Толя Дрынов, беспрестанно сознавая свою ответственность первопро-ходца и "чичерона", постарался оценить обстановку, прижмурив один глаз и оглядев уходящий перед ним вниз относительно пологий и довольно широ-кий снежный склон, изрытый ямами и буграми, набросанными железными кантами лыж слаломистов, не умеющих выбраться из одного и того же следа.
Толя напоминал мне Кутузова, оглядывающего поле будущего сраже-ния, изрытое накануне ядрами вражеских пушек, и выбирающего удобные места для редутов.
На ярко освещённом солнцем склоне было полным-полно катающихся лыжников, Среди них мы заметили почти всех обитателей нашего интерна-ционального кубрика-чердака с наклонными потолками. Наши армяне отча-янно "плужили", стараясь не попасть на бугор. Некоторые, наиболее умелые, приноравливались совершать повороты из полу-плуга. Двое или трое спор-тивного вида грузин, как видно, завсегдатаи здешних мест, довольно легко и ловко скакали по буграм на параллельных лыжах. Несколько одетых в яркую одежду грузин стояли внизу, на почти горизонтальном участке, держа перед собой, словно рекламируя их, новенькие заграничные лыжи, фотографии-ровали друг друга дорогими камерами и о чём-то лениво болтали.
Так они могли простоять весь день, и это называлось: "я постоянно провожу свой зимний отпуск на лыжах в Бакуриани, где катаюсь и загораю". Было много незнакомых девушек, почти все они не умели кататься на горных лыжах и часто садились кокетливо на снег, едва начав движение, хохоча от неизъяснимого восторга. Им помогали подняться знакомые и незнакомые кавалеры, предлагая надёжную руку. А может быть, кто-то вместе с рукой предлагал и горячее сердце. В стороне от горного склона, на поляне с ред-кими деревьями, утюжили лыжню равнинные лыжники, их бег был лёгок и стремителен, но не долог из-за скорого наступления усталости.
- Ну что ж, - произнёс авторитетно Толя Дрынов, завершив осмотр ме-стности, - мне диспозиция предельно ясна. Эта пихта будет нашим заметным стартовым знаком. Финиш - почти у самой дороги внизу. От этой пихты вдоль опушки леса свободное от "чайников" место, и бугров особенно не видно. Здесь мы поставим трассу слалома. Кстати, вон там, справа, на по-лянке стоят составленные шалашиком го-товые вешки - чувствуется забот-ливая рука Сократа. Надо будет не забыть сказать ему за это сердечное спа-сибо. Жалко, нет флажков. Но это не беда, потом что-нибудь придумаем экстравагантное. Например, попросим Вадика обратиться к девочкам из Днепропетровска, они как раз сегодня возвращаются их похода. Для Вадика, уверен я, они будут готовы на всё. Пусть он попросит их изорвать свои старые трусики на лоскуты, а мы из них соорудим флажки.
Мы трое: Толя, Лёша и я, весело рассмеялись, а Вадик никак не отре-агировал на Толино предложение, ибо он был страшно занят важным делом и старался не отвлекаться на всякие глупости. Как раз в этот исторический момент жадно шарящий, как у индейца-гурона по прозвищу "Соколиный Глаз", беспокойный взгляд нашего близорукого друга нашёл, наконец, дол-гожданную цель: в самом низу, на кольцевой дороге, блестевшей от полозьев саней, стояла красивая грузинка Нонна. Видно, ей надоело прогуливаться без дела, и она решила отдохнуть стоя. Вадик вздрогнул, будто борзая, почу-явшая след зайца, и ринулся было, сломя голову, вниз, но Толя успел цепко ухватить его за полу куртки, при этом насмешливо проговорив:
- Стой задрыга! Куда? Потерпи, дружочек, угомонись, не мельтешись. Никуда она не денется твоя Нонна. Сей момент будем ставить трассу. Ты за-был Первый закон Юма? Я тебе сейчас его напомню.
Толя работал младшим научным сотрудником в престижном москов-ском институте ФИАН (Физический Институт Академии Наук), где неуго-монными молодыми физиками была создана горнолыжная секция, куда тренером был приглашён знаменитый в ту пору Юм, который неустанно повторял своим ученикам: "Хотите серьёзно заниматься горнолыжным спортом, учитесь ходить по трассе. Иначе вам удачи не видать". Это назы-валось "Первый закон Юма".
И Вадик остался, понурив голову. Но у меня не было никаких сомне-ний, что при первом удобном случае он улизнёт. И я его, надо признаться, хорошо понимал. Мне тоже очень нравилась эта грузиночка. Однако этим не ограничивались совпадения наших вкусов.
Вадик питал предубеждение к спортивным трассам. И у меня эти огра-ничительные знаки, изображающие препятствия на пути спуска, тоже стали со временем вызывать стойкое неприятие. Наверное, потому, что на трассе наиболее отчётливо проявлялись огрехи и несовершенства, кажущейся мне необычайно эффектной, моей слаломной техники. Надо было упорно тру-диться, чтобы пришло настоящее умение, а то и вовсе мастерство, но мне было лень неделями, месяцами и даже годами повторять одни и те же упраж-нения, закрепляя в надоедавшей тренировке то, чему ты уже немного научил-ся. Я любил кататься свободно, размашисто, поворачивать в красивой дуге не там, где мне диктуют эти противные "ворота" трассы, а там, где мне хочется, где всё получается без особого напряга, легко и вольготно, как бы само собой. Я испытывал истинное наслаждение, если не сказать счастье, от этого упругого давления упирающегося в грудь воздуха; от этих широких, во весь склон, повторяющихся скоростных дуг, с замедлением в конце и нарастанием скорости в начале; от хлёстких разворотов с лихим заносом задников лыж; от этой атакующей позы отвёрнутого от склона корпуса тела, с мягким присе-дом и сдвигом того, чем сидят в креслах интеллигентные люди, внутрь дуги поворота; от этих стремительных прямых спусков в позе "лягушки", с при-жатыми к бокам лыжными палками, вытянутыми вдоль склона, параллельно ему, и резким торможением наточенными кантами в конце спуска, когда ты почти ложишься боком на склон, применяя приём бокового соскальзывания, рождающий веерный сноп снежных брызг.
Мне нравилось, когда на склоне были невольные зрители, которые с удивлением, восторгом и завистью следили за моими полётами по буграм. Удивлялись тому, как ловко и часто работают мои колени, в содружестве с поясницей, при прохождении "змейки" по ямам. Или как мне удаётся вдруг, откинувшись всем телом внутрь поворота, прорезать дугу на внутренней лы-же, крепко закантовав её на наружный кант. Или игриво прокрутиться в "вальсе", уже на выкате, где склон выполаживается и тщательно утоптан поднимающимися вверх "лесенкой" лыжниками и, конечно, лыжницами.
Ловлю себя на мысли, что от скромности я не умру.
Оставив моих верных друзей трудиться над постановкой слаломной трассы, я стал носиться и скакть в той части склона, где было полно но-вичков, вызвать восхищение которых красивым катанием не составляло большого труда. Живыми вешками моей своеобразной трассы служили "чайники", которых я умело объезжал, с улыбкой слушая их испуганные вскрики и умышленно обдавая их снежными брызгами. Не скрою, сил, лов-кости и душевного подъёма мне придавало радостное сознание того, что где-то там, внизу стоит и смотрит своими восточными колдовскими глазами, как я выписываю на снегу красиво сопряжённые дуги, красавица Нонна. Про себя я в эти моменты повторял запомнившиеся мне слова из кинофильма "Котовский", где главную роль играет великий Мордвинов: "А там внизу, во рву некошеном, стоит и смотрит, как живая, в простом платке на косы бро-шенном красивая и молодая".
А когда, завершив очередной спуск, я торопливо поднимался "лесен-кой" вверх по склону, нарочито небрежно проскальзывая лыжами чуть вниз и назад, я умышленно не смотрел в ту сторону, где могла находиться Нонна. Пусть она не задаётся и не воображает, что она меня хоть капельку интере-сует, что я уже на крючке и попался в расставленные ею заманчивые сети, что исключительно ради её прекрасных глаз я совершаю головокружи-тельные полёты по буграм. Ничего подобного! Всё это я делаю, несомненно, только лишь ради собственного удовольствия. И никак иначе. Вот так-то, моя милая красавица! Заруби себе это, пожалуйста, на своём красивом носике.
