— А дальше что? — лукаво улыбнувшись, осведомилась Оксана.
— А дальше не знаю, — ответил ей почему-то очень серьезно Александр.
— Наверное, тут должны быть знаки «плюс», «равняется», или таких штучек вы не делали для надмогильных памятников?
— Прости, я хочу побыть один! — внезапно выкрикнул Александр и посмотрел прямо в глаза Оксане.
Та вздрогнула. Она не ожидала такого поворота событий.
— Я чем-то обидела тебя?
— Нет, извини, это я во всем виноват. Не нужно было делать этот идиотский подарок.
— Я все-таки заберу эти вещи. Они мне нравятся.
— Рад за тебя, — Александр говорил так, словно он имеет какие-то права на Оксану.
Уже стоя в самом низу лестницы, Лозинская обернулась и положила руку на плечо Александру.
— Я не хотела тебя обижать.
— Ты здесь ни при чем.
— Так в чем же дело?
— Я сам спровоцировал тебя прийти сюда и ты возможно, рассчитывала — между нами что-то произойдет.
— В общем — то, Да, — согласилась Оксана и тронула пальцами свои волосы, только сейчас ощутив, что они еще мокрые.
— Я тоже хотел этого, а потом, когда увидел буквы, сложенные на столе в наши имена, понял: я не смогу, во всяком случае сегодня, переступить через ту грань, которая отделяет меня от мертвой жены.
— Прости, — с горечью произнесла Оксана, — я не хотела, чтобы сегодня тебе было плохо.
— Я тоже.
Лозинская повернулась и побежала вверх по лестнице, спотыкаясь чуть не о каждую ступеньку. Она чувствовала себя ужасно глупой и бестолковой. «Почему я хочу вмешиваться в чужую жизнь? В конце концов, он только рабочий, которому я плачу за то, что он делает. Зачем мне нужно лезть в чужую душу, узнавать чужие тайны, переживать за чужое горе. Достаточно и своих неприятностей».
Когда Оксана добежала до самого верха, резко погас свет и, обернувшись, она увидела только черное жерло уходящего вниз хода. Она изо всех сип навалилась на массивную металлическую дверь и та с противным скрипом закрылась.
ГЛАВА 7
После того вечера, когда Оксана Лозинская уже готова была отдаться Александру Линеву, женщина чувствовала себя ужасно глупо. Когда она поздно вернулась к Валентине Курловой, та как-то странно посмотрела на нее.
— Ты в порядке, Оксана?
— А что?
— Вид у тебя какой-то странный.
— Вот уж не думала, — Оксана мельком посмотрела в зеркало.
Было такое впечатление, словно она долго плакала. Покраснели глаза, уголки губ обиженно дергались.
— Не знаю. С чего ты взяла?
— Мне кажется, Оксана, ты начинаешь скучать без мужчины.
— Этого добра везде навалом, только ленивая не поднимет.
— Да, но вот тех, с кем хотела бы иметь дело, не так уж много.
Женщины как всегда перешли на кухню, хоть часы уже и показывали двенадцать ночи.
— Нет, мы с тобой явно выбились из нормального ритма, — Валентина показала рукой в распахнутое окно на темный, вымерший противоположный дом.
— Ты думаешь, там все спят? Наверное, просто электричество отключили.
— Еще не хватало, чтобы и у нас выключили. Я лично не представляю себе жизни без электричества. Ни тебе музыки, ни телевидения. Даже лифт, и тот застрянет.
Оксана задумчиво посмотрела на свою подругу.
— А мне временами хочется, чтобы исчезло все, что символизирует собой цивилизацию. И тогда можно было бы… — она замолчала.
Зато Валентина ехидно добавила вместо нее:
— Тогда оставалось бы заниматься любовью. Наверное, это единственное из удовольствий, доставшихся нам от предков.
— Ты ошибаешься. Наверное, именно это они считали работой, а не удовольствием.
Женщины засмеялись.
— А все-таки ты выглядишь довольно странно. По-моему, у тебя в жизни происходит надлом.
— Ну, конечно же. Я разошлась с мужем.
— Это надломом не назовешь. Любить ты его давно не любишь, так что всего лишь оформила, так сказать, свои отношения официально.
— Мы еще не в разводе.
— Штамп в паспорте — это ерунда, — улыбнулась Валентина, — о нем не стоит вспоминать. Но вот попомнишь мои слова: вы с Виктором уже никогда не будете вместе.
— Почему?
— Ты же назвала его козлом.
— Я и раньше его временами так называла.
— Только не со мной.
На время переставший дождь вновь зашуршал за окном. На ужинающих при настольной лампе женщин дохнуло прохладой и влагой.
— Так временами мне хочется плюнуть на все и уехать к чертовой матери! — Валентина закинула руки за голову и прогнулась. Не застегнутый, а только запахнутый халат разошелся, обнажив ее белые, все еще крепкие груди.
— Видишь, какое добро пропадает? — усмехнулась Валентина.
— Уж не хочешь ли ты склонить меня к лесбиянству?
— Я над этим долго думала, — непонятно, то ли всерьез, то ли в шутку скатала Курлова и тут же, сузив глаза, поинтересовалась, — а тебе когда-нибудь приходилось заниматься любовью с женщиной?
— Ну и вопросики у тебя!
— А мне вот приходилось.
Оксане сделалось немного не по себе. У каждого человека в жизни бывают тайны, но не каждый в них признается. Ей показалось — это провокация. И хоть ей и в самом деле никогда в жизни даже в голову не приходило попробовать вкус лесбийской любви, все равно она ощутила себя словно уличенной.
— И как впечатление? — плохо симулируя улыбку, поинтересовалась Лозинская.
— Так себе. Но в этом есть своя прелесть. Какой-то безумный коктейль из дружбы и любви.
А когда Валентина протянула вперед руку, чтобы взять сахар, Оксана отпрянула.
— Ты что пугаешься? Думаешь, приставать к тебе стану?
— Пожалуйста, Валентина, запахни халат, ты меня смущаешь.
— Ну и фантазия у тебя. Да ты совершенно не в моем вкусе. Мне нравятся худенькие молоденькие девочки, — засмеялась Курлова, — уже и пошутить нельзя.
Оксана с тоской посмотрела в черный проем окна и прислушалась к шуму дождя. Он доносился снизу, словно бы из глубины бесконечного колодца. Эхо, заключенное между стенами близко стоящих домов, вибрировало и давило на барабанные перепонки.
— Иногда мне кажется, когда начинается дождь, он никогда не кончится.
Но у Валентины Курловой явно в сегодняшний день было на уме только одно:
— А у меня иногда такое случается, когда оказываюсь в постели с мужчиной. Кажется, вот-вот кончишь, а наслаждение никак не приходит.
Оксана Лозинская внезапно почувствовала, как тошнота подходит к горлу. Она представила свою подругу в постели с женщиной. И странное дело, никогда раньше она не ощущала брезгливости при виде обнаженного женского тела. Мужского — бывало, особенно, если мужчина оказывался неряшливым, с большим свисающим животом. А тут стройная, подтянутая женщина, которая следит за собой — и вдруг тошнота к горлу.
Оксана поднялась и приложила ладонь ко лбу.
— Мне кажется, у меня начинается жар.
— И не мудрено. Промокла под дождем, наверное, простыла.
Валентина Курлова распахнула дверцы маленького навесного шкафчика с отбитым под трафарет красным крестом и стала копаться в упаковках с таблетками.
— Вот, попробуй, это хороший аспирин, помогает от чего угодно. Обычно я его употребляю от похмелья.
Давясь водой, Оксана запила аспирин и еще долго ощущала кисловатый привкус во рту, чувствовала, как немеют десны, деревенеет язык.
— Да ну тебя к черту! — наконец сказала Курлова, увидев, что Оксана ни на что не годна, даже на то, чтобы допить чашку кофе. — Иди и ложись спать. На тебя смотреть страшно.
Оксана послушно поплелась в комнату. Она еле передвигала ноги и, дойдя до кровати, тут же рухнула на нее. Обеспокоенная Валентина присела возле своей подруги и накрыла ее одеялом.
— Что с тобой? Ты можешь сказать?
— Мне страшно, — призналась Оксана.
— Ты боишься чего-то конкретного?
— Нет. Всего — тебя, темноты, дождя за окном. Мне сейчас достаточно показать палец — и я его испугаюсь.
— Я же говорила тебе! Ты нарушила размеренный уклад жизни.