Моника. И однако вы, не колеблясь, сжигаете некоторые из тех, что он писал вам самой… Должно быть, это какие-нибудь малозначащие записки?
Жанна. Так вы думаете, я уничтожаю их оттого, что не дорожу ими? Те, что я сжигаю — самые бесценные для меня, я не могу их перечитывать без того, чтобы… Как мало вы меня знаете, Моника!
Моника. Но, Жанна…
Жанна. К тому же, увы, я их помню наизусть… (Моника удивленно смотрит на нее.)
Входит Антуан.
Жанна. Добрый день, Антуан. А где дети?
Антуан. Мы встретили мадам Летурнёр, она просила отпустить их пополдничать с Симоном и Адриенной. Мы договорились, что я зайду за ними.
Жанна (Антуану). Вы — идеальная бонна!
Антуан. Конечно… А знаете, в чем я убедился? У Андре — истинное призвание к музыке.
Жанна. Это уже что-то новое. Вчера вы то же самое утверждали относительно естествознания.
Антуан. Смейтесь сколько угодно. Но факт, что он узнал мотив военного марша, который в свое время напевал денщик Ноэля.
Жанна. Ну, в этом еще нет ничего необыкновенного. Подождем радоваться.
Антуан. Я в его возрасте не был способен на такое!
Моника. Отсюда еще ничего не следует. Ты и музыка имели между собой так мало общего.
Жанна. Это удивительно. Как подумаю о Ноэле… (повернувшись к Монике) или о вас…
Антуан. Особенно о ней.
Жанна (с живостью). Ноэль невероятно музыкален. Будь у него учителя получше, он бы многого достиг.
Антуан. Скажите, не слышно чего-либо нового об отпусках?
Жанна. Нет, ничего. И потом… Я уже не верю в эти увольнения.
Моника. Но отпуска возобновлены, Жанна.
Антуан. И Ноэль должен быть одним из первых.
Жанна. И снова уступит свою очередь, как в прошлый раз.
Антуан. Не думаю. Дважды такое не повторяют.
Моника. Мне иногда кажется, что Жанна почти боится этой побывки. Да и понятно: после нее жизнь начинает казаться ужасающе пустой, а пока существует перспектива…
Жанна (изменившимся голосом). Не говорите мне о перспективе, Моника. Есть лишь одна перспектива… Вы знаете, какая. По крайней мере для меня, пока длится весь этот ужас, не может быть другой. И даже когда все кончится — если это время еще застанет нас в живых, — даже когда они вернутся, страх не ослабеет. Этот медленно действующий отравляющий газ…
Антуан. Жанна, прошу вас… вы не имеете права так безоглядно предаваться отчаянию!
Жанна. Это не отчаяние, уверяю вас.
Антуан. Как же вы будете жить, если позволяете этой страшной мысли одолевать вас!
Моника. Жанна, вы знаете, что он прав…
Жанна. Вы не понимаете… вам кажется, что я поддаюсь каким-то кошмарным наваждениям. Это не так. Просто… я знаю, чего я не хочу, не допущу. И этого не будет.
Входит г-жа Фрамон.
Г-жа Фрамон. Что-то случилось, Жанна?
Жанна. Ничего, мама.
Г-жа Фрамон. Мне кажется, вы не слишком благоразумны. Вы не выходите из дому — а надо бы пользоваться последними теплыми днями! Ноэль нас не похвалит за ваш вид. Не забывайте, что мы в ответе за вас с тех пор, как вы живете с нами.
Жанна. Не стоит говорить об этом, я чувствую себя хорошо.
Г-жа Фрамон. Да и любое занятие вне дома было бы для вас лучше, чем проводить все дни у камина. Сегодня утром прибыла большая колонна тяжелораненых.
Моника. Откуда они? После Соммы?
Г-жа Фрамон. Думаю, что да. Почему бы вам не предложить свою помощь? Помимо того, что вы были бы полезны…
Жанна. Нет, нет, не требуйте от меня этого… Они, наверное, с ранениями лица?
Г-жа Фрамон. Да, с тех пор как у нас появился специалист, ученик Морестена, к нам действительно присылают много таких раненых.
Жанна. Вот увечья, к которым я никак не могу привыкнуть…
Г-жа Фрамон. Вы правы, бывают ужасающие раны. Но вас могли бы использовать в бельевой.
Жанна (резко). Не надо, прошу вас. Я не пойду… Когда будут служить заупокойную мессу по убитым 422-го полка?
Моника. В воскресенье, в восемь, в церкви Сен-Клеман. Вы пойдете?
Жанна. Возможно.
Г-жа Фрамон: Это хорошо… Скажите, Жанна: ходят слухи — у меня не хватает духа это повторить, — что отпуска как будто опять откладываются… Ну да ведь столько чего говорят!
Жанна. Я только что сказала вашим: я уже не рассчитываю ни на что. (Нервно стискивает руки.)
Г-жа Фрамон. Бедная моя… Слушай, Моника, я ведь зашла еще и вот по какому поводу: нам надо в пять быть у Леони.
Моника. Да, верно. На обратном пути мы могли бы забрать детей от мадам Летурнёр. Тогда Антуану не понадобится выходить.
Г-жа Фрамон (Антуану). Вот и хорошо. Сегодня такой туман. Сырой воздух вреден тебе.
Выходит вместе с Моникой.
Антуан. Жанна, милая, вы надрываете мне душу… и я боюсь за вас.
Жанна. Не понимаю, почему.
Антуан. Эта растущая мания… Утром я смотрел на вас во время завтрака. Если бы вы могли взглянуть на себя со стороны! Вы даете загипнотизировать себя самым страшным призракам.
Жанна. Это не так. Вот только мысль, что Ноэль может вернуться обезображенным, как этот несчастный, — ну, вы знаете, тот, что живет рядом, на улице Винь-Руж… да, мне еще не удалось с ней свыкнуться. Я пытаюсь… но пока еще не могу. Вероятно, потому что знаю, что все будет совсем иначе.
Антуан. Нет, друг мой, ведь вы ничего не знаете!.. Мне остается только предположить, что вы имели безрассудство обратиться к какой-то прорицательнице.
Жанна. Нет, клянусь вам, ничего подобного я не делала. Когда я говорю, что знаю… я имею в виду нечто куда более простое… и ужасное.
Антуан. Что-то вроде интуиции?
Жанна. Если хотите. Я не нахожу подходящего слова. Скорее это уверенность, овладевшая мной однажды — не могу сказать, в какой именно день. Заверяю вас, ее источник — не во мне, она пришла откуда-то извне.
Антуан. Но это иллюзия, образ, ставший неотвязным только в силу ужаса, который он вам внушает. Подобно головокружению при страхе высоты. Вдумайтесь, Жанна: это именно головокружение. Страшно, потому что притягивает… Это болезнь, и надо хотеть вылечиться от нее.
Жанна. Нет. И даже не будь у меня такой уверенности, достаточно самой возможности несчастья, чтобы мысль о нем меня больше не покидала. Я так устроена, Антуан. Видите ли… мне всегда казалось, что принимать в расчет следует только худшее, именно потому, что оно — худшее.
Антуан. Я не понимаю вас. К тому же, вы ведь верующая.
Жанна. Мне случается сомневаться в этом… С самого детства я страшно боялась неожиданностей, связанных с потусторонним миром; возможно, именно этот терроризирующий страх и составляет основу моей религии. Вспоминаю день, когда наш лицейский преподаватель говорил нам о пари Паскаля: и в каких ребяческих выражениях, с какими «мудрыми» светскими комментариями!.. Я вернулась потрясенная; я не могла ни пить, ни есть…
Антуан. И все-таки прежде я не замечал в вас этой одержимости худшим. Помнится, перед последним отъездом Ноэля…
