу, но девица отпрянула. Юноша горько усмехнулся – все его сторонятся, а почему он, глупец, решил, что спасенная девушка поведет себя иначе? Чудес не бывает!

Эймар развернулся и пошел восвояси. Через десяток шагов опомнился – что он делает? Бедняжка осталась одна – не ровен час снова попадет в передрягу. Юноша бегом вернулся к месту драки, но опоздал – незнакомка пропала, будто ее никогда и не было.

Голову припорошило снегом – он забыл, где потерял треуголку, ну и Кош с ней, купит новую. Куда больше Эймара занимали вещи, которые не купить ни за какие скодо. Что надо отдать за улыбку той красавицы? Куда бежать, кого спасать ради новой встречи?