— Вы мне забыли дать задание, подполковник Шонт, — ядовитый сарказм в голосе полковника Этвуда не распознал бы разве что глухой. Жанна раскашлялась, отвернувшись к стене. Шонт мельком покосился на напарницу, мазнул взглядом по лицу полковника и посмотрел на стол.

— Выключи «глушилку», Фред, — посоветовал он, вставая. — Аккумулятор сдохнет.

…чавкнула грязь. Я ругаюсь про себя, тащу завязшую по щиколотку ногу, с трудом удерживаю одной рукой тело девушки, с каждой минутой, казалось, становившуюся все тяжелее и тяжелее. Мышцы болят, рана на груди вновь открылась и кровоточит. Хочу упасть, лечь прямо тут, около воды, на такой мягкий, прохладный от впитавшейся влаги песчаный берег, выбросить оттягивающую плечо «Бурю», закрыть глаза и заснуть. Выспаться, впервые за черт знает сколько часов нормально отдохнуть, забыть все, что случилось. Забыть все сны, все кошмары, забыть туннели, забыть обрыв над рекой, забыть тэш’ша, забыть, как «Буря» выплюнула смерть, забыть вырытые на безымянной прогалине холмики без крестов и имен.

Я. Хочу. Чтобы. Все. Закончилось!

Ветер, и не думавший стихать, усиливался, задорно посвистывает, лихо швыряя песчинки в глаза. Мокрые, вымазанные в грязи, крови и песке медно-рыжие волосы Жанны хлещут меня по подбородку. Секунду стою, трясу головой — сколько я простоял на одном месте, как сомнамбула смотря в никуда? Минуту? Десять? Не знаю.

Шатаюсь, делаю шаг. Второй. Идти по песку трудно, трудно гнать вперед непослушные, дрожащие ноги. В ушах гудит — сначала, кажется, это просто пульсирует кровь, но потом доходит, что рев доносится сверху. Он раздирает воздух, бьет в барабанные перепонки, отзывается жалящими укусами боли в груди. В окружающей меня мгле пляшут тени, качаются, меняют очертания предметы.

Смотрю наверх, уже зная, что увижу: едва видимый сквозь черную вьюгу пепла и заволокший все смог, расколовший иссиня-черные тучи огнистый росчерк. «Арка»… или линкор? Наш или их? Не знаю. Но я видел уже такое. Там, на обрыве. Потом раскалывающий горизонт удар, нарастающий гул и вздыбившаяся, взбесившаяся земля.

Нужно идти. Я должен. Я хочу спать, хочу забыться, хочу освободиться, — но ее я должен донести. Я не могу позволить ей умереть, не могу и не хочу. Хоть что-то я должен сделать сам, перестать быть щепкой, влекомой потоком, поступить так, чтобы смотреть себе в глаза без стыда.

Хоть что-то.

Туман, мгла, пепел и сажа кружатся перед глазами. Почти ничего не видно, свет фонаря на плече едва позволяет видеть то, что под ногами. Во рту горечь, что-то скрипит на зубах. Дышать трудно, при каждом вдохе точно огонь катится от горла к легким, будто в груди кипит воздух. Как больно на каждом шагу сплевывать эту противную слизь, в которую превращается слюна и собирающаяся во рту кровь. Как мне не хватает шлема — пускай даже не десантного, а простого шлема пилота.

Как тяжело идти!

Шум впереди. Чувствую, что шагаю в гору — как будто мне мало проблем. Обмякшая, безвольно мотающаяся на плече Жанна тихонько стонет — это хорошо. Раз стонет — жива. Значит, есть смысл брести, бороться дальше.

Ветер становится сильнее — уже не шаловливый, игривый бриз, а свирепый, злой, цепкий зверь. «Ураган начинается» — крутятся в голове слова. Они что-то означают, что-то важное, — но сил вспомнить нет. Последние крохи ушли на борьбу с пытающимся опрокинуть, повалить вихрем, с тысячью щупалец песка, цепляющихся за ноги. Я даже не сразу замечаю, что подъем остался позади, а ко мне бегут темные фигуры.

Тэш’ша? Нет, не похожи. Но рисковать нельзя — одной рукой крепче прижимаю к себе Жанну, сбрасываю с плеча «Бурю». Лучи фонарей их шлемов нащупывают нас как раз, когда удлиняющийся, перестроившийся ствол направляется в их сторону.

— Кто такие?! Стоять, оружие на землю!

Справа и слева туман озаряют вспышки включившихся фонарей — этих я не заметил, пока они сами не позволили себя увидеть. Двое спереди, двое — по бокам; усилившийся ветер хоть немного разогнал грязную мглу вокруг и мне хорошо видны направленные на нас «Иволги». Счастье, что на них шлемы, не позволяющие спутать нас с тэш’ша.

«Буря» тяжело падает на песок.

— Пилот «Тинагры» младший лейтенант Ли Твист! — поднимаю освободившуюся от тяжести оружия руку и не узнаю свой голос, превратившийся в сиплое карканье. — Пилот «Гетмана Хмельницкого» капитан Констильон. Совершили аварийную посадку, пробивались вдоль реки. Кто вы?

Одна фигура опускает «Иволгу», осторожно приближается. Остальные держат нас на прицеле, дожидаясь вердикта старшего — все верно, все по уставу… но как же мне в эту секунду хочется орать, кричать на них, чтобы они плюнули на все, пропустили нас.

— Сержант Камский, сорок третий взвод, 67 пехотная дивизия, — фигура в бронекостюме, глухом десантном шлеме останавливается за шаг от нас. Я чувствую на себе его взгляд, потом он поворачивает голову, рассматривая Жанну. — Она жива?

— Да! — выплевываю со свирепой, яростной надеждой. Она жива. Она выживет.

— Хорошо, — наверное, он что-то говорит своим по локальному каналу, поскольку солдаты опускают оружие. Сержант снимает с пояса черный разомкнутый браслет и, не говоря ни слова, цепляет мне на руку. С легким «клац» тяжелая полоса металла без надписей или индикаторов сжимается, плотно прилегая к коже.

— Следяще-сторожевой модуль, сэр, — кричит сержант, даже с помощью динамика шлема с трудом перекрывая вой усиливающегося ветра; двойник моего браслета защелкивается вокруг тонкой руки Жанны. — Он не ограничивает ваши перемещения, но вы обязаны будете явиться к начальнику службы безопасности для подтверждения вашей личности и полного отчета — тогда модуль деактивируют. Гарт, Барсов! — двое пехотинцев подбегают к нам. — Несите капитана на челнок. Сэр, вы за мной — отдан приказ о полной эвакуации. Вы очень вовремя вышли к нам.

Солдаты бережно подхватывают девушку, один ловко закрепляет у нее на свободной руке диагностический блок, уже на ходу прикладывая инъектор к запястью. Я, пошатываясь, стою на месте, смотрю им вслед — и вдруг чувствую холод металла у яремной вены, резкий толчок, шипение. Машинально хватаюсь за шею, смотрю на сержанта. На инъектор в его руке.

— Сэр, у нас нет времени! За мной! Быстрее!

Киваю, неуверенно делаю первый шаг следом. Как ни странно, этот чертов коктейль, который он впрыснул, действительно помогает, разгоняет дурман, очищает мысли. Я даже нахожу в себе силы неуверенно, спотыкаясь, но трусить за ним — все одно быстрее, чем раньше. На ходу оборачиваюсь, вспоминая об оружии — «Буря» сиротливо лежит на песке, прощально помигивая индикаторами готовности.

Плевать! Обойдусь! Хотят — пусть штрафуют!

Два челнока действительно ждут нас. Пехотинцы несут Жанну к крайнему, дергаюсь следом, но сержант хватает меня за плечо и указывает на второй челнок. Что-то кричит — скорее догадываюсь, чем слышу, что нужно идти туда. Единственное, что могу разобрать — слова о времени и какой-то «гвардии».

Взбегаем по аппарели на борт. Не успеваю удивиться тому, сколько же тут людей, как раздается натужный гул, свист. Челнок дрожит, рывком поднимается; хватаюсь за ближайшую страховочную петлю. Высота растет медленно, челнок по спирали валко, неторопливо поднимается — секунду-другую не могу врубиться, потом доходит: что-то с аппарелью. Заклинило механизм или еще что-то, но автоматика не срабатывает. Камский и еще кто-то ругаются у мигающей красными огоньками панели.

Я не мешаюсь, стою в стороне, смотрю в открытый люк. Еще немного, еще пару минут — и все. И эта проклятая планета, все что было — можно будет закрыть глаза, успокоиться, заснуть.

Второй челнок отрывается от земли. На нем Жанна, и, кажется, проблем нет — он ровно и быстро поднимается. А под ним, на песке, где бешеным зверем, потерявшим добычу, отчаянно воет ветер… там… там…