Это он не прав был. Моя зараза так при мне и осталась, он-то здесь ни при чем.

Однако в этих обстоятельствах меня почти так же, как возможный приезд дежурного вивисектора, беспокоила Джессика. Я ведь сегодня должен был улететь домой. От Лондона до Нью-Йорка восемь часов полета, пять часов разницы во времени. Мой самолет должен был приземлиться в семь вечера в Кеннеди, в Лондоне будет полночь. Но это не значит, что у меня почти восемь часов в запасе. Я ведь обычно звоню домой перед вылетом, уже из самолета. А в ситуации, когда в самолете меня нет, точно уж позвонил бы и что-то соврал.

Я заворочался и вздохнул.

– Что? – спросил Кудинов.

– Мне надо бы позвонить домой.

Лешка, разумеется, в курсе. Ну, что Джессика и не подозревает, чем на самом деле я занимаюсь, когда уезжаю по якобы туристическим делам. Что она вообще ни о чем не знает.

– Ты хочешь сделать это сейчас? С телефона, который остался нашей единственной надеждой?

– А как я потом объясню, почему не позвонил? Я же не в Сомали ездил и не в Антарктиду.

Кудинов откинул голову и смотрит на меня своим взглядом денди. Он не потому все это говорит, что боится. Ему нравится дружески мучить меня. Ну так, слегка покусывать.

– А ты бы что предпочел? Дать жене придуманное объяснение самому или пусть потом за тебя скажут правду другие?

Красиво излагает! Интеллектуал.

– Что, я сам не знаю, что это риск? – говорю я.

– Да ладно! Звони, звони, раз надо. – Лешка искренне это говорит. – Почему нас обязательно должны застукать?

Бесстрашие и душевная щедрость – это хорошо. Было бы просто замечательно, если бы не было еще здравого смысла.

– Нет, давай дождемся, когда нам будет что сказать нашим. А потом позвоню домой. И ты Таню свою успокоишь.

– Таня – боевая подруга, она готова к любому повороту событий. Завтра сам приеду и успокою ее.

Это называется позитивным мышлением. Хотя оно еще ярче, чем в словах, проявляется в действии. А нам было чем заняться.

Напоминаю, мы с Кудиновым были заперты в слесарной мастерской.

1

Я проснулся в «Марриотте», как мне велел будильник – в семь. Чандра, моя сообщница по заимствованию кассет у службы безопасности, вероятно, уже гудела где-то пылесосом. Я успел принять душ, налепить на себя парик, брови и неприятно щекочущие ноздри усы и собирался пойти завтракать, когда зазвонил гостиничный телефон. Она, Чандра.

– Мэтью может сейчас к вам зайти?

– Конечно.

Друг Чандры приходил на работу с запасом: на часах было без двадцати восемь. Он был худым, голубоглазым, губастым, с зачатками растительности на прыщеватом лице. Еще он плевался, когда говорил.

– Чандра там плела мне что-то, но я ничего не понял, – заявил он, поприветствовав меня итальянским «чао».

Я терпеливо, насколько мог, объяснил задачу.

– Мне нужны кассеты за восемнадцатое и девятнадцатое сентября, – уточнил я. – Они же еще не затерты?

– Нет, мы держим их две недели, – успокоил меня парень и перешел к главному: – Сколько вы заплатите?

– У тебя самого есть представление на этот счет? – спросил я, отодвигаясь. Даже если парень ничем не болен, слюна – это не капельки дождя.

– Меньше чем за тысячу фунтов я не соглашусь. Я рискую работой.

По его виду было не похоже, чтобы такая перспектива его пугала. Не знаю, кто у них в отеле отбирал людей в секьюрити, но я бы этого охламона не взял и для уборки помещения. Сумму он назвал приличную, однако в случае успеха этой затеи прибыль по инвестициям могла бы исчисляться тысячами процентов. Единственно, никогда не надо идти у агентов на поводу. А то он решит, что я буду исполнять все его прихоти и капризы. Последнее слово должно быть за вами. Но и отпугнуть человека нельзя.

– Я дам тебе семьсот пятьдесят и, если обнаружу то, что искал, еще столько же, – сказал я.

– Идет. Только много кассет я сразу принести не смогу.

– Сколько сможешь?

– Штук двадцать зараз.

– Хорошо, столько и не понадобится. Начнем с восемнадцатого сентября. С трех дня до восьми вечера. С двух камер – которая смотрит на входную дверь и которая берет весь холл.

Мэтью кивнул:

– Чандра принесет кассеты, – он посмотрел на часы, – в девять. А вернуть их нужно завтра до восьми утра.

– Договорились.

Двадцать кассет – это шестьдесят часов видео, бригаду нужно нанимать для отсмотра. И исчезновение целой коробки может обнаружиться. Главное, я-то знаю, что это бессмысленно, разве что для отвода глаз. На самом деле если кассеты трехчасовые, в худшем случае их будет три на камеру, то есть шесть. Ради такого количества не было смысла выкатывать и потом закатывать чемодан, то есть выезжать из отеля.

Я спустился в холл, предупредил девушку на ресепшене, что задержусь еще минимум на день, и вышел на улицу. Мне пришлось дойти до Оксфорд-стрит, чтобы купить то, что я искал, – рюкзак, достаточно небольшой, чтобы не выглядел как багаж, но достаточно вместительный, чтобы уложить в него пусть даже двадцать кассет, если этот Мэтью проявит рвение и инициативу.

По пути я зашел в будку телефона-автомата и сделал два звонка. Во-первых, позвонил на автоответчик и от имени того же Дика записал сообщение для Мохова. Я сообщил ему, что купил зарядник для своего мобильного, так что теперь мне снова можно звонить. Еще я связался с Мустафой и договорился встретиться с ним в три часа где обычно. «Обычно» для наших с ним отношений было, естественно, словом избыточным, но мы условились, что оно будет обозначать основное место встречи в Грин-парке.

Мохов отзвонил мне, когда я вернулся в номер. Я спросил, как скоро он смог бы забрать меня в том же месте, где высадил вчера.

– Через час, не раньше, – ответил он. – Как город движется.

Он, видимо, был в Хитроу.

– Хорошо, это срочно.

Я повесил трубку. На часах – без четверти девять, на завтрак уже не успеваю.

Успел бы сто раз и почему-то не сообразил заказать чай в номер! В мою дверь постучали, вернее, поскреблись в десять. Я открыл – это была Чандра. Она вкатила в номер тележку с ворохом грязных полотенец и простыней и извлекла из-под них коробку для моющих средств.

– Мэтью сказал, что по поводу возврата вы уже договорились. Я их забираю завтра около восьми.

– Да, мэм.

Как и предполагал Радж, это были трехчасовые кассеты, которые записывались по многу раз. Как и предположил я, их было шесть штук. Корешки кассет были испещрены остатками стикеров, на последнем была надпись от руки: НС1-0918-15-18. Я расшифровал буквы как Hall Camera, тогда в другой коробке должны были быть кассеты с другой камеры. Точно: НС3, дата и время те же. Похоже, Мэтью все сделал правильно.

2

Я запихал кассеты в рюкзак и прогулочным шагом вышел из отеля. Раз я Мигель Гомес, могу прямо здесь взять такси. В Англии всегда пара машин дежурит у входа в гостиницы.

Ганновер-сквер оказался в десяти минутах езды, однако Мохов уже был там. Втиснулся у самого края пунктирной разметки, перед кучей скутеров, припаркованных торцом. Рядом с ним на переднем сиденье крутит головой темненькая девочка. Не девочка даже, уже девушка. В самом начале того возраста, когда они расцветают – странно, что папа ей все еще куклы покупает. Сзади толстая коса заплетена, из ушей провода торчат. Вот почему она головой трясет – в такт музыке.

Мохов заметил меня и вылез из машины. Увидев мое мексиканское обличье, он даже рот открыл картинно. Я улыбнулся – терпеть не могу сухарей. Мы обогнули решетку из редких коротких прутиков и вошли в пустынный сквер.

– Это твоя принцесса там сидит? – спросил я.

– Она. – Короткое слово, а произнесено с такими обертонами, что ясно, кто для него цель всякого бытия. – Извини, мне с занятий надо было ее забрать.

– Что за жизнь! Были бы мы нормальными людьми, познакомились бы семьями. Ходили бы вместе есть мороженое.

Мохов удивленно посмотрел на меня: