И для многих глубинных психологов идентификация означает также замещение. Отвлечь силу от сильного — значит ослабить его. Так, дети часто играют, будто они тигры, львы, пантеры, разбойники, индейцы, чудовища. По мнению Анны Фрейд, они таким образом бессознательно отождествляют себя с теми самыми силами, которых до глубины души боятся, и посредством приемов джиу-джитсу увеличивают свои силы той самой силой, что угрожает ослабить их. Во всем этом, безусловно, есть качество «как бы предательства» — бессознательно человек стремится «убить любимого», — и это именно то самое качество в поведении, которого родители вообще должны ожидать от детей вообще в канун Дня всех святых в Америке. Совершаются различные проделки, и повреждается имущество (или ему придается вид поврежденного). Точно так же отождествление с ягуаром в мифе может обозначать потенциальное отцовство инициируемого и, стало быть, его способность структурно заместить собственного отца.
Интересно, что эти отношения между терантропическими существами и масками, с одной стороны, и аспектами роли родителей — с другой, возникают как в ритуалах повышения статуса, так и в культурно отмеченных точках перемен в годовом цикле.
Можно думать, что устрашающие образы, в которых предстают родители, связаны лишь с теми аспектами отношений между родителями и детьми, которые на всем их протяжении порождают сильные аффекты и стремления запретно либидинозного и в особенности агрессивного характера. Похоже, что такие аспекты структурно детерминированы; они могут строго разграничивать детское apercu[22] об индивидуальных чертах отца и ту манеру поведения, которую ребенок должен соблюдать по отношению к отцу и которую он должен ожидать от него с точки зрения культурных предписаний. «Отец, — думает ребенок, — ведет себя не так, как положено человеку», когда тот поступает, руководствуясь авторитарными нормами, а не соображениями, которые принято называть «гуманными». Следовательно, в понятиях сублиминального подхода к культурным классификациям можно представить, что отец поступает подобно кому-то, находящемуся вне человеческого рода, чаще всего — подобно животному. «И если он осуществляет свою власть надо мной, словно животное, а не как человек, то я могу позаимствовать или похитить эту власть при условии, если мне также удастся принять культурно определенные черты того животного, каким он, по моим ощущениям, является».
Жизненные переломы порождают ритуалы, в которых и средствами которых зачастую радикально реструктурируются отношения между структурными позициями и теми, кто эти позиции занимает. Старшие принимают на себя ответственность за произведение перемен, предписанных обычаем; они по крайней мере ощущают удовлетворение, оттого что инициатива принадлежит им. Младшие же, хуже понимая социальную подоплеку этих перемен, находят, что их ожидания касательно поведения старших по отношению к ним обмануты действительностью периода перемен. Стало быть, с точки зрения их структурной перспективы изменившееся поведение родителей и вообще старших представляется угрожающим, лживым, возможно, даже воскрешающим бессознательный страх физического увечья и других наказаний за нарушение родительской воли. Таким образом, в то время как поведение старших полностью во власти этой возрастной группы — и производимые ими структурные перемены в определенной степени предсказуемы для них, — молодые не властны над теми же переменами и поведением: они не способны ни понять их, ни помешать им.
Для компенсации этой познавательной недостачи молодые и низы могут в ритуальных ситуациях прибегать к аффективно нагруженным символам большой мощи. В соответствии с этим принципом ритуалы перемены статуса рядят слабость в силу и требуют от сильных, чтобы они были пассивны и терпеливо сносили символическую и даже действительную агрессию, выказываемую против них структурными низами. Здесь, однако, необходимо вновь обратиться к сделанному выше различению между ритуалами повышения статуса и ритуалами перемены статуса. В первом — агрессивное поведение кандидатов на более высокий статус хотя и наличествует, но все же заглушается и подавляется; ведь кандидат символически «поднимается» и в конце ритуала будет пользоваться большими, чем прежде, привилегиями и правами. В последнем же — группа или категория, которой позволено действовать так, как если бы она занимала высшие структурные позиции (и в этом качестве бранить и колотить людей из верхов), в действительности постоянно занимает низкий статус.
Ясно, что здесь уместны как социологический, так и психологический способы объяснений. То, что структурно «очевидно» для прошедшего антропологическую школу наблюдателя, для отдельного члена наблюдаемого общества является психологически «бессознательным»; однако если общество хочет существовать, избегая разрушительной напряженности, то культуре и в особенности ритуалу следует учесть возбуждающие реакции на структурные перемены и нормы, количество которых растет из поколения в поколение соответственно росту числа членов общества, подвергаемых переменам. Обряды жизненных переломов и ритуалы перемен учитывают эти реакции различными способами. Проходя последовательно через обряды жизненных переломов и повышения статуса, человек структурно растет. Однако ритуалы перемены статуса своими символическими и поведенческими образцами высвечивают те социальные категории и формы группирования, которые считаются аксиоматическими и неизменными как по существу, так и в отношениях друг с другом.
С точки зрения познания ничто так не подчеркивает норму, как абсурдность или парадокс. С точки зрения эмоций ничто не доставляет такого удовольствия, как экстравагантное поведение или временно снятый запрет. Ритуалы перемены статуса используют оба аспекта. Возвышая низкое и унижая высокое, они заново утверждают иерархический принцип. Заставляя низы пародировать (часто до карикатурности) поведение верхов и сдерживая проявления гордости, они подчеркивают разумность. повседневного культурно предсказуемого поведения различных слоев общества. Естественно, что, учитывая это, ритуалы перемены статуса часто прикрепляются либо к отмеченным точкам годового цикла, либо к переходящим праздникам, происходящим в рамках ограниченного отрезка времени, поскольку структурная-норма отражается здесь во временном порядке. Мне могут возразить, что ритуалы перемены статуса производятся также по случаю, когда всей общине угрожает бедствие. Однако на это можно убедительно ответить, что именно потому и исполняются такие уравновешивающие ритуалы, что бедствие угрожает всей общине — так как считается, что конкретные исторические отклонения от нормы изменяют естественный баланс между теми категориями, которые задуманы как постоянно структурные.
Коммунитас и структура в ритуалах перемены статуса
Вернемся к ритуалам перемены статуса. Они не только заново утверждают порядок структуры, они также восстанавливают отношения между реальными историческими людьми, занимающими в этой структуре определенные позиции. Все человеческие общества явно или неявно обращаются к двум контрастирующим социальным моделям. Одна из них, как мы видели, — это модель общества как структуры правовых, политических и экономических позиций, должностей, статусов и ролей, в которых личность лишь неясно угадывается, заслоненная социальным персонажем. Другая — это модель общества как коммунитас конкретных идиосинкразических личностей, которые, хотя и различаются по своим физическим и умственным данным, тем не менее считаются равными по своей принадлежности к единому человечеству. К первой модели относится дифференцированная, культурно структурированная, сегментированная и зачастую иерархическая система институционализированных позиций. Вторая модель представляет общество как недифференцированное гомогенное целое, в котором люди взаимодействуют друг с другом интегрально, а не «сегментирование» по статусам и ролям.
В процессе социальной жизни поведение в соответствии с требованиями одной модели «отталкивается» от норм поведения другой модели. Конечное требование, однако, заключается в том, чтобы действовать в рамках ценностей коммунитас, даже принимая на себя структурные роли, когда культурное действие рассматривается как простой способ достижения и поддержания коммунитас. С этой точки зрения можно рассматривать сезонный цикл как мерку степени отталкивания структуры от коммунитас. В особенности это верно в применении к отношениям между самыми высокопоставленными и самыми низкими социальными категориями и группами, хотя это действительно и для отношений между людьми любого ранга и положения. Люди используют власть, которую им предоставляет должность, для того, чтобы третировать и оскорблять занимающих более низкие позиции и, таким образом, смешивать позицию с ее держателем. Мыслится, что ритуалы перемены статуса, как те, что занимают стратегические точки, в годовом круге, так и те, что порождены бедствиями, которые считаются результатом серьезных социальных грехов, вновь приводят социальную структуру и коммунитас в русло правильных взаимоотношений.
