Та битва была безнадежна - глупая игра в богов, попытка свергнуть то, что существовало задолго до их отцов и дедов. Один смотрел, как его соратники пали один за другим: кто-то был проглочен безжалостным зверем, кто-то превратился в ледяную статую самого себя, а кто-то слетел с горы, тщетно придерживая истекающую кровью рану от стальных когтей Имира. Даже сейчас Один помнил, как его переполняло отчаяние, как он лежал посреди снега, льда и крови, глядя на разорвавшую плоть и кожу кость его же ноги, и как он был готов закрыть глаза и ожидать гибели.

Но еще яснее он помнил приглушенный ветром, но уверенно приближающийся звук песен. Помнил, как земля под ним сотрясалась не только от веса врага-гиганта, но и от далеких шагов мужчин, идущих на верную смерть - на смерть в бою за свое право умереть свободными. Он помнил, как на его глазах выступили слезы. То была не горстка изгоев, посягнувших на невозможное. То был легион единого племени - нет, единого народа асов, вдохновленных подвигом смертников и теперь готовых, если не победить, то пасть с честью, плюнув в лицо судьбе.

Три недели. Войска асов нападали и отступали. Зализывали свои раны, пересчитывали умерших, ждали подкреплений снизу - и нападали снова. На каждую сотню тысяч воинов с пустошей приходилось пятьдесят тысяч мертвых и еще тридцать тысяч раненных, большинство которых не доживало до следующего натиска. Но асы не сдавались. Лекари старались днем и ночью, и каждые несколько часов воины, только что вскочившие с земли, уже снова кричали от ярости и размахивали мечами и топорами. Поле было усеяно замерзшими насмерть мужчинами - у них не было времени отнести тела назад в лагерь. Три недели они боролись против самого мира, против всего, во что когда-то верили.

А потом, все закончилось.

Шторм прекратился. Один стоял на коленях посреди тел своих друзей и соратников. Он осмотрел поле битвы в поисках выживших. Время от времени его взгляд останавливался на том или ином асе, лежащем в снегу без руки или ноги. Он не мог поверить своим ушам. Тишина на горе была оглушающей, давила на его голову. Стоны умирающих и раненных казались далекими и незначительными. Он долго не мог понять, что происходит, пока осознание правды не ударило его сильнее любого натиска Имира.

Великан перестал рычать.

Один поднялся на ноги и, спотыкаясь, прошел к месту, где лежало чудовище. Рядом с его белоснежной головой стоя замерзли двое асов, лица которых Один узнал бы из тысячи других. Он сам не заметил, как снова оказался на коленях, глядя на посиневшие, остекленевшие лица своих братьев. Попытался что-то сказать, но слова покинули его губы серией неразборчивых стонов. Он опустил взгляд на лицо Имира, и их глаза столкнулись в первый раз за долгую битву.

Тогда он произнес свои последние слова. С улыбкой на лице, насмешкой в голосе. Вот он лежал, неспособный пошевелиться, мучитель асов и убийца его братьев, поверженный и разбитый. Лежал и смеялся над ним.

Один никогда не забудет выражение его лица в то, последнее мгновение. В момент, когда секира Одина встретилась с толстой шеей великана и отрубила ему голову, Имир смотрел на него с победой в глазах.

Один поднял голову своего врага и забросил ее на плечи. Напрягая каждый мускул в уставшем теле, он прошел по легко ломающимся под его ногами костям, не сводя глаз с едва заметного на склоне лагеря, где сотни старых лекарей и женщин заботились о тысячах воинов, жаждущих вернуться на поле. С пустыми глазами он прошел в сердце лагеря, не обращая внимания на затихающие вокруг голоса не верящих своим глазам асов. Поднялся на небольшое возвышение, с которого три брата не раз читали вдохновляющие речи для остальных, и бросил на землю свой трофей. Поставил ногу на каменную чешую и окинул взглядом ошеломленных солдат. Сделал глубокий вдох и, подняв голову к чистому, ярчайшему, самому голубому небу, какое он видел в своей жизни, закричал так, как никогда прежде. Десятки тысяч голосов - молодых и старых, мужских и женских - присоединились к нему в одном протяжном вое, знаменующем конец тирании Имира и начало власти асов.

Начало нового мира.

Прикованный к Древу Ужаса пятьдесят лет спустя, Один тяжело вздохнул. Во всех девяти мирах он слыл, как непобедимый воин, повергнувший первородное существо. И никто не знал, что в своей груди он всегда боялся, что это была его самая крупная ошибка. Как можно? Он не мог сказать жителям Асгарда, что величайшее событие в их истории было глупостью молодого и бестолкового мальчугана. Не мог сказать, что, возможно, все те жертвы - их семьи и друзья - ушли впустую.

Поэтому он пришел сюда. Получить ответы, какими бы тяжелыми они ни были. Всю дорогу он не переставал убеждать себя, что сможет принять правду такой, какая она есть.

Тем не менее, в глубине души, он знал, что если его сомнения окажутся правдой, он больше никогда не увидит стены родного королевства.

Облака мыслей мгновенно рассеялись, когда его уши поймали отдаленный стук копыт. Около тысячи всадников. Если бы его ноги касались земли, он бы почувствовал вибрацию задолго до этого. Сейчас же конница была всего в паре часов пути от него.

Один усмехнулся. Все еще мыслишь, как воин. Он ничего не мог поделать, кроме как ждать. Гость? Или проезжий? Этот лес стоял между девятью мирами и был нейтральной территорией, так что это могла быть охотничья партия какого-нибудь богача. Увидим.

Когда всадники показались из-за деревьев, Один инстинктивно напряг мышцы, и тут же пожалел об этом. Привычки героя войны просто так не исчезают, даже когда ты подвешен за руки на дереве.

На белых конях без глаз на гладких, рогатых мордах восседали крупные мужчины и женщины, без бород или усов. Их черные глаза блестели в слабых лучах солнца, - Орла, напомнил себе Один - пробивающихся сквозь листья деревьев. Каждый из них носил ледяную броню, усеянную шипами, и держал в руках копье из того же материала. Впереди всех, на особенно крупном скакуне, ехал сгорбившийся старик, с покрытой шрамами и трещинами каменной кожей. Его белоснежные волосы венчала ледяная корона, а с седла свисали черепа поверженных им царей.

Король йотунов подъехал к Одину и окинул его презрительным взглядом.

- Царь Асгарда, - он растянул слова, пробуя титул на вкус.

- Трюм, - ровным голосом ответил Один. - Не могу сказать, что рад встрече.

Йотун сплюнул.

- Взаимно. Что ты задумал? Неужели герой девяти миров наконец-то выжил из ума?

Ни один из его воинов не засмеялся. Один должен был признать, йотуны умели держать себя в руках.

- Уверяю тебя, старый друг, я в своем уме, - сказал он. - А ты как меня нашел? Твои шпионы проследили за мной из Асгарда?

- Не понимаю, о чем ты, - крякнул старый король. - Этот лес - нейтральная территория. Я приехал на охоту.

Один окинул свиту Трюма оставшимся глазом.

- Конечно, - сказал он. - Семь сотен секир - твоя обычная охотничья экипировка? Боишься, что орлы заклюют?

Он был готов поклясться, что кто-то усмехнулся.

- Хватит шуток, Трюм, - продолжал Один. - Что ты здесь делаешь?

- Пришел задать тебе тот же вопрос, - сплюнул йотун. - Что ты задумал?

Один осмотрел себя, задержав взгляд на Гунгнире. Не лучшая позиция для политических переговоров.

- Хочу стать деревом, - ответил он, не теряя ритма.

- Не шути со мной, ас! - рявкнул старик. - Я требую знать, что у тебя на уме!

Один позволил себя улыбнуться. Сперва он хотел наклониться поближе к королю йотунов, но быстро передумал.

- Это ты не шути со мной, ледышка с короной. Сам сказал, здесь - нейтральная территория. Что бы я здесь ни делал, я не обязан тебе ничего объяснять, - он сделал паузу. - Но так и быть, не плачь. Скажу тебе так - вот это, - он окинул взглядом дерево, - что бы это ни было, к тебе никакого отношения не имеет. Так что иди, охоться вволю, и прикрой голову. Кто знает, когда у орлов охотничий сезон.

Какое-то время между ними стояла тишина. Два царя испепеляли друг друга глазами и ни один не обронил ни слова. Наконец, Трюм сплюнул и взмахнул рукой, скомандовав отступление. Всадники развернулись и поехали в обратную сторону, гремя кольчугами.