Г-жа Лемуан. Я не стану отвечать на твои упреки, они слишком несправедливы, и я знаю, что ты так не думаешь. Но я не хочу, чтобы ты мучил себя таким вот образом, слышишь; я горжусь тобой. Я знаю, что ты сеял добро полными пригоршнями.

Клод. Не надо произносить этих слов, я не могу их больше слышать.

Г-жа Лемуан. Ты вел жизнь истинного христианина.

Клод. Надо было сперва вести жизнь человека, а я не человек, я не только не мог любить по-человечески — я не способен был даже ненавидеть, как человек.

Г-жа Лемуан. Ненавидеть?..

Клод. Да, и ненавидеть… Я — ничтожество, ничтожество. (Тяжело опускается в кресло.)

Эдме (приоткрывая дверь). Что здесь происходит?

Г-жа Лемуан. Он совсем болен. Необходимы консультации врачей. Вам надо бы отпустить его со мной в Лозанну; у нас прекрасные специалисты.

Эдме. Специалисты — в какой области?

Г-жа Лемуан. Во всех областях…

Клод (жестко). Что вы там затеваете, обе? Ну, да… можете глядеть на меня. Я — творение ваших рук.

^{Те же декорации, что в первом действии.}

^{Осмонда читает. Время от времени она бросает взгляд на мать; та сидит, в уличной одежде, растерянная.}

Осмонда. Ты опять уходишь?

Эдме. Нет.

Осмонда. Так почему же ты не снимешь шляпу? (Эдме медленно снимает шляпу.) Долго ты собираешься держать ее на коленях? (Стучат.) Войдите. Что вам, Фелиси?

Фелиси (входит). Мадам ничего не заказала к обеду.

Эдме. Приготовьте что хотите.

Фелиси. Но я не знаю; мадам должна сказать.

Эдме. Ну, пусть будет то же, что вчера.

Фелиси. Но пансионер уже приходил утром сказать, что он терпеть не может шпината!

Осмонда. Фелиси, не следует говорить «пансионер», он наш знакомый… Вы не должны принимать замечания от этого господина; если Фред недоволен, он должен сказать об этом мадам. Вы поняли?

Фелиси. Я ему так и ответила. Он сказал, что мадам внушает ему робость, что-то в этом роде.

Осмонда. Ступайте, Фелиси.

Фелиси. Значит, решено? Я приготовлю то же, что вчера. Пусть не жалуется, что каждый день — одно и то же. (Уходит.)

Осмонда (после долгого молчания, не поднимая головы). Он что, умер?

Эдме. Что ты говоришь?

Осмонда. Я спрашиваю: он умер?

Эдме. О ком ты?

Осмонда. Ну, о нем… о позавчерашнем господине.

Эдме. Осмонда!

Осмонда. Ну хорошо; просто я не привыкла видеть тебя такой… подавленной.

Эдме. Так твой отец сказал тебе…

Осмонда. Надо думать.

Эдме. Почему он скрыл от меня, что разговаривал с тобой? Когда это было?

Осмонда. Два дня назад.

Эдме. И ты, ты даже не…

Осмонда. Я действительно не знаю, что полагается говорить в таких случаях. Очевидно, существуют некие правила, но ты меня им не обучила.

Эдме. Ты бессердечна.

Осмонда. Это не новость.

Эдме. Я уверена, что твой отец, при его великодушии…

Осмонда. Он ограничился тем, что поставил меня в известность относительно событий, не требующих комментария.

Эдме. Будь добра, закрой книгу.

Осмонда. Если тебе угодно. (Поворачивается к матери и смотрит на нее, опершись локтем о стол.)

Эдме. Я не собираюсь вдаваться в детали.

Осмонда. Должна тебе заметить, что я ни о чем тебя не спрашиваю.

Эдме. Но тебе следует знать, что три человека причиняли друг другу смертельную боль, хотя, по-видимому, никто из них не был виноват; и что это не прекратилось. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Осмонда. Разумеется, только я не вижу, какое это все имеет отношение ко мне.

Эдме. Молодая девушка, у которой вся жизнь впереди…

Осмонда. О!..

Эдме. …должна была бы стремиться принести хоть какое-то облегчение… этим несчастным.

Осмонда. Не понимаю тебя.

Эдме. Человек, которого ты имела в виду…

Осмонда. Позавчерашний господин?

Эдме. Ему осталось жить совсем недолго.

Осмонда (холодно). Очень сожалею.

Эдме. Но, в конце концов, знаешь ли ты, кто это? Это твой…

Осмонда. И что из того?

Эдме. При нем только платная сиделка… (Ее плечи вздрагивают от судорожных рыданий.)

Осмонда. Послушай, мама, не забывай, что младший Жюно может войти в любой момент; если он увидит тебя с таким лицом…

Эдме. Что мне за дело!

Осмонда. О, я думала, что нужно «блюсти форму» при любых обстоятельствах.

Эдме. В твоем возрасте даже не представляют себе, что значит одиночество; но когда человек уже не молод, болен и когда, быть может, от прошлого не сохранилось ни единого счастливого воспоминания, которое могло бы согревать…

Осмонда. Что? У этого господина нет приятных воспоминаний?

Эдме. Для него было бы неоценимым благом, если бы ты время от времени навещала его. Я ничего не могу для него сделать, он говорит даже, что ему в тягость мое присутствие. (С трудом сдерживает рыдания.)

^{В дверь стучат.}

Осмонда. Что там такое?

^{Появляется Фред.}

Фред. Прошу извинить меня, мадемуазель, я никак не хотел помешать. Это действительно не важно… но я только хотел сказать… я не знаю, в курсе ли вы, что у меня в детстве был энтерит.

Осмонда. Нет, мы этого не знали.

Фред. Да, да, конечно; и вот с тех пор у меня… Короче говоря, есть такие овощи, которых я не… так вот, проходя мимо кухни, я почувствовал, если только мне не показалось…

Осмонда. Хорошо, вам сварят яйцо.

Фред. Благодарю вас, мадемуазель. Я надеюсь, что это вас не слишком обременит; извините меня, но так мне советовала мама… К тому же, у нас в семье у всех — слабое здоровье.

Осмонда (как бы подталкивая Фреда к двери). Да, да, до свидания.

^{Фред уходит, оставив дверь открытой. Осмонда прикрывает ее.}

Осмонда. Теперь должна тебе признаться, что твоя просьба меня очень удивила. Предположим даже, что я найду час-другой, чтобы почитать этому господину, но я не представляю себе, о чем мы могли бы с ним беседовать; я бы не хотела пробуждать в нем горестные воспоминания, а поскольку у него нет других…

Эдме. Ужасно, что ты можешь говорить так издевательски. Просто чудовищно!

Осмонда. Ты не дала мне закончить фразы. Следовало бы прежде всего спросить у папы, как он посмотрит на подобные посещения.

Эдме. Твой отец — сама доброта.

Осмонда. Он все еще невероятно потрясен.

Эдме. Чем — потрясен?

Осмонда. Открытия такого рода не проходят даром.

Эдме. Какое открытие? Что ты вообразила себе, в самом деле? Твой отец девятнадцать лет знает об этом!