— Гитлер капут! Гитлер капут!

— Заткнись ты, старый хрыч, — взъелся на него Поделкин и жестами показал, что тот должен лежать в яме и молчать, иначе… Что «иначе», старику не надо было объяснять дважды.

В это время на дороге показалась машина. Она шла на большой скорости, в кузове сидели человек шесть солдат. Вот машина притормозила, солдаты собрались возле повозки, намереваясь столкнуть ее в кювет. Несколькими автоматными очередями с ними было покончено.

— Кажется, началось. Теперь надо быстро поставить мины на обочинах вплоть до болота, — предложил Поделкин, и ребята, не дожидаясь команды, бросились минировать. Едва закончили, на дороге показалась колонна автомашин.

— Ну, теперь не подкачай, орлы, — крикнул Сидоров и метким выстрелом уложил водителя первой машины. Немцы, видимо, не слышали выстрела и, ничего не понимая, сигналами требовали дорогу. Неуправляемая головная машина свернула в кювет, перебралась через него, и тут сработала первая мина. Вступили в дело наши пулеметы, автоматы. Машины стали разворачиваться, но натыкались на мины.

— Ну вот, пожалуйста обедать, каша готова.

Последним машинам все-таки удалось развернуться и улизнуть.

— Могут танки привести, — отложив автомат, сказал Заря.

Не мешкая, мы связались с командованием и получили приказ немедленно отойти и где-либо поблизости дожидаться прихода своих. Пленный фольксштурмовец шел за нами по пятам, пытаясь даже помочь переносить вещи. На все наши знаки — уходи, мол, — отрицательно качал головой.

— Да хрен с ним, подойдут наши, отправим в плен, — решил я.

Мы выбрали сосняк погуще, двоих оставили в охранении и залегли спать. Но вскоре были разбужены мощными взрывами. Посмотрев в ту сторону, откуда пришли, увидели в небе самолеты: они продолжали начатое нами дело.

Еды мы с собой взяли мало, а аппетит разыгрывался.

— А вот я слышал: японцы какие-то молодые деревья едят. Или брешут, лейтенант? — спросил Заря.

— Едят, бамбук.

Заря надолго задумался и, когда все уже и забыли о моем ответе, удивленно произнес:

— Скажи на милость, какие же крепкие зубы надо иметь.

— А я вот слышал, — неожиданно развеселился Сидоров, — что некоторые в постели горячий шоколад кушали…

— И ел, — взъерепенился Поделкин, — сколько хотел, хлебал!

Я улыбнулся и повернулся на бок. Между Поделкиным и Сидоровым начинался очередной диалог.

— Я так думаю, что Гитлер специально дал задание уничтожить сержанта Поделкина. Но шиш ему, мне, братцы, везет страшно. А ты, Сидоров, не отворачивайся. Если неприятно тебе мой голос слышать или на лицо смотреть, возьми и отойди в сторону.

Сидоров молча взял свой вещмешок и пересел, однако так, чтобы можно было разобрать слова Поделкина.

— Мог бы подальше чуток, — заметил Поделкин. — Не хочешь? Желаешь послушать мой правдивый рассказ? Ну, слушай, я не жадный. В самом деле, ребята. Я думаю, есть у немцев такая картотека — на самых опасных для них солдат. Если есть, то я в этой картотеке непременно на первом месте. Только какая ни на есть операция начинается, весь свой огонь они на меня обрушивают. Иной раз лежишь и прямо видишь, что все пули так в меня и летят. Пулей не возьмут, начнут снарядами или минами швыряться. Так и метят в куски разорвать. Только и я не промах. И опять же ничто меня не демаскирует, вещмешок тощий и горбом над спиной не поднимается — так что, во-первых, трудно меня обнаружить, а, во-вторых, если и обнаружат, не так просто подстрелить.

— Да уж, драпать ты мастак, — подал голос Сидоров.

— А что? — весело откликнулся Поделкин. — При нужде могу и драпануть. Что, лучше мертвым лежать?

Поделкин снял пилотку, положил ее на колени и погладил ладонью, давая понять, что присказка закончилась и начинается рассказ.

— Было это в Белоруссии. Ну, какие там леса, вам нечего рассказывать — леса что надо, а в них множество деревушек. И каждая название имеет. Скажем, в деревне дома четыре-пять, а название хорошее, веселое: «Леснянка», «Полянка» или «Светлянка». Однажды посылает меня взводный в такую деревню — проверить, не засели ли там немцы. Если засели — в плен взять. Тогда немцы уже охотно в плен шли. Выделил мне отделение, все честь честью. Добрались мы вечером в эту самую Леснянку или Веснянку — не помню уж, прилегли на опушке, стали присматриваться. А там посреди улицы танк стоит. Наш танк. Ну, мы, конечно, обрадовались, смело уж в деревню зашли, поздоровались, поговорили с танкистами, вместе решили поужинать.

— И напились, — вставил Сидоров.

— Чего не было, того не было, — живо повернулся Поделкин. — К великому огорчению, ни у нас, ни у танкистов ничего такого не оказалось. Если б было, по рюмашке, конечно, рванули бы. Ну вот, посидели так, погоревали, поели и улеглись спать. «Утром мы вас мигом к своим доставим», — пообещали танкисты. Отдыхаем культурно, и вдруг среди ночи как рванет! И началось! Снаряды, мины, пули визжат, а тут еще рожь в поле вспыхнула, и дома, как свечки, горят. Вот такая картина образовалась.

— Сколько же немцев на вас двинуло? — спросил кто-то.

— Точно сказать затрудняюсь, а только никак не меньше полка, ей-богу.

— Свисти больше, — опять подал голос Сидоров. — Дивизия целая двинулась на одного Поделкина, иначе с ним никак не справиться.

— Ну и едкий ты, Сидоров, как ташкентский перец. Маленький стручок, а положишь в суп — весь чугунок горечью пылает. Ты возьми в толк ситуацию. Двигались немцы, разведку вперед выставили. Та разведка ночью и набрела на нас. Увидели танк…

— И Поделкина при нем, — в тон ему продолжил Сидоров.

— И Поделкина, и отделение солдат. И еще в толк возьми: ночью могли подумать бог весть что. Может, за штаб нас приняли и решили расправиться с ходу. Точно я, конечно, замыслов немецких не знаю, а картину нарисовал правдивую. Ну и заметались мы, как миленькие, и в суматохе потеряли друг друга. Вижу: танк наш уже огнем горит. «Что же делать?» — думаю. А еще с вечера приметил я чуть в сторонке деревенское овощехранилище. Решил туда податься. Только собрался, на дороге заурчало: танки фашистские из леса вывернулись. Полежал чуток, прислушался: со стороны овощехранилища стрельба. Понял, что не один я это здание с вечера приметил. Подумал малость и решил к своим ребятам ползти. Конечно, можно было в лес сигануть, никто бы меня ночью в кустах не нашел да и искать не стал. Но решил так решил и вскоре очутился перед дверью этого хранилища. Собрался, как на спортивных соревнованиях, и плечом дверешку эту снес. Влетел вовнутрь, а там меня кто-то по голове прикладом хряпнул. Хотел было сознание потерять, но подумал, что, если не успею что-нибудь сказать по-русски, меня свои же разом на тот свет отправят. Замотал головой от боли, но слова такие произнес, что ребята враз поняли, кто перед ними.

Поделкин умолк и покосился в сторону Сидорова, ожидая, не будет ли каких замечаний. Замечаний не было, и Поделкин продолжал.

— Ну вот, братцы, я оказался среди своих. Были там два моих солдата и два танкиста. Они еще до меня отверстия в стенах обнаружили, оконца такие маленькие, вроде амбразур. Их мы и стали использовать: высунем автоматы, по очереди врежем и умолкнем. Патроны бережем.

Гитлеровцы в ответ, конечно, целый концерт устроили, но ничего с нами поделать не могут. Потом, видно, сообразили, что на дурака нас не возьмешь. Но помогли им отдушины вентиляционные, что через крышу хранилища, как перископы у подводной лодки, торчали. Спустили они туда гранаты, а те, как водится, и рванули. Тут я сознание окончательно потерял.

Сколько прошло времени, не знаю. А когда пришел в себя, вижу такую картину: лежу я на спине, поперек груди огромная балка пристроилась. Если бы она не трухлявая была, конечно, вмиг прикончила бы меня. Ну, а в трухлявой, сами понимаете, вес не тот. Стал я потихоньку выбираться. Выбрался, начал соображать, что дальше делать. И, знаете, ничего путного в голову не идет. Может, потому, что шурум-бурум в ней, бедной. Гудит и гудит, а ни одной стоящей мысли нет. Однако решил двинуться куда-нибудь. Рассветет — тогда совсем не выберешься, как раз к немцам в лапы попадешь. Прополз шагов пять к выходу, слышу, окликает меня кто-то: