Мирей (изменившимся голосом). Ты словно добиваешься ссоры, хочешь, чтобы мы высказали друг другу все.

Андре (с тревогой). Так в вас накопилось столько взаимных обид? Но ведь прежде… Можно подумать, что с тех пор произошло что-то, чего Мирей не может тебе простить. А ты, ты как будто и сама не уверена… (Внезапно.) Тетя Алина, ты что, очень настаивала, чтобы Мирей вышла за меня замуж?

Мирей (опустив глаза). Да нет.

Алина. Я думала, вы будете счастливы.

Андре. Мы счастливы. (Мирей утвердительно кивает головой.) Все отлично! (Нарочито приподнято.) Перед нами — жизнь, исполненная радости… конечно, если не произойдет какого-то несчастья, катастрофы, — как, например, с Шантёем.

Алина (невольно). К чему говорить о Шантёе!

Андре. А почему не говорить о Шантёе?

Мирей (взрываясь). Мама, скажи, ты вернулась сюда, чтобы окончательно все разрушить? Ты боишься, как бы тут не уцелело еще чуть-чуть жизни?.. Только, ради бога, не надо этого взгляда жертвы! С тобой — страшно: мало того, что ты надрываешь людям душу, — ты еще умудряешься вынудить их просить у тебя прощения!

Андре (в отчаянии). Мирей, скажи: Шантёй… значит, ты так его любила?

Мирей. Не знаю… Оставь меня… я не знаю.

Алина. Прощайте.

Мирей. Брось! Ты думаешь, я не понимаю тебя. Ты все рассчитала наперед: мою слабость, мое раскаяние…

Алина. Прощай. Я не в обиде на тебя. (Уходит.)

^{Андре погружен в мрачное раздумье. Мирей тихо подходит к мужу, кладет ему руки на лоб.}

Мирей (голос ее дрожит). Но ведь, в конце концов… все будет, как до сих пор. Для нас ничего не изменилось…

Андре (с заметной иронией). Действительно.

Мирей. Ты сам убедишься со временем.

Андре. Время. Для этого понадобится время. Понадобилось бы время… (Невольное движение Мирей. Внезапно.) Скажи: не будь я болен, ты бы вышла за меня?

Мирей. Полно, Андре!

Андре. Ты мне ответила. Благодарю тебя.

Мирей. Ты не понимаешь.

Андре. Да нет, я как раз начинаю понимать. Ведь я обречен?

Мирей (с жаром). Ты будешь жить, я сберегу тебя, и даже… (Что-то шепчет ему на ухо.)

Андре (печально). Будем надеяться… Ах, я это сказал совсем как она. Мирей, ты в самом деле считаешь ее злой?

Мирей. Нет. Это несчастный человек. (Молчание.)

Андре. Она сказала: «прощайте».

Мирей (встревоженно). Ты уверен, что она так сказала? Но ведь не могла же у нее возникнуть мысль о… как ты думаешь? Это же невозможно!

Андре. Однако…

Мирей. А ведь она столько перенесла… В самом деле, что ее удержит? Она не верующая. …Но если она… Андре, если она что-то с собой сделает… (говорит, как потерянная) жизнь станет невозможна. Необходимо во что бы то ни стало… (Мирей направляется к секретеру, лихорадочно что-то ищет.)

Андре. Что ты ищешь?

Мирей (в ее голосе — подавленность, покорность). Номер телефона «Лютеции».

^{Занавес}

Пьеса в трех действиях. Написана в 1919 году

^{Осень 1916 года. Провинциальный город. В доме мадам Фрамон. Четыре часа дня; лампа уже зажжена. Жанна перечитывает письма, сидя в углу у камина.}

Моника (входя). Вы совсем одна?

Жанна. Да. Дети вышли погулять с дядей.

Моника. Они обожают Антуана.

Жанна. Это так понятно; ваш брат исключительно хорош с ними.

Моника. Антуан всегда любил детей. Помню, еще задолго до женитьбы… Если бы бедняжка Тереза оставила ему ребенка…

Жанна. Да, оказаться совсем одному… в тридцать девять лет. И он ничем не выдает, как ему тяжело.

Моника. Это верно. Он очень много берет на себя.

Жанна. И делает это так просто…

Моника. А ведь надо признать, что самое страшное в каком-то смысле случилось еще раньше.

Жанна. До смерти Терезы?

Моника. Да… конечно: когда он узнал, что она обречена.

Жанна. Вы думаете, у него не оставалось никакой надежды?

Моника. Никакой.

Жанна. A как… она?

Моника. Увы! Бедная, милая девочка… Она надеялась до последней минуты. И вот… когда она поняла, что это — конец, последовал такой взрыв отчаяния, что я не в силах вспоминать об этом даже сейчас, четыре года спустя.

Жанна. Так она совсем не была к этому подготовлена?

Моника. Видите ли, Жанна, моя золовка не была набожной… Едва ли даже она была верующей. В этом — одна из причин, почему мама и я с трудом согласились на этот брак. Мы словно предчувствовали…

Жанна. Я не совсем это имела в виду.

Моника. Тогда я вас не понимаю.

Жанна. Это так ужасно — дать судьбе застигнуть тебя врасплох. Для меня подобная мысль нестерпима.

Моника. И все же, очевидно, лучше, что у Терезы оставались какие-то иллюзии. Иначе — вообразите себе, чем был бы для нее этот последний год…

Жанна. Я была едва знакома с вашей золовкой. Но знаю точно: сама мысль, что, будь я на ее месте, я могла бы так страшно обманываться на собственный счет, для меня невероятно унизительна. И потом… Но, повторяю, я не знала вашу золовку, так что сужу лишь по себе…

Моника. Вы остановились на полуслове.

Жанна. …Я думаю о ней и о ее муже, об этом страшном умолчании между ними: он, который знал, и она — не подозревавшая ни о чем.

Моника. Она знала, что больна.

Жанна. Но она не знала, что обречена… Такая двусмысленность ее положения мне кажется ужасной. В конечном счете он обошелся с ней как с малым ребенком. (Молчание.)

Моника. Вы перечитывали… письма Ноэля?

Жанна. Да. Прежние письма.

Моника. И вы сжигали их?

Жанна. Да. Некоторые.

Моника (с волнением). Но почему?

Жанна. Чтобы не было искушения когда-нибудь вернуться к ним.

Моника. У меня не хватило бы на это мужества.

Жанна. Я их сжигаю, потому что знаю, что лишена мужества: иначе зачем было бы это делать?.. (Помолчав.) Моника, Ноэль вам часто писал?

Моника. До вашего брака мы фактически не разлучались. Ну а потом… Вас не удивит, если я скажу, что Ноэль был для нас с мамой весьма посредственным корреспондентом. Его письма с фронта…

Жанна. Не употребляйте это ужасное выражение: «письма с фронта» — поневоле представляешь себе публикации.

Моника. Почему вы спросили, часто ли мой брат писал нам?

Жанна. Меня интересует все, что связано с ним; я хотела бы увидеть письма, которые он адресовал своим друзьям, и переписать их.