Для троих лисья нора была тесна. Рассчитанная на двоих, она еле вместила подползшего сзади Иванникова.

А земля продолжала вздрагивать, отвечая на каждую разорвавшуюся бомбу коротким тяжелым вздохом. Казаринов и Солдаткин лежали рядом, лицом вниз, подложив под грудь скрещенные руки и упершись головой в тупик норы, которая в этом месте была шире, чем лаз, и чуть повыше. Прямо на них, обняв их ноги, лежал Иванников. Лопатками он касался потолка лисьей норы.

Лежали молча. Бомбы рвались где-то совсем близко, а некоторые, казалось, – над самой головой…

Вдруг Казаринова обожгла страшная мысль: «А что, если вход в лисью нору завалит землей?» Ведь они лежали ногами к выходу. О том, чтобы повернуться головой к выходу из норы, не могло быть и речи. «Как в могиле», Казаринов почувствовал, как на спине у него и на лбу выступил холодный пот. Он уже трижды лежал под сильными бомбежками почти незащищенный, в мелкой – на два штыря лопаты – индивидуальной ячейке, но такого мертвящего ужаса не испытывал.

А разрывы бомб, на какие-то секунды стихая, снова и снова, как гигантская цепная реакция, сотрясали землю.

Выбрав момент между разрывами, Казаринов спросил:

– А если завалит вход?

– У меня здесь кое-что есть, – прозвучал над ухом Казаринова сиплый голос Солдаткина. Слегка приподнявшись на локтях, он пододвинул в сторону Казаринова шанцевую лопату, на которой лежал.

Казаринов нащупал черенок лопаты, хотел спросить, как же они смогут повернуться, если вдруг завалит землей вход в нору, но в это время огромной силы взрыв сотряс землю и воздушной волной ворвался в нору.

Наступила странная тишина. Григорий вначале подумал, что у него заложило уши. Сжавшись в комок, он лежал неподвижно и пытался понять: что же случилось? Почему вдруг взрывы стали сразу как-то глуше, тише, хотя земляной гул не уменьшался?

– Наверное, перенес огонь на окопы пехоты, – сам себя успокаивая, проговорил Казаринов и только теперь почувствовал, что его левая рука онемела.

– Нас засыпало, товарищ лейтенант, – послышался голос Солдаткина.

При этих словах у Казаринова от сердца отлила кровь. Никто никогда не считал Григория трусом: ни в детстве, когда среди ровесников он слыл бесстрашным и отчаянным сорванцом, умеющим быстро выйти из сложной ситуации, ни позже, когда прочно связал свою судьбу с военной службой. Лисья же нора с первых минут обдала его чем-то зловещим, потусторонним. А тут вдруг: «Засыпало…» Инстинктивно рванувшись на руках, Григорий ударился затылком о потолок лисьей норы. И снова холодный пот покрыл его спину и лицо.

– Кажется, все кончилось, – прозвучал над ухом Казаринова голос Солдаткина, который, набрав в легкие воздуха, крикнул Иванникову: – Давай задний ход!.. Попробуй ногами, может, оттолкнешь!..

Иванников сполз с ног Григория и пятками вперед двинулся к выходу из норы.

– Может быть, закурим? – спросил Казаринов и удивился своему голосу. Он прозвучал как чужой.

– Повременим, товарищ лейтенант. Воздуха и так маловато. Наверное, присыпало парадный вход.

И снова тишина.

Иванников приполз назад минут через пять, которые Казаринову показались вечностью.

– Чего ты там канителишься? Когда будет команда «На выход!»? – скособочив голову так, чтобы звук летел в сторону выхода из норы, крикнул Солдаткин.

– Черта лысого! Давай лопату!.. – раздался в темноте голос Иванникова.

Пыхтя и переваливаясь с боку на бок, Солдаткин под животом просунул к своим ногам шанцевую лопату.

– Ничего, товарищ лейтенант, самое страшное позади.

Пока Иванников делал боковой подкоп в норе и горстями разбрасывал землю по всему лазу, Казаринов лежал неподвижно, прислушиваясь к его надсадному дыханию и глухим звукам лопаты, входящей в грунт.

– Давай так, чтобы и мы могли развернуться! – сдавленно крикнул Солдаткин.

– Для своих габаритов сам дороешь, – огрызнулся Иванников, продолжая на ощупь орудовать лопатой.

– Когда вы успели вырыть эту шахту? – спросил Григорий.

– Ночью. А вот боковую улитку для разворота не успели, сон сморил, – ответил Солдаткин. С минуту помолчав, он крикнул: – Ну чего ты там чухаешься? Ждешь новой бомбежки?!

– А ты не командуй! Без тебя есть кому командовать!

Теперь голос Иванникова доносился из глубины норы громче и отчетливее.

«Откапывает завал», – подумал Казаринов, жадно прислушиваясь к еле слышным звукам лопаты.

Воздуха становилось все меньше и меньше. Дышать стало труднее. Сковывала беспомощность: ни повернуться, ни развернуться. Так прошло с полчаса. Потом Казаринов почувствовал странное состояние – в ушах его будто отлегло. Такое ощущение он не раз испытывал в детстве, когда во время купания в уши попадала вода. Но стоило попрыгать на одной ноге, как неприятное ощущение глухоты и тяжести в голове вдруг само собой в какой-то момент проходило, в ушах слышался приятный щелчок и мир окружающих звуков сразу же оживал во всем своем многообразии тонов и полутонов.

До слуха Казаринова донеслись голоса. Среди них особо выделялся пронзительно-тревожный голос Альменя Хусаинова:

– Где командир?.. Я спрашиваю вас – где комбат?!

– На выход! – донесся в тупик лисьей норы радостный голос Иванникова.

Первым из земляного убежища выполз Казаринов, за ним – Солдаткин.

То, что увидел Григорий в первую минуту, ужаснуло его. На месте пушки разверзлась огромная, глубиной в два человеческих роста, воронка. Откуда-то из-за бруствера траншеи доносился стон: «Помогите!..» Иванников и Солдаткин кинулись на крик.

Поднялся на бруствер окопа и Казаринов. Берег реки, по которому проходили стрелковые окопы, и все пространство, занимаемое артиллерийским полком, было, словно черными язвами, изрыто бомбовыми воронками. В ближайшем лесу горели сосны. На позиции соседней батареи горела трехтонка, доверху нагруженная ящиками со снарядами. Оставшиеся в живых бойцы батареи облепили машину с боков и сзади и, упираясь в борта плечами, пытались откатить ее от орудия. Голосов бойцов, облепивших горящую машину, Казаринов не слышал, но, судя по тому, что подбежавший капитан Осинин резко махал руками, показывая в сторону крутого берега реки, он понял: комбат приказал машину со снарядами пустить под обрыв реки, чтобы предотвратить взрыв и спасти орудие. Вскочивший на машину боец в чадящей гимнастерке успел подать на руки батарейцам всего несколько снарядов. Разрастающееся пламя уже начало лизать деревянные борта кузова. Боец безнадежно махнул рукой и спрыгнул с машины.

«Нужно помочь», – мелькнуло в голове у Казаринова, но политрук батареи Кудинов опередил его: собрав бойцов орудийных расчетов, он кинулся с ними к горящей машине.

Длинным сосновым бревном, с которым подбежал Кудинов, бойцы вывернули передние колеса пылающей трехтонки в сторону берега. Подталкиваемая сзади плечами и жердями, она черно-рыжим факелом поползла к обрыву, потом, набирая по инерции скорость, уже пошла сама. Как только грузовик скрылся из виду, Казаринов услышал огромной силы взрыв, потрясший воздух. Григорий невольно присел, захлестнутый звуковой волной. «Успели… Молодцы!» – подумал он, вглядываясь в сторону, где только что пылала машина.

Один за другим вставали с земли батарейцы. «Неужели это все, что осталось от двух батарей? Не больше тридцати человек…» – подумал Казаринов.

Связной командира дивизиона, выросший словно из-под земли, передал приказ: Казаринову срочно явиться на КП командира полка.

Во время последней бомбежки, как доложили Казаринову командиры расчетов, три бойца были убиты, четверо ранены. Из строя вышло два орудия.

По пути к КП командира полка Казаринов узнал от связного, что подполковник Басоргин тяжело ранен осколком в грудь. Бомбежка настигла его на НП, искусно сооруженном на гигантских соснах на опушке леса. Не успел он спуститься в укрытие, как над огневой позицией полка развернулись две первые девятки «юнкерсов».

Все оставшиеся в живых командиры собрались в блиндаже командира полка, когда в него вошел Казаринов. Казалось, в лице подполковника не было ни кровинки. Он лежал на носилках посреди блиндажа. Под носилками был подстелен еловый лапник, отчего в блиндаже пахло свежей смолкой, перемешанной с запахом бензина двух чадящих копотью гильзовых «люстр», стоявших на сосновых чурбаках у изголовья раненого.