(9) Исторический вечер весь синедрион… – Память о неудачном впечатлении, произведенном Ремизовым на членов редакции «Аполлона» после чтения «Неуемного бубна», и о последовавшем вслед за этим недопущении его произведений на страницы журнала на всю жизнь наложила отпечаток на восприятие писателем того направления в искусстве, которое пропагандировалось «Аполлоном», и на отношение к его главному редактору – С. К. Маковскому. См. характеристику членов редколлегии «Аполлона» и близких к нему авторов в черновой редакции кн. «Мышкина дудочка»: Евреннов «участвовал в чинном “Аполлоне”, куда с вихрами не пускали, редактор С. К. Маковский, “моль в перчатках” <курсив мой – А. Г.>, [как его окрестил] по слову К. А. Сомова, а душа журнала – Ин. Ф. Анненский, человек в застегнутом сюртуке и туго затянутом галстуке; Брюсов в “Весах” тоже всегда застегнут, но как-то неприлично, словно б вместо сорочки приставная манишка и без жилетки, Ф. Ф. Зелинский и Вяч. И. Иванов, члены редакции, внешне как будто не подходили, но когда заговорят друг с другом по-гречески, тут уж не до разбора – Афины! Секретарь Ев. А. Зноско-Боровский, правовед, стало быть, самые изысканные приемы и тонкое обхождение, это не “Журнал для всех” с редактором Вик. С. Миролюбовым – “Сенекой”, (в статье Ев. Гер. Лундберга восстановил Сенеку, зачеркнув Аристотеля, как учителя Александра Македонского) и секретарем лающим Андрусоном, с которого с природным и окурочным пеплом сыпалась всякая перхоть и потовые скребки, [как с И. Эренбурга (этот единственный по неряшливости в литературе, всех превзошедший в древней, новой и Новейшей и до и после)] а штаны на одной пуговице, да и та с мясом. Ближайшие к Аполлону Макс. А. Волошин из Парижа, восторженный антропософский маг, и чуть не сам Villier de l’Isle-Adan, Axel звучало у него, как Макс, М. А. Кузмин, автор “Александрийских песен” (в “Вене” однажды после театра Куприн, автор “Ямы”, спросил себе свиную котлету, а Кузмин – апельсин) на всю жизнь осталось памятно Куприну Кузмин, строившийся под Брюммеля – осенью и зимой из щегольства без калош и в осеннем пальто, несчастный! – подмалеванный, заикающийся, ископаемый “лев” (маленький “лев”) начала 50-х годов, описанный в “петербургском туристе” у А. В. Дружинина, стеснявшийся своей “неблагозвучной” фамилии, он писал ее без “ь”, по старине, но все-таки по-французски с “de” звучавший как граф Чижов, <…> Н. С. Гумилев, строившийся под Анненского, и как-то выхаркивающий слова – “изысканный бродит журавль (жерав)” повторялось при его имени, и часто наезжавший из Митавы Johannes von Günter – а это был уж сам Стефан Георгэ. Но что мне странно, и это под сенью Анненского, [откуда] в статьях, в рассказах и в стихах [неизменно] такая высь и выспрь или просто [ничего не выражающие начертания, вроде загадочных письмен, вышедших из превратившейся в разваренную картошку пишущей машинки Веры Степановны или просто мертвое] “слякостанне” костей» (Собр. Резниковых). Ср. также характеристику Маковского в Первоначальной редакции раздела «Статуэтка»: «“Копытчик”, а тогда “Моль в перчатках” – С. К. Маковский» (Чижов. С. 44). Еще в 1910-е гг. Ремизов «отомстил» Маковскому, сделав его реальным прототипом образа Пылинина – главного отрицательного героя романа «Плачужная канава». Ср. его характеристику «Пылинин – <…> одна безответственность и голос бесстыдство <…> его решения, как и поступки, были всегда воздушны пообещать и не исполнить – ему ничего не стоило. <…> Лишенный всякого дара, по своему бездушью и бездумью – воздушности, как моль <здссь и далее курсив мой – А. Г.>, он, кажется, все мог. Пылинин был и литератором <…> писал он самым пригвожденным истасканным словом и на самые избитейшие темы. <…> Пылинин был и музыкантом. <…> Пылинин и пел и рисовал. <…> Появление Пылинина в обществе всех очаровывало. <…> Молиное существо его <…> рвалось к орлиным полетам. <…> Такие зарождаются чаровые, – такая моль в пламенном плаще» (Т. 4 наст. изд. С. 345). В годы эмиграции Маковский в игровом пространстве Ремизова имел прозвище «Оплешник» (= черт).

(10) Я превратился в Ивана Семеновича Стратилатова… – И. С. Стратилатов – главный герой повести Ремизова «Неуемный бубен» (др. название «Стратилатов»), которую автор читал на собрании редакции «Аполлона».

(11) …снести к Пяти Углам – «Пять углов» – петербургское обиходное название перекрестка, образованного пересечением Загородного проспекта, Чернышева переулка, Троицкой и Разъезжей улиц. Недалеко от этого места находились отделение СПб. Городского ломбарда (Загородный пр., 1) и отделение СПб. Частного ломбарда (Загородный пр., 17). Ср. также отражение ситуации в повести «Крестовые сестры»: Маракулин «все, что собралось у него за пять петербургских лет, все пошло по ломбардам либо в Столичный либо в Городской на Владимирский» (Т. 4 наст. изд. С. 102–103).

(12) …начиненный Ивановым-Разумником… – Роль Иванова-Разумника в издании «Крестовых сестер» преувеличена. Подробнее историю публикации повести см. в коммент. И. Ф. Даниловой (Т. 4 наст. изд. С. 482).

(13) …повезут рукопись в Териоки к Л. Н. Андрееву – Неточность Ремизова. Дача Андреева находилась рядом с Териоки (ныне Зеленогорск). См. коммент. к с. 193.

(14) …когда Г. И. Чулков собрался включить меня в свой сборник «Мистический анархизм», Л. Андреев с раздражением заметил: «Немогу читать Ремизова, не раздражаясь» – Ср. воспроизведение дневниковой записи от 20 ноября 1906 г. в кн. «Кукха»: «Затевается журнал “Факелы”. Соединение декадентов с “Знанием”. Это все Г. И. Чулков мудрует. <…> Поладил ли, не знаю. Говорил, что с той и с другой стороны должны быть сделаны уступки. Я, кажется, в числе жертвы с декадентской» (Кукха. С. 32–33). См. в архиве писателя печатное объявление о выходе литературно-художественного и фнлософско-общественного издания «Факелы», где в числе сотрудников указан Ремизов (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 238).

(15) Не знаю, какими словами Ариадна Владимировна убедила П. Б. Струве принять мой рассказ в «Русскую Мысль»… – Текст Ремизова основан на пересказе текста воспоминаний А. В. Тырковой-Вильямс: «Петр Бернгардович вдруг вскипал, размахивал руками, повышал голос, точно собирался броситься на меня. “Литература? Что теперь считается литературой? Вот вы дружите с Ремизовым. Скажите этому сумасшедшему, чтобы он со мной больше таких штук не выкидывал”. Я посмотрела на него с недоумением. “Этого синдетикона я ему никогда не прощу”. Смех Вильямса перешел в заразительный шумный хохот. Он спросил: “Петр Бернгардович, а зачем же вы про синдетикон напечатали?” – “Да кто же его знал. Брюсов (Валерий Брюсов – литературный редактор «Русской Мысли») из Москвы срочно требовал матерьял. Я заглянул в рукопись. Вижу плетет Ремизов, как всегда, что-то непонятное. Послал. А у Ремизова там какой-то сон идиотский. Заставил члена Государственной Думы вымазаться с головы до ног синдетиконом и кататься под кроватью, ведь это же издевательство над здравым смыслом”. С тех пор Струве много передумал, переоценил. Вероятно, и с чудной Ремизовской манерой примирился» (Борман Арк А. В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына. Лувэн-Вашингтон, 1964. С. 87). Речь шла о публикации цикла снов «Бедовая доля. Новые приключения» // Русская мысль. 1909. № 5. С. 9–23.

(16) «…“макароны в плевательнице” ест Максимилиан Волошин?»… – Речь идет о сне № 16 из цикла снов «Под покровом ночи», в котором говорится: «…А Длинный будто говорит мне – Вылезай скорей, я тебе макароны в плевательнице сварил, боюсь простынут, солененькие» (Всемирный вестник. 1908. № 3. С. 35). См. фактическую основу этого сна – письмо М. Волошина от <12/25 сентября 1908 г.> Ремизову о своей жизни в Париже: «Мы о Вас постоянно говорим и постоянно вспоминаем (мы = я со своим кузеном Яксом живу – Вы его у Вяч<еслава> Иван<ова> видели). Когда мы обед себе готовим, то это у нас называется “макароны в плевательнице (солененькие)”, а “petits beurres” известны под именем собачьих будок» (ГЛМ. Ф. 227. Оп. 1. Ед. хр. 14. Л. 1–1 об.).