Гадальщик осознает, что прежде всего он действует не от своего собственного имени, а от имени своего общества. Во время гадания физиологические стимулы, возбуждаемые барабанным боем и пением, использование архаических вопросо-ответных формул и сосредоточение, которого требует гадательная техника, — все это уводит гадальщика от его обыденного «я» и усиливает его интуитивное сознание: это человек призвания. Он также соизмеряет свое поведение с идеалами. Как мы видели, символы, которыми он манипулирует, частично обязаны своим значением высокой оценке таких качеств, как откровенность, честность и правдивость. Одна из его общепризнанных целей — сделать известным и понятным в представлении ндембу то, что неизвестно и непонятно. Его задача оттеняется предположением, что, пока люди не откроют «перед взором общественности» свою затаенную злобу и ненависть, это чувство будет терзать и отравлять жизнь группы. Тени поражают живущих несчастьями, чтобы, пока не поздно, обратить на эти скрытые силы пристальное внимание выведенных из равновесия членов групп. Тогда гадальщик может рекомендовать обратиться к культовой ассоциации для исполнения ритуала, который не только излечит данного пациента, но и восстановит равновесие в группе. Однако там, где враждебность приобрела глубокий и разъедающий характер, она ассоциируется с летальной силой ведовства. Злобный человек сам по себе становится социальной язвой. В этом случае нет нужды пытаться исцелить себялюбивого и завистливого колдуна или ведуна. Он должен быть изгнан, вырван с корнем из группы, чего бы это ни стоило тем его родственникам, которые любят его и зависят от него. Я рад, что по крайней мере некоторые гадальщики убеждены, будто они выполняют гражданский долг без страха и без пристрастности. Это серьезнейшая ответственность — быть одержимым тенью Kayong'u и стать гадальщиком, поскольку с этих пор человек принадлежит себе не полностью. Он принадлежит обществу, причем обществу в целом, а не той или иной из его подгрупп.
Гадальщик — это рационально мыслящая личность. Однако посылки, из которых он выводит следствия, могут быть вовсе не рациональными. Он отнюдь не стремится «выйти за пределы» своих верований в сверхъестественные существа и силы. Вот почему гадательные предметы лучше квалифицировать как символы, чем как знаки, хотя они и обладают некоторыми свойствами последних. То, что для гадальщика — самоочевидная истина, социальные антропологи и глубинные психологи попытаются свести к рациональным понятиям. Ученые, по крайней мере в своей профессиональной роли, не допускают, что духи и ведуны действительно существуют. Для большинства из них эти существа — сами по себе «символы» эндопсихических или социальных тенденций и сил, открытие которых ученые ставят своей задачей.
Некоторые различия могут быть установлены между гадательной символикой и символикой ритуалов жизненных переломов и бедствия. В первой гораздо более проявлен познавательный аспект, во второй явно доминантным выступает оректический (возбуждающий) аспект, связанный с чувствами и желаниями. Гадальщик, исходя из своих посылок — разделяемых теми, кто с ним консультируется, — пытается осознать и раскрыть тайные, даже бессознательные мотивы и цели людей, действующих в определенной ситуации нарушения социального порядка. В публичном ритуале ндембу о символах можно сказать, что они стимулируют эмоции. У обоих видов символов есть множество значений, однако в собственно ритуальных символах те significata, которые представляют эмоционально нагруженные явления и процессы, такие, как кровь, молоко, семя и фекалии, смешаны и сконденсированы с significata, представляющими аспекты социальных добродетелей — матрилинейности, брака, вождества и т. д. — или таких достоинств, как щедрость, почитание предков, уважение к старшим, мужественная прямота и т. п. Эмоциональные, главным образом физиологические, референты могут передать свои качества этическим и нормативным референтам, добиваясь того, что более всего желательно. Кажется, что они, как писал Сэпир, «пускают корни в бессознательное» и, я бы добавил, выносят наверх живительные соки, передавая их сознанию.
Однако семантическая структура гадательных символов показывает, что смыслы, которыми обладает символ, не столько «смешиваются», сколько резко различаются. Их семантическая структура имеет «хрупкую сегментацию». Я имею в виду, что гадательный символ обладает серией смыслов, лишь один из которых релевантен в данный момент, т. е. в момент осмотра конфигурации символов. Ощущается, что важный символ в ритуале бедствия или жизненных переломов представляет сразу много вещей; все его смыслы присутствуют одновременно. Гадательные символы могут, стало быть, называться «аналитическими», а ритуальные символы — «синтетическими». Первые используются для различения вещей, смешавшихся и неясных; последние представляют смешение многих по очевидности диспаратных вещей. Хрупкая сегментация гадательных символов может существовать из-за того, что одни и те же символы используются в серии дознаний, каждое из которых имеет собственную специфическую цель, например вскрытие взаимоотношений между ведуном и жертвой, или установление мотива околдовывания, или точное определение способа поражения тенью и т. п. Значение каждого отдельного символа подчинено значению конфигурации символов, а каждая конфигурация — средство достижения ясно очерченного и осознанного финала. Система значений собственно ритуального символа вытекает из неких глубоких и универсальных человеческих нужд и побуждений и в то же время из универсальной человеческой нормы, контролирующей эти побуждения. С другой стороны, гадательный символ помогает гадальщику решить, что верно и что неверно, установить невиновность или вину в ситуациях несчастья и прописать широко известные средства лечения. Его роль — где-то между ролями судьи и ритуального эксперта. Однако, в то время как судья доискивается сознательных мотивов, гадальщик зачастую пытается обнаружить бессознательные импульсы антисоциального поведения. Для этого он столько же пользуется интуицией, сколько разумом. Он «нащупывает» стрессы и болевые точки в отношениях, используя свои конфигурации символических предметов, помогающие ему сосредоточиться на выяснении трудностей в конфигурациях реальных людей и отношений. Как он, так и эти люди руководствуются аксиоматическими нормами общества ндембу. Таким образом, символы, которыми он пользуется, — не просто экономные средства для целей референции, т. е. «знаки», но они обладают также определенными «подсознательными» качествами собственно ритуальных символов. С их помощью он может сказать, например, что тень «навлекла болезнь на свою внучку, поскольку люди такой-то деревни плохо живут друг с другом», или что «человек убил своего брата посредством колдовства, так-как хотел стать главой семьи». С их помощью он может предписать меры лечебного ритуала. Однако он не может поставить эмпирическим причинам социального «раздора»5 иной диагноз, кроме болезни или смерти. Сознательные знания и контроль гадальщика ограничены супрасознательными социальными и нравственными силами, а также бессознательными биофизическими силами. И тем не менее гадательные символы столько же близки к «знакам», сколько к юнговским «символам», чреватым неизвестным значением.
Гадание как фаза в социальном процессе
Гадание — это фаза в социальном процессе, которая начинается смертью или болезнью человека, или нарушениями в воспроизводящей сфере, или же неудачей на охоте. Неофициальное или официальное обсуждение в среде родственников или в локальной группе жертвы приводит к решению проконсультироваться с гадальщиком. Такая консультация, или сеанс, на котором присутствуют родственники жертвы и/или соседи, — центральный эпизод. За ним следует лечебное действие согласно вердикту гадальщика, которое может состоять из уничтожения или изгнания колдуна/ведуна, или из исполнения культовыми специалистами ритуала для умилостивления или экзорцизма особых проявлений тени, или из применения знахарем или лекарем снадобий по предписанию гадальщика.