Жанна рассмеялась:
— Сеф, но мы ведь и так к вам прилетели.
— Нее-а, — как в начале их знакомства девочка мотнула головой. — Вы прилетели не к нам, а к ним.
Дети, дружно помахав на прощанье пилотам «Гетмана Хмельницкого», убежали по тропе вглубь поселка. Жанна, с лица которой сползла улыбка, отметила подпирающую спиной стену одного из местных уродливых домов фигуру в серой накидке, очень похожей на ту, что носила Серафима. Все время, пока она разговаривала с детьми, с них не сводили глаз — и почему-то Жанне казалось, что в случае чего у местных нашлись бы не только парализаторы.
Девушка опустила взгляд на подаренный Сеф пищевой концентрат. Осторожно принюхалась — так и есть, острый, непривычный запах, будто составленный из сотен, тысяч всевозможных ароматов. Но секунда, другая — и все это богатство исчезло, оставив только запах свежих, только что взятых из улья сот, сочащихся густым, ароматным вересковым медом. Лизнула краешек доставшегося ей куска — и вновь странный ощущение калейдоскопа самых разных блюд, деликатесов, фруктов на языке, пока мозг не вытащил из памяти все тот же вкус верескового меда. Иллюзия, разумеется, игра с подсознанием — приятная и, в общем-то, безвредная.
Жанна подбросила на ладони концентрат, покрутила и спрятала в карман, чувствуя на себе взгляд стоящего за плечом Шонта. Качнула головой в сторону, куда убежали дети:
— Зачем им эти черви? Они их, надеюсь, не едят?
— Нет, — если Джон и ждал другого вопроса, то ничем этого не выдал. — Эти черви выделяют бесцветную слизь — хороший коагулянт и антисептик. Здесь с ними все ходят — случись что, есть чем остановить кровь и обработать рану. Перед восходом черви выползают из трещин в скалах — дети их ловят и несут в селение.
Жанна молча выслушала Джона и, запрокинув голову, посмотрела вверх. Солнце Порубежья, от которого они успешно «убежали», летя на «Кобре» к поселку, уже залило горизонт бледно-розовым пламенем зари, с каждой минутой опуская полосу рассвета все ниже и ниже по склону горы.
— Идем, Звезда, — позвал ее Шонт.
— Идем, — согласилась девушка.
В центре поселка они оказались минут через десять быстрой ходьбы. Зданий здесь было больше, их неказистые, угловатые формы теряли свою уникальность, странность, незаметно превращаясь в естественную здесь деталь пейзажа. Девушка с легким удивлением поняла, что ей первоначально-негативное мнение потихоньку меняется: да, поселок строили, постоянно помня про угрозу вторжения, — и вместе с этим людям удалось вписать практически все постройки в ландшафт подножья горы. Поселок казался хамелеоном, спрятавшимся среди скал и маскирующимся под их прихотливые, ломаные узоры. И при этом поселок совсем не походил на убежище отчаявшихся, оторванных от цивилизации беженцев. Гаснущие с надвигающимся рассветом фонари, почти что безупречная чистота повсюду, камуфлирующая пленка на узких и высоких окнах, дети, выглядящие вполне здоровыми и ухоженными. И веселыми, даже если им приходилось вставать спозаранку, чтобы наловить каменных червей — Жанна улыбнулась про себя.
Чем ближе они подходили к горе, тем больше им попадалось жителей Порубежья. Все, кого заметила Жанна, одевались почти одинаково: прочная, хорошо защищающая от пыли и ветра верхняя одежда, поверх которой носили плащ-накидку. Расцветки накидок разнообразием не отличались: серый, темно-коричневый и бежевый, как у Сеф.
Ее напарника здесь, похоже, знали, и удивление от встречи с человеком не самой ординарной внешности заметно не было. Периодически Жанна ловила на себе внимательные взгляды, но никто не рассматривал ее дольше пары секунд, равно как и не пытался завязать с ними разговор или поинтересоваться, что они тут забыли. То ли это было проявлением вежливости в местном понимании, то ли того холодка, который, по словам Джона, испытывали местные к военным Конфедерации — определиться Жанна не успела: Шонт свернул к стоявшему чуть на отшибе зданию, над входом которого наливался багровым светом в лучах восходящей звезды крест Единой Церкви.
Внутри храма никого не было: ни у алтаря, ни на скамейках, ни в исповедальнях. Самая обычная церковь, двойников которой можно без труда отыскать на многих колонизированных людьми мирах. Тишина, покой и безмятежность — вот что витало под сводами, между скамеек, вокруг алтаря. Неторопливо, будто смакуя эту тишину, девушка прошла к алтарю и подняла взгляд на распятие. Ее напарник же остался позади, и Жанне не требовалось оборачиваться, чтобы увидеть, как он крутит тонкую, в его пальцах выглядящую совсем хрупкой свечу, бережно подносит к пламени, смотрит, как весело пляшет огонек на фитиле. Как аккуратно отламывает с треть горящей свечи, как подносит получившуюся новую, маленькую свечку к фитилю старой, как шипит, отекает воск, как с потрескиванием разгорается второй огонек. Как ставит на предназначенное место обе свечи, ставит совсем рядом друг с другом, и смотрит долгим, неподвижным взглядом на ровное, высокое пламя обеих. Смотрит, как оплывающий белый воск постепенно соединяет обе свечи в единое целое.
Сама Жанна просто стояла перед алтарем. Молча наслаждалась тем, как безраздельно царствующее в храме умиротворение успокаивает, помогает хоть на миг отодвинуть заботы, тревогу, догадки и мысли о будущем. Если чему жизнь на борту «Гетмана Хмельницкого» и учила — так это тому, что каждый день, каждый час может оказаться последним. Иногда Жанна с горечью ловила себя на том, что не может вспомнить имена тех пилотов, с которыми познакомилась, впервые ступив на борт боевой базы, и которые погибли еще до того, как она провела на ней первые полгода. В памяти оставались иногда смутные воспоминания, где мелькали кажущиеся сейчас незнакомцами люди, иногда оставались только голоса, иногда — всего лишь сосущая, холодная пустота.
«Пусть они вернуться!» — неожиданно попросила про себя Жанна, глядя во всепонимающие, всепрощающие глаза Спасителя. — «Командор, все наши… Что бы они там ни делали, с чем бы там они столкнулись — пусть вернутся!»
— Звезда? — голос Джона прямо над ухом вернул ее к реальности: до девушки дошло, что на какое-то время — полминуты, минуту, десять? — она совершенно перестала обращаться внимание на окружающее.
— Да, я в порядке, — она резко тряхнула головой. — Теперь куда?
Шонт показал налево, в сторону исповедален. Там, у самой стены огороженная невысокой каменной балюстрадой начиналась лестница, ведущая вниз. От входа в церковь ее заметить было почти невозможно, но от алтаря она просматривалась великолепно, и Жанна мысленно влепила себе затрещину. Покой — покоем, церковь — церковью, но это не повод расслабляться.
— Спуск в подземелья, начинающийся в церкви? — она прошлась вдоль ограждения, наклонилась, посмотрела вниз. — Как оригинально. Знаешь, если так и будет продолжаться, я начну себя чувствовать героиней какой-то глупой истории.
На иронию Шонт отреагировал как обычно — то есть, никак.
— Есть другие входы, но этот — ближе всего к месту посадки.
— И кто сюда может войти?
— Кто угодно. Они позволяют прийти всем.
— «Они», — Жанна покивала головой, как будто напарник сообщил ей нечто, что она давным-давно знала. — Серафима говорила о «них», ты говоришь «они». Девочка носит с собой пищевой концентрат, как две капли воды похожий на те, что производят в Империи. Если я поменяю «они» на «тэш’ша»… — чувствуя за спиной присутствие Джона, Жанна отстучала незамысловатый ритм на верхушке балюстрады, — я сильно ошибусь?
— Совсем не ошибешься.
— Просто замечательно! — какая-то хмельная злость нахлынула, снесла все спокойствие, всю умиротворенность. Жанна даже не могла однозначно сказать, говорит ли в ней раздражение на Шонта, молчавшего чуть ли не до последнего, на само присутствия на одной с ней планете «котов», которых — как ей казалось — пристрелить вряд ли позволят, или просто так, по факту. — Кто еще в курсе?
— Все местные, ГКСК, Военный Совет, руководство РУФа и безопасников, верхушка всех секторальных штабов, командор, наш шеф безопасности, я, Этвуд. Теперь ты, — монотонно перечислил он.
