Нонна большую часть времени проводила со мной, и я был счастлив, как все влюблённые в период обострения любви. Она чувствовала себя в на-шем кубрике-чердаке вольготно, раскованно и даже, как мне казалось, ощу-щала себя немножко "маленькой хозяйкой большого дома". Теперь она, а не Толя Дрынов, бинтовала мне больную ногу и ставила на неё согревающие компрессы. И делала она это так ловко, будто профессиональная сестра ми-лосердия. А я млел от нежности к ней, прикосновения её тонких и красивых рук лечили мою ногу, вывихнутую на лыжной трассе, несравненно эффектив-нее, чем компресс из чачи, наполовину разбавленной водой.
Все мужчины на нашем чердаке привыкли к присутствию дамы и вели себя соответственно: немного развязно, но в то же время сдержанно, не пере-ступая грань дозволенного. Мои московские друзья, чутко уловив, что рож-дается нечто серьёзное, перестали отпускать колкости по моему адресу и с некоторой тревогой стали наблюдать за тем, чем всё это может закончиться.
XXXIII
Я так крепко спал, что, проснувшись, совсем забыл про свою больную ногу и разом поднялся, оттолкнувшись от провисших пружин своей койки. Опомнившись, я обнаружил себя крепко стоящим на обеих ногах и не ощу-щал никакой боли. Я осторожно потопал, появилась небольшая боль, но она не шла ни в какое сравнение с той, что была ещё накануне. Я сделал несколь-ко робких шагов и понял, что костыльный период моей жизни закончился, начиналась новая, свободная жизнь, полная чудес.
- Ребята! - крикнул я радостно. - Унесите от меня скорее эти чёртовы костыли, пока я их не выбросил в окошко, как когда-то был выброшен Владиков каблук изокна вагона-рестолрана.
- Пойдёшь кататься на лыжах? - спросил Лёша.
- Вот что делает с людьми любовь! - вздохнул Вадик.
- Не дури! - сказал мне Толя. - Сначала попробуй просто походить без костылей. Торопиться не следует. У меня такой вывих был, год болело.
- Ты прав, ты прав, Толя. Теперь я буду просто гулять. В этом тоже есть своя прелесть. Можно не торопясь любоваться красотами Бакуриани.
- Особенно, если есть с кем пройтись под ручку, - не утерпел Вадик высказаться со значением. - "Не хотится ль вам пройтиться там, где мельни-ца вертится, где фонтаны шпиндиляют, лепестричество горит, репродуктор говорит?" Я бы тоже не прочь немного вывихнуть ногу.
- Теперь, как я понимаю, уже нет смысла, - сказал Толя Дрынов. - Разве что Шура с Мурой тебя прельстят. - И он засмеялся.
После завтрака все ребята отправились на Кохту кататься на лыжах, а мы с Нонной пошли гулять. Левая нога влезла в кед без особого труда, а правая, забинтованная эластичным бинтом, упёрлась, как бык, и ни в какую. Пришлось разрезать кед в подъёме острым ножом, который был у меня с со-бою. Он мне очень нравился, у него была роговая ручка и необыкновенно острое лезвие, которое раскрывалось нажатием кнопки и намертво фиксиро-валось, пока не нажмёшь второй раз на кнопку, чтобы нож складывался. Эта-кий стилет. Мне его подарил Виктор Парфёнов, который по блату учился на прораба в Праге. Мы с ним подружились, когда отдыхали вместе в Карабахе, в Крыму. Я этим стилетом страшно гордился и чувствовал себя вооружён-ным до зубов.
На прогулку я взял с собою лыжные палки, поскольку чувствовал себя всё же не очень уверенно. Я шёл, прихрамывая, чуть впереди, опираясь на лыжные палки, за мной следовала Нонна. Чтобы попасть на дорогу, которая кольцом окружала плато Бакуриани, надо было пройти от турбазы немного лесом и подняться по пригорку. Как только попадалась подходящая пихта, и я мог дотянуться до нижней ветки, на которой лежала шапка снега, я стукал палкой по ветке, и снег, сверкавший под солнцем, сыпался вниз золотым до-ждём и падал как раз на голову шагавшей позади меня Нонны, засыпая ей лицо, руки и плечи. Она радостно смеялась и повторяла:
- Шерекили! Шерекили! Чокнутый!
Я поворачивался к ней, улыбаясь от неожиданного хмельного счастья, отряхивал свалившийся на неё снег, а таявшие остатки его, стекавшие по её раскрасневшемуся, пылавшему лицу этакими сопельками, слизывал языком. Она не возражала, но поцеловать её в губы я не решался. И мы шли дальше, до следующей пихты, я снова колотил лыжной палкой по ветке, но Нонна уже научилась уклоняться от моего вероломства и радовалась, когда снег с ветки падал мимо. Нонна показывала мне язык и выкрикивала, как девочка из детского садика:
- Не вышло, не вышло! Шерекили!
Наконец мы выбрались на дорогу и пошли по ней рядом. Взять Нонну под руку мне мешали лыжные палки. Я попытался захватить их одной рукой, но бамбуковые палки оказались слишком толстыми, разъезжались в стороны и создавали много хлопот, чтобы пользоваться ими для страховочной опоры. Поэтому я оставил эту затею, и мы пошли рядом, но каждый сам по себе. Я шёл, переставляя перед собой лыжные палки, а Нонна сопровождала меня сбоку. Я немножко задирал нос, всё же из всех москвичей красивая грузинка выбрала именно меня, но, вспомнив, что она говорила о кавказском госте-приимстве и обязанности помогать людям, попавшим в беду, уныло опускал нос и в очередной раз впадал в сомнение.
Дорога была туго укатана полозьями саней и остро пахла конскими яб-локами. Вдоль леса, забирающегося в гору, мои московские друзья продол-жали упрямо утюжить слаломную трассу. Я посмотрел в их сторону доволь-но равнодушно и с удивлением обнаружил, что у меня пропала страсть к лыжному катанию. Я был всецело поглощён новыми для меня ощущениями и с радостью предавался общению с девушкой, в которую, как мне казалось, я был влюблён без памяти. Я не думал о будущем и был опьянён настоящим. Мы прошли сотню-другую шагов молча, я всё думал, о чём бы таком смеш-ном заговорить, и, наконец, поставил вопрос ребром:
- Нонна-кха! Расскажи мне о себе.
- Что рассказать?
- Всё. Меня интересует всё: твоя семья, твои увлечения, чем ты занята сейчас и каковы твои планы на будущее.
- Сейчас я иду рядом с тобой и с опаской поглядываю, как бы на нас не налетели эти ненормальные лыжники, называемее тобою "чайниками.
- Нет, я серьёзно.
- Ну, что мне тебе рассказать? Семья наша небольшая, но очень друж-ная. Живём мы в небольшой квартире на первом этаже нового дома на улице Челюскинцев. Главным в нашей семье является папа, его зовут Гоча, а его отца, моего дедушку, звали Александр. Так что мой папа Гоча Александро-вич. Он работает конструктором в проектном институте и является ведущим специалистом в области сейсмостойкости зданий и сооружений.
- Что ты говоришь! - воскликнул я. - Ведь я тоже конструктор и тоже в этой области. Главным конструктором в нашем институте является знамени-тый Никитин, который проектировал Останкинскую телебашню, одну из вы-сочайших в мире. Он великий конструктор. Ты знаешь, Нонна-кха, меня все-гда удивляет, что о певичках и юмористах, которые умеют ловко пародиро-вать каких-нибудь государственных деятелей или других певичек и артистов, недалёкие люди восхищаются до умопомрачения, и знают о них гораздо больше, чем о таких действительно великих людях, как Никитин. В этом есть что-то ненормальное и обидное. Ты согласна?
- Да, я согласна. Ты всегда прав. Ты знаешь, что я подумала? У тебя с моим папой будет много общего.
