Из этих и прочих сходных высказываний Бубера ясно, что «сущностное Мы» является скоропреходящим, хотя и обладающим большим могуществом, способом отношений между целостными личностями. По моему мнению, «сущностное Мы» носит лиминальный характер, поскольку продолжительность существования влечет за собой институционализацию и повторяемость, в то время как община (тождественная, если несколько огрубить, спонтанной коммунитас) всегда абсолютно уникальна и, стало быть, скоропреходяща в социальном плане. Временами Бубер впадает в заблуждение относительно возможности превращения этого опыта взаимности в структурные формы. Спонтанная коммунитас никогда не может быть адекватным образом выражена в структурной форме, но она может неожиданно возникнуть в любое время между человеческими существами, которые причисляются к определенным институтам, или считаются членами любого или всех видов социальных группировок, или же ни к какой вообще группировке не приписываются. Точно так же как в дописьменном обществе социальные и индивидуальные циклы развития отмечены более или менее продолжительными моментами ритуально охраняемой и стимулируемой лиминальности, обладающими каждый своим зерном потенциальной коммунитас, так и фазовая структура социальной жизни в сложных обществах тоже отмечена— хотя и без институционных стимуляций и охраны — бесчисленными моментами спонтанной коммунитас.

В доиндустриальных и раннеиндустриальных обществах с многосоставными социальными отношениями спонтанная коммунитас часто оказывается связанной с мистической силой и рассматривается как харизма или милость, ниспосланная божествами или предками. Вместе с тем производятся — с помощью императивных средств ритуала — попытки воздействия, по большей части во время лиминальной изоляции, на божества или предков для ниспослания людям этой харизмы коммунитас. Однако не существует специфической социальной формы, предназначенной для выражения спонтанной коммунитас, Скорее можно ожидать, что легче всего она возникает в промежутках между социальными положениями и статусами, в том, что обычно называют «щелями социальной структуры». В сложных индустриальных обществах мы также находим в литургиях церквей и других религиозных организаций следы институционализированных попыток подготовить приход спонтанной коммунитас. Однако наилучшие условия для процветания этого способа отношений возникают в спонтанно лиминальных ситуациях — фазах между состояниями, при которых доминантой является исполнение социально-структурной роли, в особенности теми, кто имеет равный статус.

Совсем недавно в Америке и Западной Европе были предприняты попытки воссоздания ритуальных условий, при. которых, если позволено будет так выразиться, можно было бы призывать приход спонтанной коммунитас. Битники и хиппи посредством эклектического и синкретического использования символики и литургического церемониала, заимствованных из репертуара многих религий, с помощью «расширяющих мышление» наркотиков, музыки «рок» и вспышек света пытаются создать «тотальное» единение друг с другом. Это, как они надеются и верят, позволит им познать друг друга посредством «d'reglement ordonne de tous les sens»[18] в нежной, молчаливой, понимающей взаимности и полной конкретности. Тот вид коммунитас, к которому стремятся члены племени в своих обрядах и хиппи в своих «хэппенингах», — это не приятное и достигаемое без труда приятельство, которое ежедневно возникает между товарищами, сослуживцами или коллегами по профессии. Они ищут трансформативного опыта, который проникает до самых корней бытия каждого человека и находит в этих корнях нечто глубинно общее и всеми разделяемое.

Здесь уместно вспомнить часто приводимую этимологическую гомологию между существительными «экзистенция» и «экстаз»; существовать (to exist) означает «находиться вне», т. е. находиться вне суммы структурных позиций, которые обычно человек занимает в социальной системе. Существовать — значит быть в экстазе. Однако для хиппи — как для многих милленаристских и «энтузиастических» движений — экстаз спонтанной коммунитас рассматривается как самый конец человеческих усилий. В религии доиндустриальных обществ это состояние рассматривается скорее как средство к достижению более полной вовлеченности в богатое разнообразие структурного исполнения ролей. В этом, должно быть, заключена великая мудрость, поскольку человеческие существа ответственны друг перед другом за обеспечение самым необходимым: едой, питьем, одеждой и прилежным обучением материальной и социальной технологии. Такая ответственность влечет за собой необходимость бережного управления человеческими отношениями и знаниями о природе. Существует тайна взаимной дистанции, которую поэт Рильке назвал «осмотрительностью человеческого жеста» и которая так же по-человечески важна, как и тайна интимной близости.

И вновь мы приходим к необходимости рассматривать социальную жизнь человека как процесс, вернее, как множественность процессов, в которых особенности той фазы, где главенствует коммунитас, глубоким, даже разительным образом отличаются от особенностей всех прочих фаз. Одним из величайших человеческих соблазнов, которому более всего подвержены утописты, является попытка не допустить исчезновения добрых и приятных качеств этой самой фазы, на смену каковым с необходимостью приходят трудности и опасности следующей фазы. Спонтанная коммунитас чрезвычайно богата аффектами, в основном приятного свойства. Жизнь в пределах «структуры» заполнена объективными трудностями: надо принимать решения, индивидуальные интересы приносятся в жертву желаниям и нуждам группы, а физические и социальные препятствия преодолеваются за чей-то личный-счет. В спонтанной коммунитас есть в этом смысле что-то «магическое». Субъективно в ней есть ощущение нескончаемой силы и власти. Однако, если эта сила не преобразована, ее невозможно тотчас использовать применительно к организационным факторам общественного бытия. Она не является заменой ясной мысли и направленной воли. С другой стороны, структурное действие быстро становится бесплодным и механическим, если те, кто его выполняют, не погружаются периодически в возрождающую пучину коммунитас. Мудрость всегда состоит в том, чтобы найти верные отношения между структурой и коммунитас при данных обстоятельствах времени и места, в том, чтобы принимать каждый из образов жизни, когда он господствует, не отвергая другой, и не цепляться за один из них, когда его импульс иссякает. Государство Гонзало, как иронически отмечает Шекспир, — это райская фантазия. Спонтанная коммунитас — это фаза, момент, а не постоянное условие. Зародыш социальной структуры появляется в тот момент, когда мотыга вонзается в землю, когда рождается жеребенок, когда отбиваются от стаи волков или арестовывают преступника. Это не просто цепочка, в каждом звене которой присутствуют люди, это те самые культурные средства, которые защищают достоинство и свободу, так же как и телесное существование всех мужчин, женщин и детей. В применяемых структурных средствах и в способах их использования может быть множество изъянов, однако еще с доисторических времен очевидно, что такие средства — это то, что наиболее явно делает человека человеком. Это не значит, что спонтанная коммунитас — просто «природа». Спонтанная коммунитас— природа лишь в своем диалоге со структурой, с которой она повенчана, как женщина повенчана с мужчиной. Вместе они составляют один жизненный поток: плодотворящая сила коммунитас и изобильное плодородие структуры.

В промежутках между государством Гонзало и моделями сильно интегрированных структурных систем находится множество идеальных общественных форм. Отношение к собственности отличает модели коммунитас от более эмпирически ориентированных моделей, которые сочетают в разных пропорциях компоненты коммунитарного типа с четким пониманием организационных преимуществ институционализированных структур. Чрезвычайно важно отличать идеальные модели коммунитас, представленные в литературе или провозглашенные основателями движений или действующих общин, от социального процесса, который возникает в результате энтузиазма основателя и его последователей, пытающихся жить в соответствии с этими моделями. Только длительные исследования социальной среды — безотносительно к ее доминантным особенностям — могут пролить свет на существенные нюансы поведения и принятия решений, которые, в свою очередь, освещают структуру развития отношений между идеалами и практикой, экзистенциальной коммунитас и нормативной коммунитас.