Дорогой девочка проснулась. Не сразу поняла, почему ее несет на руках чужая женщина. Ища кого-то глазами и не находя, заплакала. Галина принялась успокаивать ее.

Оставшийся путь до военкомата девочка шла пешком, уцепившись за палец Галины. Боязливо поглядывая по сторонам, своим детским умом девочка старалась понять, что случилось в ее жизни, почему все так внезапно изменилось.

– Где мама? – захныкала девочка и принялась пухлой грязной ладошкой размазывать по щекам слезы.

От кого-то Галина слышала или где-то читала, что смерть близких дети, по своей несмышленности, переносят гораздо легче, чем взрослые, так как многого еще не понимают.

И когда девочка, хныча, снова позвала маму, Галина остановилась и, склонившись над ней, ответила внешне спокойно и твердо, хотя это кажущееся спокойствие стоило ей большого душевного напряжения:

– Олечка, твоя мама умерла… Ты же сама видела, мы вчера ее похоронили у дороги, где нашу машину разбомбили немцы. Ты это помнишь?.. Ведь ты не забудешь, где погибла твоя мама?

– Нет, не забуду… Они плохие… Они стреляют… – картавила девочка. – Мы больше туда не поедем, там страшно…

– А ты не забудешь, Олечка, где похоронили твоего братика?

– Его положили с мамой.

– Запомни это, Оленька, на всю жизнь: братика твоего и маму похоронили у дороги, в одной могиле. – Галина говорила с трудом, ее душили подступавшие к горлу спазмы.

Когда свернули в переулок, мальчишка остановился и пальцем показал на приземистый кирпичный домик:

– Вот военкомат… А я живу вон там, в Кузяевской слободе. – Мальчишка был рад, что сослужил доброе дело, и теперь не знал, что ему дальше делать: идти со своими подопечными в военкомат или возвращаться на вокзал.

– Ты сегодня ел, мальчик? – спросила Галина, заметив, что лицо их проводника вдруг заметно погрустнело.

– Да еще рано… – под нос себе буркнул мальчишка. – Сейчас в «Артеке» еще спят.

– А вчера когда ел? – допытывалась Галина.

– А я ем с солдатами… Они сегодня ночью такую бомбу неразорвавшуюся нашли, что даже подходить к ней боятся. Саперов ждут.

Военкомат размещался в старом, приплюснутом к земле домишке, построенном не одно и не два столетия назад. На небольшом захламленном дворе военкомата к коновязи были привязаны три оседланные лошади. Под телегами, у колес, роясь в конском навозе, рыскали вездесущие воробьи, ничуть не боясь лошадей, которые смачно похрустывали овсом. В самом углу двора стояла видавшая виды, обшарпанная, до самой крыши кабины в ошметках высохшей серой грязи, старенькая полуторка, под которой на спине лежал с разводным ключом в руках шофер. Время от времени, дрыгая ногами, он на чем свет стоит костил кого-то.

У дверей военкомата Галина оглянулась. Следом за ними, отстав шагов на пять, понуро плелся их поводырь. Чем-то он напомнил ей в эту минуту отставшую от своего хозяина и заблудившуюся собачонку, которая увязалась за случайными прохожими, обласкавшими ее, и никак не хочет отстать от них даже тогда, когда ее отгоняют.

– Ты куда? – спросила Галина и тут же в душе усовестилась за равнодушие своего откровенно прямого вопроса.

Мальчик стыдливо склонил голову и пожал худенькими плечами. Грязная рубашка на локтях была порвана и кое-где вымазана в дегте.

– Да не знаю… Наверное, на вокзал пойду… Может, сегодня поезд из Львова придет.

– Я даже не спросила – как тебя зовут?

– Володя.

– Спасибо, Володя, что довел нас. А то без тебя мы плутали бы.

Галина достала из кошелька пятирублевую бумажку и протянула ее мальчишке.

Мальчик стыдливо вспыхнул и отступил.

– Зачем?.. Я вас вел не за деньги.

– Да я не за то, что ты нас довел, я просто так… Чего-нибудь купишь в магазине. Возьми. На хлеб и на конфеты. Ну чего застеснялся, глупенький?

Некоторое время мальчик колебался, потом, поборов смущение, взял пятерку и крепко зажал ее в грязной ладошке.

– Спасибо… – Опустив голову, он повернулся и как побитый, сутулясь, вышел со двора военкомата.

– Господи, кругом одни слезы, – со стоном выдохнула Степанида Архиповна. – Сердцем чую – не дождется он матери с отцом.

В коридоре военкомата, пропахшем махоркой и потом, толпились мобилизованные. Это были люди разных возрастов.

В комнате справа работала медицинская комиссия. Галина поняла это по белым халатам молоденьких медсестер, вошедших туда.

У кабинета военкома стояла очередь. Узнав, что военком у себя, Галина пристроилась к хвосту очереди. Рядом с мужчинами, вызванными по мобилизационным повесткам, тут же, каменея в горестном молчании, стояли заплаканные жены и матери. Кое-кто приехал в военкомат с детьми.

Приема у военкома прождали больше часа. Когда Галина с детьми и старухой вошла в кабинет, майор уже собирался уходить. Куда-то, видно, очень торопился. Галина с трудом упросила выслушать ее.

– Так что вы от меня хотите?!

– Пристроить детей и, если можно, помочь нам, жене командира и матери, выехать на восток.

– Первое – попытаюсь. Сегодня во второй половине дня эвакуируем детдом. Напишу директору записку, попрошу, чтобы детей приняли. А с вами… – Военком безнадежно пожал плечами. – Даже не знаю, что делать. Зашевелился весь город. С транспортом – совсем труба. Не на чем вывозить банковские ценности и городской архив. Райком партии обещал к обеду подогнать из деревень несколько машин. А сейчас – вон видите. – Майор в окно показал на двор, где у коновязи стояли оседланные лошади. – Весь наш военкоматовский транспорт.

– Вы обещали написать директору детдома записку. Не будем вас задерживать, товарищ майор, да и дети уже измучились. Почти совсем не спали две последние ночи.

Майор сел за стол и принялся писать записку.

– Фамилия и имя? – спросил он, кинув взгляд на Костю.

– Горелов Костя.

– Что это у тебя под рубашкой краснеет?

Костя смутился. Потупил взгляд.

– Знамя у него, товарищ майор, – ответила за Костю Галина.

– Какое знамя?

– Пионерской дружины военного городка. Мы выезжали последними. Вот Костя и взял знамя, чтобы не досталось врагу.

Военком встал из-за стола, некоторое время удивленно смотрел на Костю, потом подошел к нему и по-отечески похлопал по плечу:

– Молодец! Будет из тебя толк, если уже сейчас знаешь цену знамени. – И снова вернулся к столу. – Фамилия девочки?

– Балабанова Оля, дочка полкового писаря, – ответил Костя.

Не успел военком дописать записку, как в комнату влетел старший лейтенант:

– Товарищ майор… я только что из райкома партии…

– Вначале доложи, когда будет телефонная связь с райкомом?! – оборвал его военком.

– Связисты ищут разрыв. Два уже устранили… Есть разрыв где-то еще, но никак не найдут…

– Что там, в райкоме?

– Секретарь райкома велел передать вам, что с передовой час назад пришло пять машин с тяжелоранеными. Нужна срочная помощь.

– Ну что?! Что ты мне об этом говоришь?! Я что тебе – хирург?

– Секретарь сказал, что в вашей власти срочно мобилизовать всех врачей из районной поликлиники, из больницы и немедленно оформить их для прохождения службы в армейский госпиталь.

– Спасибо за совет!.. – Чиркая о коробок спичкой, майор никак не мог прикурить. – Я уже три дня назад оголил районную больницу и поликлинику. Остался один хирург и тот – старик, оперирует сидя, потому что ноги уже не держат.

– Так что же делать, товарищ майор? Я сам был в госпитале… Все видел своими глазами. Мороз по коже идет. Хирурги от усталости валятся с ног. Операции средней сложности делают хирургические сестры. За вчерашний день от ран погибло шесть человек. А их можно было бы спасти, если вовремя оперировать.

Майор устало опустился на стул.

– Старший лейтенант, что ты мотаешь мою душу?! Где я возьму тебе хоть одного хирурга?! За вчерашний день мы перешерстили весь город. Мобилизовали пятидесятишестилетнюю Баландину, у которой недавно был гипертонический криз. Даже старика Лаврищева привезли в госпиталь и одели в военную форму.