Как поступить с ротой? Отправить назад? Но обстановка крайне тяжёлая, любая минута дорога, каждые руки на вес золота.

Роту отправили в подчинение батальону, который уже разворачивал оборону на подходе к вокзалу и ещё дальше — в ближайшем пригороде, именно откуда ожидали врага. Там маршевики пригодились в качестве подсобной силы.

Чуть позже явились отряды, присланные по распоряжению обкома партии. В сравнении с курсантами, в них были серьёзные люди. Часть ополченцев перевезли в Мигалово, где на аэродроме находились в большинстве гражданские самолёты. Но аэродром Мигалово выполнял и роль, так называемого, аэродрома «подскока» для военных самолётов, которые садились, дозаправлялись, взлетали, брали курс дальше на Запад, выполняя приказы фронта.

Большинство ополченцев вместе с бойцами 142-го полка ладили оборонные укрепления. Военные торопились, спешили. И не зря. Ещё оборонная горячка в Мигалове не закончилась, а полковая разведка донесла, что в эту сторону, на Калинин, идут фашисты, они уже где-то в 10 километрах.

Приехав сюда, Севастьянов увидел митинг, который проходил перед вступлением батальона в бой.

— Мы не забыли голодных маршей по болотам, лесам, — батальонный комиссар обращался к товарищам. — Мы не забыли гибель однополчан во вражеском кольце. Мы всё помним! Но и в тяжелейшие минуты мы и не думали покоряться врагу. Враг от нас этого не добился. Теперь, на великой Волге, отомстим оккупантам за всё и сполна. Дальше отступать некуда. Каждый должен драться так, будто от него зависит — победить или погибнуть!

С митинга бойцы шли на линию обороны, занимали позиции.

Численное превосходство врага было существенным.

На одного нашего бойца приходилось примерно по десять фашистов!

Такое же соотношение сил складывалось в районе железнодорожного вокзала, куда тоже устремились фашисты.

Но солдат 5-й дивизии, ополченцев, курсантов не пугали орды иноземцев. Они встретили их сильным огнём, атаки врагов захлебнулись.

Накануне генерал Г.К. Жуков, командующий Западным фронтом, отослал в войска приказ № 0345.

«Командование фашистских войск, обещавшее в одну неделю взять Ленинград, провалилось с этим наступлением, погубив десятки тысяч своих солдат, — отмечал генерал в приказе. — Наши войска заставили фашистов прекратить наступление.

Теперь, чтобы оправдать этот провал, фашисты предприняли новую авантюру — наступление на Москву. В это наступление фашисты бросили все свои резервы, в том числе малообученный и всякий случайный сброд, пьяниц и дегенератов.

Наступил момент, когда мы должны не только дать решительный отпор фашистской авантюре, но и уничтожить брошенные в эту авантюру резервы.

В этот момент все как один от красноармейца до высшего командира должны доблестно и беззаветно бороться за свою Родину, за Москву!

Трусость и паника в этих условиях равносильны предательству и измене Родине.

В связи с эти приказываю:

1. Трусов и паникёров, бросающих поле боя, отходящих без разрешения с занимаемых позиций, бросающих оружие и технику, расстреливать на месте.

2. Военному трибуналу и прокурору фронта обеспечить выполнение настоящего приказа.

Товарищи красноармейцы, командиры и политработники, будьте мужественны и стойки.

НИ ШАГУ НАЗАД! ВПЕРЁД ЗА РОДИНУ!».

Суровый приказ, вызванный рывком фашистов к Москве, сыграл, наверное, свою роль и под Калининым. Почти двое суток, героически отбиваясь, наши не дали фашистам продвинуться, несмотря на их преимущества, поддержку авиации, а бои шли беспрерывно, днём и ночью.

Генерал Иван Степанович Конев не видел того, как разворачивались бои в районе железнодорожного вокзала и на подступах к аэродрому Мигалово в предместьях Калинина. Он в это время держал путь в другом направлении.

Николай Чуранов на большой скорости мчал его в сторону Селижарова, где в окрестностях располагался штаб 22-й армия под командованием генерала В.А. Юшкевича.

— Прибавь газу! — торопил начальник.

— Куда ж, Иван Степанович, прибавлять, — возразил Чуранов. — И так не едем, а летим. Дорога-то, видите какая! Первый ледок — самый опасный, да еще под снежком, не дай Бог крутанёт.

— К вечеру надо доехать в Селижарово, — сказал генерал.

— Не беспокойтесь, точно будем, — заверил Николай.

Конев просчитывал варианты обороны областного центра. Нельзя допустить прорыв на Торжок и Бежецк. Через Бежецк открывался путь на Углич, Ярославль и Рыбинск, в глубокий наш тыл. Генерал чувствовал, что он, будто нитка-иголка, обязан сшить, связать в узел силы правого фланга Западного фронта для сдерживающего удара, направить этот удар в цель.

Во фронтовой полосе в районе Селижарова стояло относительное затишье.

Генерал Василий Александрович Юшкевич, командующий 22-й армией, пребывал в хорошем духе, выглядел бодрым, подтянутым. Он встретил гостя радостной улыбкой.

— Давно не виделись, Иван Степанович, — крепко пожал он ему руку.

— И двух месяцев не прошло, а, кажется, прожили целую вечность, — согласился Конев. — Столько всяких событий случилось! у тебя тут, Василий Александрович, похоже, не так шумно, как под Ржевом?

— Пока, да, Иван Степанович, у нас тише. Пока! А вот как будет завтра, не знаю, трудно сказать, трудно загадывать, — ответил Юшкевич.

Они прошли к большому столу, на котором лежали оперативные карты; ординарец принёс им по стакану чаю.

Генерал Конев перешёл к делу.

— Обстановка на подходе к Калинину накаляется, — озабоченно сказал он. — Я полагаю, что без ущерба для армии, без ослабления вашей обороны следует оказать помощь, срочно послать в Калинин две дивизии.

Иван Степанович принялся подробно излагать задачу, раскрывал замысел Военного Совета Западного фронта, возможные действия фашистских армий.

Василий Александрович молча слушал, с напряжением вглядывался в лицо генерала, с которым его связывали фронтовые события.

Их судьбы были в чём-то похожи.

Как и Иван Конев, Василий Юшкевич начал военную карьеру ещё при царе. Он закончил Виленское военное училище и в чине прапорщика попал на Первую мировую войну. Юшкевич командовал взводом, ротой на Юго-Западном фронте. В русской императорской армии Василий Александрович получил звание подпоручика.

С 1919 года он пошёл служить в Красную армию, получал звания, поднимался по служебной лестнице. Накануне войны Юшкевич возглавлял отдел в Управлении боевой подготовки Красной армии.

Пожалуй, два обстоятельства всё же отличали биографию Юшкевича от боевого пути Конева. Когда закипела в 1936 году гражданская война в Испании, Василий Александрович добровольцем уехал туда. Какое-то время он являлся даже военным советником республиканского Правительства, которое располагалось под Мадридом. Когда Юшкевич вернулся в Советский Союз, то он внезапно угодил в тюрьму.

Увы, у всякого военного, тем более, если имел высокое звание, была своя карьерная тайна, свои взлёты и падения. И ещё — особый догляд властей, чаще — переменчивый, не всегда справедливый.

Василий Александрович познал всё это на собственной шкуре.

Больше года провёл он за решёткой. А когда его выпустили так же неожиданно, как и арестовали, то после через какое-то время наградили орденом Ленина «за успешное выполнение боевого задания в Испании».

Как в той поговорке: или — грудь в крестах, или — голова в кустах.

С начала войны В.А. Юшкевич командовал стрелковым корпусом. Василий Александрович был истинным командиром, показывал в боях настоящее военное искусство. Иван Конев помнил генерала по сражению за Смоленск. Тогда, 19 июля 1941 года, корпус Юшкевича при поддержке 38-й дивизии полковника М. Г. Кириллова освободил полностью город Ярцево — первый населённый пункт, отбитый у оккупантов за месяц жестоких боёв. Хотя освобождение продлилось недолго, но оно показало нашим войскам, что фашистского монстра можно бить, топтать, уничтожать.

У гостя за плечами была Вязьма, а у командарма — Торопец.