Парень судорожно, с икотой закашлял и повалился прямо на О'Хару. Он сделал глубокий вздох, но тело его обмякло… Тяжело дыша, О'Хара наклонился, вынул нож из груди, и струя горячей крови брызнула ему на руки. Он постоял с минуту, прислушиваясь, затем подошел к брошенному автомату и поднял его. Палец скользнул по предохранителю; с ужасом осознал, что готовый к стрельбе автомат от резкого удара о камни мог произвести выстрел.

Но этот момент, к счастью, был уже позади, а теперь надо во что бы то ни стало добраться до рудника, пристрелить русского с кубинцем и найти Бенедетту.

Он заглянул в кабину грузовика, открыл дверь, забрался внутрь. Это была большая машина, и с высоты шоферского сиденья были видны тлеющие угли на месте лагеря. Кроме струящегося дыма и вспыхивавших повсюду огоньков, никакого движения там не было. Он бросил взгляд вперед на дорогу и нажал на стартер. Мотор рявкнул, взревел, и машина тронулась с места.

Он ощущал какую-то легкость в голове. За короткое время он убил трех человек, причем впервые в жизни он убивал врага лицом к лицу с ним, и чувствовал, что готов, если понадобится, убивать их и дальше. Он вспомнил, что в таком состоянии он был в Корее, перед тем как его сбили. Нервы натянуты, все чувства до предела обострены, и в мозгу не осталось ничего лишнего — только предстоящая боевая задача.

Он не стал включать фары. Езда без света по горной дороге была чрезвычайно опасна, но еще опаснее была возможность того, что противник увидит и подстережет его. Он решил не подвергать себя этому риску.

Грузовик полз по дороге, руль бился у него в руках, словно повторял колдобины и бугры на ее поверхности. Он развил предельно возможную для таких условий скорость, которая на самом деле была очень маленькой. Все же однажды после головокружительного поворота, он увидел красные огни шедшего впереди грузовика и решил притормозить, чтобы держаться от него на безопасной дистанции: на дороге он ничего сделать бы не смог. Его время настанет, когда они будут у рудника.

Он протянул руку к лежащему на соседнем сиденье автомату и подвинул его поближе к себе. Так было надежнее.

Наконец он добрался до последнего поворота перед прямым участком дороги, ведшем к руднику. Остановил машину на обочине, поставил на ручной тормоз, но мотора не заглушил. Взяв автомат, он вылез из кабины и, морщась от боли в ноге, пошел вверх по дороге. Поблизости от рудника он нашел место, откуда все было видно как на ладони. Только что прибывшие грузовики остановились, остальные машины стояли поблизости у сараев с зажженными фарами. В их свете суетливо бегали люди.

Взревел мотор джипа, и он медленно двинулся, разворачиваясь так, что лучи от фар уперлись в каменную стену и поползли по ней вбок. В их поле попал сначала первый туннель, затем второй. Когда осветился третий, раздался восторженный крик, взрыв дикой радости. Световое пятно остановилось, и стала видна низкая каменная стена перед входом в туннель. Мелькнуло чье-то белое лицо и тотчас исчезло.

О'Хара не стал задумываться над тем, кто это был. Он не мешкая заковылял к своему грузовику и влез в кабину. Вот теперь настало его время появиться на этой мрачной сцене.

Форестеру было тепло и удобно, что, впрочем, для него значило одно и то же. Странно, думал он, почему снег такой мягкий, теплый. Открыл глаза и увидел перед собой сияющую белизну. Вздохнул с огорчением и зажмурился. Да, это все же был снег. Наверное, надо было встряхнуть себя и выбраться из этой восхитительной снежной пелены, иначе он умрет, но стоит ли пытаться? Пожалуй, нет, решил он. Он поддался убаюкивающему комфорту тепла и стал тихо соскальзывать в прежнее бессознательное состояние. Лишь на секунду мелькнула мысль: «Где Родэ?» — и все исчезло.

В следующий раз, когда он очнулся и сверкающая белизна по-прежнему была перед ним, у него достало силы увидеть, что это — белизна залитой солнечным светом накрахмаленной простыни, покрывавшей его. Замигал удивленно, опять посмотрел, но свет был слишком ярок, и он зажмурился. Знал, что ему надо что-то сделать, но никак не мог вспомнить, что именно, и изо всех сил старался не заснуть вновь, пытался нащупать нить своих смутных мыслей.

Но даже во сне он отчетливо ощущал ход времени и хотел любым способом остановить его, повернуть вспять. Он должен был сделать что-то исключительно важное, но нужная мысль не приходила, и он начинал метаться, стонать. Медсестра в аккуратной белой форме подходила к нему и мягким движением вытирала пот со лба.

Но он по-прежнему спал.

И вот, наконец, он проснулся, взор его уперся в потолок. Он тоже был белый, с толстыми деревянными балками. Он повернул голову и встретился с чьими-то добрыми глазами. Облизав сухие губы, прошептал:

— Что случилось?

— Не понимаю, — сказала сестра. — Пожалуйста, не говорите. Я позову врача.

Она встала и вышла из комнаты. Он проследил за ней глазами, и ему страшно захотелось, чтобы она тотчас же вернулась и рассказала, что случилось и где сейчас Родэ. При мысли о Родэ он вспомнил все — ночь в горах, бесплодные попытки найти путь к перевалу… Хотя конец их путешествия представлялся ему смутно, вспомнил, для чего затевалось это невероятное турне.

Он попытался сесть, но не было сил, и он продолжал лежать тяжело дыша. Ему казалось, что его тело весит тысячу фунтов и что его всего избили резиновыми дубинками. И что он очень, очень, очень устал.

В комнате долго никто не появлялся. Затем вошла сестра с чашкой горячего бульона. Она не дала ему говорить, а он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и всякий раз, когда он открывал рот, она совала ему ложку с бульоном. Питательная жидкость сразу же возымела действие, он почувствовал себя лучше и, когда съел до конца, спросил:

— А где другой человек?

— С вашим другом все будет в порядке, — сказала она по-испански и упорхнула из комнаты прежде, чем он смог раскрыть рот.

Вновь долго никто не приходил. Часов у него не было, но по положению солнца он определил, что уже полдень. Но какой же день? Сколько времени он уже тут находится? Он поднял руку, чтобы почесать грудь, где он ощущал невыносимый зуд, и понял, почему ему было так неудобно и тяжело. Кажется, он был обмотан каким-то липким пластырем.

Вошел человек и закрыл за собой дверь. Потом он сказал с американским акцентом:

— Ну, мистер Форестер, я слышал, что вам уже получше?

Он был одет в белый халат и вполне мог быть врачом. Он был не молод, он выглядел весьма сильным человеком. В волосах была заметна седина, вокруг глаз собрались насмешливые морщинки.

Форестер расслабился:

— Слава Богу — американец, — сказал он уже более окрепшим голосом.

— Я Грудер. Доктор Грудер.

— Откуда вы знаете мое имя? — спросил Форестер.

— Документы в вашем кармане. У вас американский паспорт.

— Знаете что, — заговорил Форестер с настойчивостью. — Вы должны выпустить меня отсюда. У меня есть дело. Я должен…

— Вы отсюда не скоро выйдете, — перебил его Грудер. — Вы же встать не можете, даже если и захотите.

Форестер тяжело откинулся на подушки.

— Что это за место?

— Миссия Сан-Антонио, — сказал Грудер. — Я здесь большой Белый Босс… Пресвитерианин.

— Это вблизи Альтемироса?

— Да. Альтемирос — ниже по дороге, милях в двух.

— Мне нужно передать два сообщения. Одно — Рамону Сегерре в Альтемирос, а другое — в Сантильяну…

— Тпру-тпру, погодите. — Грудер вытянул руку. — Вы так можете опять свалиться и выйти из строя. Будьте осторожны. Успокойтесь.

— Ради Бога, — проговорил Форестер с досадой. — Это очень срочно.

— Ради Бога нет ничего срочного, — уговаривал Грудер.

— Времени впереди предостаточно. Вот что меня сейчас интересует: почему один человек тащит другого через непроходимый перевал, да еще во время метели?

— Родэ тащил меня?! Как он?

— Хорошо, насколько это возможно, — ответил Грудер. — Мне интересно знать, почему он нес вас.