Я заключаю эту главу сравнением ее результатов с утверждениями Леви-Стросса в «Мышлении дикарей» [38]. Леви-Стросс совершенно прав, когда подчеркивает, что la pensee sauvage обладает такими свойствами, как гомология, оппозиция, корреляция и трансформация, которые характерны также и для софистицированного мышления. В случае с ндембу, однако, символы, которыми они пользуются, свидетельствуют, что эти свойства помещаются в оболочке, принявшей форму их жизненного опыта. Оппозиция сама по себе возникает не иначе, как в столкновении чувственно воспринимаемых объектов — вроде курицы и петуха различных возрастов и цветов, в разнящихся пространственных отношениях и претерпевающих разные судьбы.

Хотя Леви-Стросс уделяет некоторое внимание роли ритуала и мифологическим символам как стимуляторам чувства и желания, он не развивает данную линию мысли с той же полнотой, с какой он делает это в отношении символов как факторов познания. Я уже останавливался на этом в других работах (см., например, [61, с. 28–30, 54–55]). Символы и отношения между ними, существующие в исоме, — не только ряд познавательных классификаций для упорядочивания вселенной ндембу. Они, кроме того, — и это, вероятно, не менее важно — ряд запоминающих механизмов для пробуждения, направления и обуздания могучих эмоций, таких, как ненависть, страх, любовь и горе. Они также целеустремленно снабжаются информацией, имеют «волевой» аспект. Короче, личность целиком, а не только «мысль» ндембу экзистенциально вовлечена в дела жизни и смерти, которыми занимаются в исоме.

И, наконец, исома — не странность в том смысле, что его символика нелепа и смешна. Каждый символ соотнесен с эмпирическим моментом опыта, как это ясно видно из автохтонных истолкований растительных лекарств. С точки зрения науки двадцатого века кажется странным, что ндембу думают, будто, внося определенные предметы в круг освященного пространства, они приносят вместе с ними и некие силы и достоинства, которыми те, по эмпирической видимости, обладают, и будто, манипулируя этими предметами предписанным способом, можно упорядочить такие силы и сконцентрировать их наподобие лазерного луча, чтобы разрушить действие враждебных сил. Даже располагая ограниченными знаниями о том, каковы представления ндембу о естественной причинности, кто может, однако, усомниться, что при благоприятных обстоятельствах эти лекарства способны принести значительную психологическую пользу? Символическое выражение заинтересованности группы в благополучии личности, соединенное с мобилизацией целого арсенала «добрых» объектов для того, чтобы помочь несчастной женщине, а также увязывание индивидуальной судьбы с космическими процессами жизни и смерти-разве не прибавляет все это нам еще кое-что сверх простой «непонятности»?

В первой главе я анализировал один из видов ритуала ндембу, исполняемого для излечения недостаточности, например временной неспособности женщины к деторождению и сохранению жизни детей. Теперь я хотел бы рассмотреть ритуал ндембу, чей raison d'etre, напротив, в чрезмерности. Это ритуал wubwang'u, совершаемый для укрепления женщины, от которой ожидают или которая уже родила ряд близнецов (am-pamba). Здесь проблема не в недостаточности, а скорее в избыточности, в переисполнении, скорее чем в недоисполнении. Рождение близнецов составляет для ндембу то, что мы назвали бы парадоксом, а именно нечто, противоречащее обычным представлениям о естественном или возможном. В физиологическом факте близнечества есть для ндембу некоторая абсурдность. Прежде всего, как мы видели, плодородие (лусему) пользуется в культуре высоким уважением; однако в данном случае налицо переизбыток плодородия, влекущий за собой физиологические и экономические трудности. В обществе, не имеющем скота либо не имеющем понятия об использовании молока овец и коз для человеческих надобностей, матери бывает трудно обеспечивать близнецов пищей посредством лактации. Часто выживание детей зависит от случая, когда другая женщина, недавно потерявшая ребенка, имеет молоко и согласна кормить одного из близнецов. И даже если близнецы доживают до того, как их отнимут от груди, родителям все равно трудно самим обеспечить их. По этой причине близнецы символически передаются в обрядах на попечение общине.

Такая передача, в частности, может выражаться в церемониальном танце, во время которого мать близнецов, одетая лишь в узенькую набедренную повязку из коры, с небольшим лоскутком ткани спереди и несущая плоскую круглую корзину (Iwalu) для просеивания зерна, совершает обход всех соседних деревень. Танцуя, она поднимает лоскуток ткани, выставляя на всеобщее обозрение источник ее чрезмерной плодовитости, и просит подаяние в виде пищи, одежды и денег, поднося зрителям свою корзину. В этом танце проявляются некоторые характерные мотивы вубвангу. Один из них — нарушение норм стыдливости, соблюдения которых обычно строжайшим образом требуют от женщин ндембу; другой — ритуальная власть уязвимости и слабости, мотив, более подробно рассматриваемый в главе 3. Здесь я только укажу, что близнечество рассматривается одновременно и как благодать, и как несчастье, а то и другое в равной степени вызывают заботу общины о благополучии субъекта ритуала.

Но вубвангу выявляет и еще один парадокс в общественном устройстве ндембу. Профессор Шапера и другие ученые обратили внимание на тот факт, что там, где родство имеет структурное значение и налагает рамки на корпоративные отношения и социальный статус, рождение близнецов — источник классификационных затруднений. Причина этого — в широком распространении мнения — в Африке и повсюду, — что дети, рожденные в одних родах, мистически тождественны. Однако по неписаным законам, обусловленным системами родства, в структуре семьи или корпоративной родственной группы есть только одно место, которое они могут занять. Существует классификационное положение о том, что человеческие существа в одни роды рожают только одного ребенка и что имеется лишь одна щель, которую им можно занять в различных группах, ясно определенных родством, в каковые группы этот один ребенок входит по рождении. Порядок появления близнецов на свет — еще один важный фактор; старший из близнецов имеет больше прав, чем младший, и в некоторых случаях может прежде него занять политический пост. Все же близнечество представляет собой парадоксальное положение, при котором физически двойственное — структурно едино, а мистически единое — эмпирически двойственно.

Африканские общества разрешают эту дилемму различными способами. Одно из средств избавиться от структурного противоречия, порожденного близнечеством, — предать близнецов смерти. Этой практики придерживаются бушмены Калахари, о которых Бауманн пишет: «Детоубийство ввиду тяжелых экономических условий встречается часто, однако умерщвление близнецов или одного из них основывается на представлении, что они приносят несчастье» [2, с. 100–101]. Здесь парадокс разрешается умерщвлением одного или обоих близнецов, ибо существует мнение, что они приносят (мистическое) несчастье. Другие общества не уничтожают близнецов, но исключают их из системы родства, к которой они принадлежат по праву рождения, и наделяют их особым статусом — часто с сакральными признаками. Так, согласно Рэттрэю, у ашанти «близнецы, когда они однополые, как правило, принадлежат вождю и становятся, если они девочки, его потенциальными женами, а если мальчики-то „помахивающими хвостом слона“ при дворе. Их нужно показать вождю как можно скорее после рождения, принеся — во „дворец“ в медном тазу. По праздникам близнецы надевают одинаковые белые одежды» [45, с. 99].

Белое у ашанти — символ, inter alia[15], божества, а также «духовных» и оплодотворяющих жидкостей — воды, семени и слюны. Слон также связан с изобильным плодородием, о чем свидетельствует ритуал совершеннолетия девочек, во время которого новообращенная «прикасается к трем поджаренным кускам слоновьего уха, а к ней обращаются со следующими словами: „Пусть слониха даст тебе свое чрево, чтобы ты родила десятерых“» [23, с. 73]. У вождей ашанти множество признаков «божественных королей»; считается, что влияние этих вождей переходит границы разрозненных групп в королевствах, с благополучием и плодородием которых мистически отождествляется их собственные благополучие и плодородие. Таким образом, близнецы вынесены из секулярной структуры, являясь составной частью и символом сакральности и плодородия вождя. Однако близнецов, рожденных в самой королевской семье, убивают, поскольку считается, что их рождение ненавистно Золотому Трону — высшему знаку и выражению королевской власти ашанти [23, с. 66]. Можно предположительно, объяснить это тем, что близнецы способны внести противоречия в структуру королевской матрилинейности, возбуждая проблемы преемничества, наследования и старшинства.