Перед тем, как погрузиться в сон, я успел бессвязно проговорить:
- Всё-таки этот грузинский коньяк и не конь и не як, а просто так.
IV
Я лежал на верхней полке, подсунув под щёку сложенные ладошки, как в детстве, и бездумно смотрел в окно, как смотрят люди, когда после вы-питого накануне вечером грузинского коньяка, в голове пусто, а во рту кис-лая помойка. В отдельные моменты, когда поезд двигался по крутой рельсо-вой дуге, мне был виден впереди состава наш трудяга-паровоз. Я был уверен, что у него на чёрной могучей груди красуется большая красная звезда, а под нею прицеплены две тяжёлые, литые буквы "И" и "С". Я такие не раз видел в кинохронике. Порой я задрёмывал, и в моей пустой голове начинали роить-ся странные художественные образы. Паровоз мне казался живым существом с глазами-фарами. Он, чудилось мне, решил пока не лететь в коммуну, где можно, наконец, сделать последнюю остановку, - уж больно далеко. Куда как ближе солнечная Грузия, благословенный райский уголок, спрятанный среди великих могучих гор, где родился, рос, учился и даже писал стихи бу-дущий Большой Хозяин, чьим именем украшена теперь мускулистая чёрная железная грудь паровоза.
Когда я раскрывал замутнённые глаза, то видел, как паровоз наш торо-пится, пыхтя и отплёвываясь паром, и с натугой выпускает из короткой, буд-то обрубок, трубы клубящийся белый дым, который стелется, уносимый встречным потоком воздуха назад. Достигнув моего окна, он дробится на рваные облачка и проносится мимо, мимо, мимо... Но в то же время не со-всем бесследно. Он старается проникнуть во все щели вагонов чудным запа-хом паровозной гари, который теперь, в век всеобщей электрификации же-лезных дорог, давно уж забылся. И от этого становится отчего-то грустно, и скупые мужские слёзы наворачиваются на глаза, как во время долгого рас-ставания на перроне с любимой девушкой.
По мере того, как поезд всё дальше катился от Москвы на юг и всё ближе продвигался к Чёрному морю, пышное покрывало белого снега, на-крывавшее дальние поля, холмы и перелески и заодно проносившиеся мимо пухлые крыши домов и сараев, становилось всё тоньше и тоньше. Уставшему глазу всё чаще являлись чёрные и бурые проплешины на застывшей земле.
А после Горячего Ключа снег совсем исчез, уступив место густой веч-нозелёной, успевшей пожухнуть растительности. Снежная зима нехотя от-ступала, уступая место начинавшимся субтропикам, что звучало странно и неправдоподобно в холодной северной стране.
Отстояв положенное время в индустриальных закоптившихся лабирин-тах Туапсе, паровоз набрал в котёл свежий запас воды, утолил свою жадную жажду для выработки тугого рабочего пара и, вдоволь напившись, известил всю округу пронзительным бодрым гудком, что он снова готов трудиться. Затем медленно тронулся, потащив за собой вагоны в дальнейший путь, круто свернул влево и покатил состав, радостно стучавший колёсами по блистающим рельсам, вдоль Чёрного моря.
Многие пассажиры высыпали из своих душных купе в узкий вагонный проход, чтобы полюбоваться величественным зрелищем - море всегда притя-гивает к себе восхищённый взгляд. Из моего окна моря не было видно, а скучным видом зелёных холмов я уже насытился. Вместе со мной увязался в коридор Лёша Куманцов.
Мы встали возле окна, раздвинули с трудом белые, шелковистые ко-роткие занавески и стали бездумно смотреть на море. Погода хмурилась и ёжилась от холода. В зимнее тоскливое время года в этих местах небо редко бывает свободным от плотной серой пелены облаков, и низкое солнце, слу-чайно пробившись в какую-нибудь дыру в облаках, косыми лучами освещает море лишь одиночными, слепящими глаза перламутровыми пятнами. И тогда в таких местах возникает ослепительное сияние, но оно только подчёркивает тоскливую злую угрюмость и стужу водной громады, границы которой с та-ким же угрюмым небом почти не видно. Необъятность и какая-то скрытая тайна этого простора завораживает и приковывает к себе задумчивый взгляд. В эти моменты не хочется шутить и мучиться дурью, а только смотреть.
Независимо от времени года величественный вид бесконечного моря всегда настраивает на элегический лад и приглашает подумать о важном и вечном. И разные проказы молодых оболтусов становятся вдруг пустыми и ничтожными, как например, вчерашняя наша проделка с бутылкой грузин-ского коньяка. Или нелепый Вадиков каблук, который был выброшен в окошко. Они, эти проказы, задвинулись в нашем неразвитом сознании куда-то вглубь, на самый дальний план. А на передний выдвинулось что-то важное и таинственное.
- Ты давно женат, старик? - спросил я Лёшу просто так, без всякой задней мысли. Надо же что-нибудь спросить, чтобы завязать разговор, когда стоишь у вагонного окна и смотришь на безграничное море.
- Что, готовишься? - грустно улыбнулся он в ответ
.
Глаза его сузились, это означало, что он скажет вслед за этим что-нибудь умное и непонятное.
- Да нет. Просто спросил и всё. Тебе этот вопрос неприятен?
- Отчего же? Изволь. Мы женаты почти три года. Как раз осенью будет
ровно три. Вот так. - Видно, ничего умнее он придумать не успел.
- Ну и как тебе?
- Что как?
- Семейная жизнь?
- Да как тебе сказать? По-разному бывает. Знаешь, как поётся у Юры Визбора: "то взлёт, то посадка". Я тебе скажу, что женщины весьма странные создания. Они совсем не такие, как мы, мужчины. В них есть для меня что-то загадочное. Иногда мне кажется, что они думают не головой, а каким-то другим местом, своим, женским. Может быть, сердцем. Или душой.
- Можно зафиксировать, что ты открыл открытую Америку?
- Может быть, я не совсем точно выразился, но, правда, я часто их не понимаю. Никогда не угадаешь, как она поступит в следующий момент. Ждёшь одного, а получаешь в ответ совершенно другое. То к ней не подсту-питься, то у неё удержу нет. Приходится как-то приспосабливаться. Как го-ворил, кажется, Овидий или кто-то другой из этих древних: жить не могу ни с ними, ни без них. Но ты не унывай. Мой тебе совет: не уставай искать. Это дело очень важное. Как говорил ещё один древнеримский грек (не помню уж кто именно): нет ничего лучше хорошей жены. Но ничего нет хуже жены нехорошей. Это очень справедливо. Мудрые были эти древние греки. Я тебе скажу: жениться надо обязательно. Это такой вечный закон жизни.
Мы помолчали. Море по-прежнему расстилалось перед нами недвижи-мой серой громадой. Поезд то ехал почти по самому краю берега, то удалялся от него вглубь материка, то нырял в туннели - и тогда раздавался гул, стано-вилось темно, только пробегали редкие колдовские огоньки. И я вдруг вспо-минал широко известные рассказы людей, переживших клиническую смерть. Перед смертью люди видят перед собой какой-то длинный тоннель, куда затягивается их пока ещё не покинувшая землю душа.
Когда поезд выныривал из тоннеля, становилось легче, как будто ми-новала опасность. Я подумал, что бы ещё такое спросить Лёшу Куманцова, раз уж он так разоткровенничался. И спросил:
- Ты как думаешь, Лёш, браки между мужчиной и женщиной разных национальностей могут быть счастливыми?
- Почему же нет? Тому есть множество подтверждений. Один из них, например, брак между Александром Сергеевичем Грибоедовым и красавицей грузинкой Нино Чавчавадзе. Правда, он был, увы, недолгим, Грибоедов по-гиб, но всё, что было до этого, было настоящее счастье.
