Некрасов замер и стал светить фонарем. Рядом с окопами для орудий лежали обитые железными лентами зеленые ящики со снарядами. Пара начатых, а еще несколько даже не распечатанных. Их батарея отступала в спешке, главное было увезти орудия, а Некрасов еще свои ведра и котлы спасти умудрился. Он и понятия не имел, что снаряды оставались. А командир их, видимо, был уверен, что на холме теперь были немцы, туда не сунешься. А фашисты знали, что к их орудиям наши снаряды не подходили, и им и в голову не пришло, что русские могут за ними вернуться. И вот они, снаряды, лежат целехонькие.

Некрасов вздохнул счастливо. Пусть ему в бою погибнуть не суждено, утащив на тот свет столько врагов, сколько удастся. Пусть его завтра свои расстреляют, но он хоть ребятам поможет. Некрасов бегом, прорываясь сквозь кустарник, как испуганный лось, ворвался в лес. Не сразу, но все же отыскал свою лошадку. Не сразу, но все же нашел дорогу к тому пригорку. А дальше – луна из желтой превратилась в белую и уменьшилась в размере раза в четыре, но все же помогала, светила – до самого рассвета таскал снаряды с вершины пригорка в свою телегу.

До позиции он не доехал. На песчаной дороге его ждал мотоциклист. Тот же, который накануне привозил особиста. Рядом стоял еще один мотоцикл с коляской, с двумя солдатами из комендантской роты. Не стал особист ждать, пока командир арестует его и отправит под конвоем, ревностно к своей службе относился.

– Нашел корову? – спросил мотоциклист. Ему было все равно, нашлась корова или нет, и что ждало Некрасова. У него сапоги запылились, и он вытирал их пучком травы. Он посмотрел на часы. – Семь двадцать. Но ты же за сорок минут все равно ее не отыщешь? – Некрасов покачал головой. – Тогда поехали.

– Я тут снаряды нашел в лесу. У нас еще позавчера кончились. Можно, я ребятам отвезу?

– Вон они доставят, – мотоциклист кивнул в сторону солдат. – И автомат свой в телегу положи. Сам в люльку садись, и без фокусов.

Штаб полка, разместившийся в полуразрушенном здании правления колхоза, был в часе езды от передовой. У Некрасова забрали ремень и заперли в подвале. Но и сюда долетал шум начавшегося боя. От него у Некрасова было тепло на душе – теперь ребятам было чем отбиваться. Потом его отвели на второй этаж, в комнату, где кроме того майора-особиста в кителе орали в полевые телефоны два офицера в мятых гимнастерках: капитан и подполковник. Они на Некрасова и не взглянули: у них бой шел.

– Нашел корову? – так же, как и мотоциклист, по-деловому спросил особист.

– Нет. – Некрасов уцепился за последнюю соломинку. – Но и следов ее не нашел. Может, еще вернется, раз ее не убило и волки не сожрали?

– Может, вернется, а может, и нет, – отрезал майор. – Мы здесь люди военные, не в бирюльки играем. В восемь ноль-ноль не вернул корову, значит, вину свою не исправил. Теперь искупать будешь. По законам военного времени.

Последняя фраза доставляла особисту особое удовольствие. Он склонился над столом и стал писать какую-то бумагу, аккуратно, чтобы не посадить кляксу, спуская избыток чернил каждый раз, когда доставал перо из бутылочки.

– Как, удерживаете позицию? – кричал рядом в телефон капитан. – У вас же снарядов нет. Что? Откуда?

Он повернулся к подполковнику:

– Третья батарея атаку отбила. Четыре танка горят, остальные отступили. Им какой-то чудило ночью снаряды подвез. В лесу нашел.

– Что за чудило? – спросил подполковник.

– Сейчас спрошу. Кто, говорите, снаряды вам подвез? – Капитан повернулся к подполковнику: – Кашевар их, рядовой Некрасов.

– Разберитесь с командиром батареи, – приказал подполковник. – Если все так, представить этого чудилу к медали. Нет, к ордену его представить. За срыв фашистского наступления на критическом направлении.

Взгляд подполковника скользнул на Некрасова, сидящего без ремня напротив особиста, и от работы мысли нахмурился.

– Рядовой! Твоя как фамилия?

– Рядовой Некрасов, – вскочил тот.

– Это не ты снаряды подвез на третью батарею?

– Так точно, товарищ подполковник.

Тот посмотрел на майора:

– А что он у тебя делает?

Особист не встал: он, майор, по своему ведомству, возможно, поважнее будет армейского подполковника.

– Да этот разгильдяй корову потерял. Я ему ночь дал, чтобы ее найти. Только он этим временем не воспользовался.

Подполковник побагровел:

– Ты что, не понял, чем этот солдат всю ночь занимался? «Корову потерял»! Да он… Да ты…

Подполковник подскочил к столу особиста, схватил с него бумагу, прочтя несколько слов, разорвал ее на четыре части и швырнул перед майором.

– Вы что себе позволяете! – закричал тот. – Этот рядовой под следствием. Считай, под трибуналом.

– Я здесь командую, – неожиданно тихо произнес подполковник, но это было страшнее, чем крик. Он повернулся к капитану. – Немедленно освободить солдата, вернуть ему ремень, оружие и доставить на батарею. И пусть командир сегодня же представление к награде составит, я подпишу.

«Мне действительно орден дали, Красной Звезды. Про меня даже писатель Борис Полевой заметку написал в фронтовой газете, – со скрытой гордостью рассказывал мой учитель. Я прямо видел его, когда вспоминал сейчас: лицо загорелое, взгляд твердый, проницательный, губы ироничные под седой щеточкой усов. – Я эту вырезку долго хранил в вещмешке. Она по сгибам обтрепалась, мне приходилось слова подсказывать, когда я давал почитать. А уже после победы я как-то на губу попал, три дня там сидел. Курить хотелось страшно, а бумаги не было. Не выдержал, скурил. – Некрасов помолчал, повел бровью, улыбнулся грустно. – Потом жалел».

1

Рептилию сменил Мустафа. Было это уже после полуночи – я посмотрел на часы. Алжирец хотел взять у рыжезубого «магнум», но тот не дал.

– Позовешь, если что, – сказал он.

В дверях озлобленный муж, возможно, уже не раз рогоносец, обернулся и с красноречивым взглядом качнул стволом в мою сторону. Мол, помни, что я сказал.

Мустафа дождался, пока стихнут шаги по гравию и стукнет дверь бытовки. Потом все же приоткрыл дверь и выглянул наружу.

– Я позвонил Ашрафу, – сказал он, возвращаясь и усаживаясь напротив нас. – Он вас освободит, когда мы поедем за выкупом.

Такого я никак не мог ожидать.

– Что ты сделал?

– Вы слышали, – не стал повторять Мустафа.

– И что, никто не останется нас сторожить? – спросил я.

– Кто-то один останется. Думаю, что я.

– Если нас нужно будет освобождать, значит, твой брат не собирается нас отпускать, когда получит выкуп? – спросил Кудинов.

Мустафа не отреагировал. Он на Лешку и не смотрит, помнит, как тот кричал, чтобы я в него выстрелил. А может, не понял вопроса. Я повторил его по-французски.

– Я не знаю, – сказал алжирец. – Рамдан никогда всех планов не раскрывает. Даже мне. Да, – он встал и полез в карман. – На всякий случай, вдруг не я останусь вас караулить. Вот ваши документы. Только спрячьте их хорошенько.

Оба бумажника тоже мне протягивает, Кудинова игнорирует. Куда же мне их деть?

– Лучше не на себе их хранить, – подсказывает Мустафа. – Вас могут снова обыскать.

– Тогда ты их и спрячь, – сказал я. – Вон хоть за коробку с инструментами.

Нам до них не дотянуться, но там их не видно будет. А мы уж их точно не забудем.

– Нет, вдруг инструменты кому-то понадобятся, – возразил алжирец. – Я вот сюда их кладу.

За помятый ржавеющий лист жести спрятал. Соображает.

– Ты бы нам еще наручники открыл, – говорит Лешка. – Снимать не надо пока, только отомкни.

Завидую Кудинову! Его демонстративно игнорируют, а ему хоть бы что.

– Ключ от наручников у Рамдана, – сказал Мустафа. Только мне сказал.

– Может, проволоку какую дашь тогда? – попросил я. – Мы же их раз открыли.

Мустафа разгреб железные обрезки на верстаке, но ничего подходящего не нашел. Потом залез в ящик с инструментами, порылся в них и выудил маленькую отвертку и шило.