Второе, самое крупное алое пятно мерцало южнее — там, где тэш’ша организовали резервную базу, и куда отошли их войска. Третье пятно накрывало вытянутый, узкий остров, расположившийся параллельно берегу и отделенный от него примерно двухкилометровым проливом. И на этом достопримечательности заканчивались: все видимое пространство суши от берега до края карты занимали сплошной зеленый покров, описываемый визором весьма скупо: «лесные массивы».
— Мы достаточно надежно держимся здесь, — позволив Элизабет рассмотреть карту, начал генерал. — Когда закончим оснащение периметра — «коты» кровью умоются, ежели что. Тут проблем нет, проблема в ином — два часа назад пришла директива от секторального штаба, а им ее передали с Земли, от Военного Совета. Мы любой ценой должны сохранить стратегическую группу в целости и сохранности, ни в коем случае не спровоцировать «котов» на атаку до начала второй фазы операции.
— Второй фазы, сэр? — хмурящаяся Элизабет механически постукивала пальцами по пряжке пояса. Генерал в ответ страдальчески взглянул на нее:
— В детали нас никто посвящать не собирается, но я — и разведка, — Хазер кивнул на невозмутимо слушающего их майора, — считаем, что, чем бы эта «вторая фаза» не обернулась, «коты» ей будут совсем не рады. И наверняка постараются выместить свою досаду на нас. И пойдут с трех сторон, — он по очереди указал на дельту реки, остров и вторую базу. — А вот это уже совсем нам не нужно, особенно, если они решат не считаться с потерями, но удавить нас всех тут. Потому я хочу, пока главное веселье не началось, с их обороной в устье реки покончить.
— Насколько серьезно они там укрепились? — она оценивающе смотрела на карту, начиная прикидывать возможные варианты.
— Не то что бы очень сильно, — заговорил Регис. — Раньше там был небольшой контрольный пост — дельту реки и саму реку нельзя было оставлять без присмотра. Когда тэш’ша захватили планету, они укрепили три или четыре острова, частично разместились на левом берегу — стандартная опорная точка, как мы предполагали: минимум войск, отсутствие тяжелого вооружения, комплексного периметра…
— По всей видимости — да, полковник, — с видимым неудовольствием ответил Регис. РУФ вообще очень ревностно относилось к своей работе «глаз и ушей» Космофлота, потому — даже самую мелкую — неудачу воспринимало болезненно.
— Туда было сброшена рота восемьдесят третьего батальона, «Херувимы». Мы не ждали трудностей — по всем прогнозам там не должно было быть ничего угрожающего для них. Мы точно знаем, что высадка прошла успешно и рота заняла позицию для атаки тэш’шской базы. Затем было сообщение, что их атаковали — больше никаких рапортов мы не получили. Послали «мошек» — судя по следам, там действительно шел бой. Каким образом проклятые «коты» перемололи больше полторы сотни первоклассных солдат, да так, что никто не ушел — пока не понимаем. Зато понимаем, что с таким гнойником у себя за спиной надо разобраться и разобраться кардинально.
Она посмотрела на карту и еще раз, но уже гораздо внимательнее изучила расположение сил Империи Тэш’ша. Не оборачиваясь, сказала:
— Бросать в бой крупные силы вы не можете — они нужны для обороны базы. Я так понимаю, у вас есть план, как справиться с «котами» малой кровью с моей помощью?
2585.28.10, из личного дневника младшего лейтенанта Ли Твиста, запись № 1743–1 (последняя запись в дневнике)
Я даже не знаю, что думать. Разговор — а точнее спор — с капитаном Констильон… мне все кажется неправильным, не таким, как должно быть. Но нет ничего, что я мог бы возразить.
Дьявол! Меня не учили этому в Академии. Даже на «Альфе-2» обошли стороной. Историю — довоенную и современную — сколько угодно, разбор крупнейших сражений, биографии и послужные списки отличившихся адмиралов и командиров оперативных групп. Нам рассказывали о рейде «Гетмана Хмельницкого», о четырехмесячном периоде, когда даже отъявленные оптимисты в штабах потеряли надежду на возвращение боевой базы, о прорыве.
Но почему никто не рассказывал этого так, как сделала капитан Констильон?
Сейчас, пока она с подполковником Шонтом засели у командира «Тинагры», пока мы с Пилигримом скучаем в кают-компании, я вспоминаю последний прыжок — и что было после. Серигуанин беседовать не намерен: как сказал подполковник отдыхать, так он и уселся на диван у стены. И сидит с закрытыми глазами и забавно скрещенными руками. Может действительно отдыхает, может, думает о чем-то. А я предоставлен самому себе — и записываю воспоминания, пока не стерлись детали.
Те дни, когда я ходил сам не свой после случившегося на Марите, кое-что из пояснений наших спутников я пропустил. Мне казалось, что до самой Небесной Гавани мы будем добираться прыжковыми воротами, дожидаясь на планетах или станциях свободного «окна» в расписании. Как оказалось, так лететь хорошо в тыловых — если их так можно теперь называть — системах. В зоне конфликта же прыжковых ворот гораздо меньше, а те, что уцелели, под завязку загружены как регулярными транспортными перевозками, так и переброской военных кораблей.
Подполковник ждать, пока во всей этой мешанине маршрутов нарисуется свободное «окно» для нас, не собирался. Вместо этого он потратил два часа на согласование деталей с комендантом той системы, носящей зубодробительный набор цифр и букв вместо нормального названия, и выбил разрешение на прыжок напрямую в Небесную Гавань. Мы с большим облегчением распрощались с этой системкой, где кроме бешено вращающегося голубого гиганта, не то что планеты — даже паршивого астероида не сыщешь. Станция наблюдения, прыжковые ворота, пара корветов — вот и все достопримечательности.
«Карлссон» не подвел и выбросил нас точно в цель: мне осталось только молча восхищаться, тому, как подполковник Шонт со Звездой все точно рассчитали. Визор пару секунд сверялся с навигационным компьютером «Карлссона», чтобы подтвердить: отклонение от заданных параметров прыжка в пределах сотой процента, все часы необходимо сдвинуть на полтора дня вперед.
Подполковник быстро проверил системы «Карлссона», связался с навкомами обеих «Стрел» — и только потом запросил для доклада дежурного орбитальной станции, зависшей над экватором Корабельщика. Дань вежливости, не более — навком «Карлссона» выслал идентификатор и код прохода сразу же после выхода из гиперпространства. В противном случае, у нас уже бы были проблемы.
С другой стороны, проблемы у нас нарисовались и без того: обменявшись приветствиями, подполковник запросил маршрут к «Гетману Хмельницкому» — и услышал в ответ, что боевая база два дня назад ушла из системы. А подполковника Шонта дожидается два кодированных сообщения, оставленных командором Джоном Фарбахом.
Пилотов «Гетмана Хмельницкого» такой оборот дел совсем не обрадовал, меня — тем более; один Пилигрим выглядел спокойным. Себе я врать не хочу: именно мысли о боевой базе помогли сбросить апатию и заставить себя не думать о Марите. И тут оказывается, что «Гетман Хмельницкий» отправлен неизвестно куда с боевой миссией, не дождавшись ни своих пилотов, ни пополнения в нашем с Пилигримом лице.
Приблизительно так передал нам смысл полученных приказов подполковник Шонт, заодно сказав, что вместо «Гетмана Хмельницкого» мы летим на «Тиграну».
— Линкор Этвуда, — Звезда негромко хмыкнула. Она занимала место второго пилота рядом со своим напарником, мы с Пилигримом — в креслах сразу за ними. «Карлссонов» проектировали с расчетом на полное звено тяжелых перехватчиков, так что за нами оставалось еще шесть свободных мест. — Все это очень скверно.
Подполковник Шонт выглядел невозмутимым, будто его совсем не взволновали новости.
— Скверно или нет — выбирать не приходится. Этвуд объяснит, куда отправили наших.
— Да, если знает сам. Очень надеюсь, что это не идиотизм, вроде того путешествия к «котам», — сердито ответила капитан Констильон.
Я удивился. Очень сильно. Рейд «Гетмана Хмельницкого» — а ничего иного ее слова не могли означать — называли по-разному. Я лично слышал эпитета четыре… но слова «идиотизм» еще не встречал. Кажется, и Пилигрим обратил внимание на это:
— Удивленный Пилигрим сспрашивает: почему так на’вана ’аменитая операция?
Лица капитана Констильон я в тот момент не видел, но по резкому, сердитому голосу догадывался, что улыбки на нем ждать не стоит.
— Я могу назвать по-другому, если это слово не нравится: безумие, глупость.
Я не выдержал:
— Но почему? Ведь тот рейд…
— Что?! — перебила Звезда. — Геройский, выдающийся, результативный? Этих эпитетов я наслушалась. Но ничто из этого не отменяет факта, что этот рейд был с самого начала идиотизмом.
Подполковник Шонт, закончивший корректировать курс «Карлссона», посмотрел на капитана Констильон, и обернулся к нам. Я поежился — все еще никак не могу приспособиться к его глазам. Никогда бы не подумал, что у человека может быть такой страшный взгляд.
— Тигр, — в кабине «Карлссона» его голос звучал гулко, — то, что рассказывают на Земле — далеко не всегда то, что было на самом деле. То… было ошибкой. От начала и до конца. Оно принесла пользу — дав пропаганде повод поднять боевой дух людей. Это хорошо, когда молодежь, воодушевленная такими историями, идет на фронт. Плохо, когда, попав на фронт, продолжает считать эти истории правдой.
Капитан Констильон, собравшая тем временем волосы в тугой узел, искоса посмотрела на своего напарника. Чему-то улыбнулась.
— Знаешь, Тигр, тогда все началось вот так спокойно. Обычный полет, обычный патруль, обычная система. Мы, правда, там одну базу раздолбали — мелочь, но больше почти ничего вдоль границы не осталось. А туда вдруг десяток кораблей прилетело. А там мы — бардак разводим. А у этих гадов с собой их аналог нашей блок-станции, как он…
— Оф’рат, — не оборачиваясь, бросил через плечо тэш’шское слово подполковник, изучая висящий над панелью экран навкома.
— А, да… Оф’рат, — у Звезды так же чисто, как ее напарник, выговорить не получилось. — А когда «коты» поняли, с кем имеют дело… Они нас — в смысле, «Гетман Хмельницкий» — очень не любят. Так не любят, что эти десять кораблей с радостью на нас разменяют, и по всей Империи будут песни петь. Мол, победили.
Она продолжала улыбаться, но это была очень злая улыбка. А в глазах ее улыбки не было совсем.
— Наши тогдашние «арки» — «Сигмунд» и «Барракуда» готовились уйти за нами, мы прыгали первыми. А «коты» свою клятую машинку запустили как раз с нашим прыжком. Повезло нам — специально так не подгадаешь. Наше счастье — она не успела набрать полную мощность. Черта с два мы бы оттуда тогда ушли. Но нам хватило — сбило вектор, сбило опорные координаты. Вот мы и прыгнули… в самый центр нигде.
— А «арки»? — я задал, наверное, глупый вопрос: слово «тогдашние» все объяснило. Капитан Констильон закрыла глаза, немного помолчала.
— Их больше никто не видел, прыжок мы завершили без них, в Конфедерацию они не вернулись. Тэш’ша, как ты понимаешь, отчета о случившемся нам не выслали. А мы, на «Гетмане Хмельницком», поняли, что висим черт-знает-где, до ближайшей звезды полдня прыгать, еще две — в одном- и двухдневном прыжке. И мы понятие не имеем, что это за звезды, где граница, где та система, откуда мы улетели. Что по этому поводу говорит теория? — едко поинтересовалась она.
От того, что говорит теория меня, затрясло, едва я представил ситуацию, в которую они попали. Все-таки я учился в Академии Космонавигации, хоть и на военной специальности. И ту самую теорию в нас вбивали без скидок.
— Умный Пилигрим ’ает: не во’можно ссосставить маршрутную карту для гиперпривода, — блеснул эрудицией серигуанин.
— Именно. К чему привязывать опорные координаты, если все известные звезды и системы непонятно где? Куда вести вектор прыжка, если в твоем распоряжении 360-градусная сфера всевозможных направлений? К чему все звездное великолепие вокруг, если опорные координаты нужны текущие, а не те, которые были… ну, сколько до нас тот свет летел. Мы даже не знали где мы точно: в Империи, во Внешних Территориях, может в каком-то медвежьем углу Конфедерации… Конечно, если посидеть там с пару месяцев, а лучше с годик, забыв про тэш’ша, — с картой мы бы разобрались. Вот только тэш’ша про нас забывать не собирались. Я ведь сказали, Тигр, — они нас очень не любят.
— Мы были там три месяца, — она отвернулась к обзорному экрану, на котором с каждой минутой ближе был крупный, раза в два больше АРК корабль. — К концу второго месяца, все считали себя покойниками. Каждый день ждали появления тэш’ша — никто не верил, что они оставят нас. Почти не вылезали из космолетов — готовились продать свои шкуры подороже.
В голове у меня была каша, честно признаюсь. Все, что она говорила, все, что я слышал… Неужели, все так и будет дальше: темное нутро у каждой, самой невинной вещи? С тех пор, как я ступил на борт «Корнуолла» на около Луны, я сталкиваюсь с тем, что казавшееся неоспоримой правдой… ну, иногда становится просто правдой. А иногда…
— А что было потом? — я решил обдумать все потом. Сейчас хотелось как-то закончить этот разговор.
— Потом? Потом определили-таки, куда нас занесло. Оказалось — Империя, но сильно не там, где мы думали. Рисковать лететь обратно мы не могли — тэш’ша перехватили бы нас. Потому прыгнули во Внешние Территории, благо не так далеко было. И пошли кружным путем домой. Если тэш’ша и поняли, что мы ускользнули, то во Внешних Территориях поймать нас не успели. Вот такая вот, Тигр, это была грустная и печальная история.
Теперь я молчал, уже не рискуя задавать вопросы. Но вдруг второй раз в разговор вмешался подполковник Шонт.
— Тигр, ты задаешь себе вопрос, почему Звезда говорит все именно так, — он не спрашивал меня. — Она сказала правду: все началось обычным пустяковым рейдом. Но за день до отлета на борт «Гетмана Хмельницкого» поднялась одна молодая девочка, которая заменила погибшего пилота. В бою утой небольшой базы ее новый напарник погиб. Погиб на ее глазах, погиб по-глупому… как чаще всего и бывает. Та молодая девочка тогда еще верила в геройские истории. Она захотела отомстить сама — и отмстила, как ни странно. Но при этом отлетела чуть дальше, чем следовало, и возвращалась последней. Возвращалась чуть дольше, чем следует.
— А вел ее на посадку командир эскадрильи, к которой она была приписана, и ставший потом ее постоянным напарником, — с улыбкой, в которой в равной мере смешались печаль и горечь, ввернула Звезда. — Иногда я думаю, может из-за той глупой дуры, Фарбах и промедлил на ту роковую секунду. Ведь мы ушли сразу, как я села…
— Ты спрашивала его не раз, Звезда, и каждый раз он отвечал тебе одно и то же. Фарбах промедлил, потом что он решил так. Он принимал свои решения сам. И сам за них отвечал.
Она согласно кивнула и больше ничего не сказала. Полковник Шонт что-то внимательно читал, видимое только ему через визор, затем убрал экран навкома и повернулся в кресле. Пристально посмотрел на меня. Прямо в глаза.
— Ты все понял, Джеймс?
Я и сейчас не знаю, чем мне больше гордиться: тем, что я смог ответь «да» без дрожи в голосе, или тем, что, кажется, впервые выдержал его взгляд. Хоть мне очень хотелось опустить глаза.
Но я выдержал.
А теперь, пока мы с Пилигримом ждем в кают-компании «Тинагры», я с удивлением понимаю, что не забыл ничего из разговора. Каждое слово, каждая интонация, выражение лиц подполковника и капитана Констильон — я помню все.
А еще я вспоминаю капитана Берга, и, кажется, начинаю понимать, что он хотел мне сказать.
Но почему мне приходится понимать это… вот так?
