Поняв, что с родным отечеством каши не сваришь, он затеял экспортировать лучшие образчики русской духовности за кордон и в 1906-м организовал в парижском Осеннем салоне выставку икон и картин кисти соотечественников. Реакция благодарных французов до того потрясла Сергея Павловича, что уже на другой год он привез в Париж музыкантов — своего бывшего учителя Римского-Корсакова, Глазунова, Рахманинова и еще не всемирно известного Шаляпина. И те пять «исторических русских концертов» в «Гранд-Опера» из произведений Глинки, Бородина, Мусорского, Скрябина и др. стали первой ласточкой беспрецедентной культуртрегерской акции, вошедшей в историю под названием Русские сезоны.
На следующий год Дягилев показал подсевшим на русское парижанам «Бориса Годунова» со все тем же Шаляпиным… И понеслось… Чем, собственно, занимался этот удивительно деловой мужчина, наделенный заодно и недюжинным художественным вкусом: он занимал деньги — сначала у родного государства, а потом у западных филантропов — и методично превращал их в чуть большие. Кредиты шли на а) организацию гастролей трупп, б) зарплату артистам и в) содержание целого штата менеджеров, которые ему их волонтировали. А на оставшиеся, как говорится, «три прОцента», Серж (как прозвали его французы) и жил.
«О нет! он никогда не был бизнесменом! — дружно возмущаются дягилеведы, — Всё, что он делал, он делал на деньги меценатов». Но позвольте, можно ли и стоит ли пытаться выставить Сергея Павловича этаким исусиком, одержимым сверхидеей дарить людям прекрасное?
Говорят: он ничего не тратил на себя, у него была два костюма да изъеденное молью зимнее пальто…
Говорят: тратя на других миллионы, он забывал о себе, и всё чего хотел — иметь к концу сезона пару тысяч франков на коротенькую передышку в любимой Венеции…
Согласимся: он и впрямь был беднее своих «звёзд». Но на что-то же жил? И, между прочим, не в Урюпинске, а в этой самой Венеции… На что-то же содержал и выводил в люди сменявших один другого молодых любовников? На что-то же сформировал собственную балетную труппу, объехавшую весь мир, за исключением, разве, Австралии да, извините, России?.. На какие-то же шиши превратился в одного из самых прославленных коллекционеров? — собрал более двух тысяч редчайших книг и кучу автографов Жуковского, Глинки, Лермонтова, одиннадцать писем Пушкина…
Импресарио переводится с итальянского очень конкретно: предприниматель. И предприниматель, не прогорающий три десятка лет — пусть даже и балансируя то и дело на грани краха (как утверждается) — определенно деловой человек и в переводе на английский — бизнесмен.
При чем же здесь какие-то меценаты?..
Сезон 1909-го с финансовой точки зрения действительно оказался провальным — в тот черный год Сергей Павлович слегка переоценил свои возможности и завлек Шаляпина в гастрольный тур 55 тысячами франков (всего тремя годами ранее Федор Иванович был счастлив спеть за жалкие пять). Это был супергонорар. Это было как минимум на 15 тысяч больше, чем любому из балетных солистов. Или по-другому: остальная «массовка» обошлась Дягилеву в тот год всего в 60 тысяч… А в 1913-м он платит великому басу полсотни тысяч франков всего на шесть выступлений. Причем — предоплатой, за полгода до выезда… И вложение окупается!..
Вообще, переманивание ведущих артистов со сцены императорских театров с собственное пользование было делом хлопотным и накладным. Зарплаты даже у звезд были не очень высокими, но — престиж, престиж, господа! Плюс всегда можно было подзаработать преподаванием азов хореографии деткам богачей. А в тридцать пять балетные выходили на пенсию с полным пожизненным пенсионом.
То есть, переходя с казенной службы на сезонные хлеба, артистам было что терять, и у Дягилева имелся единственный аргумент — переплачивать. И капитально — потому что просто переплачивать готовы были и конкуренты из бессчетных европейских мюзик-холлов. Мелочь вроде бы, а тоже палка в колесо. И Дягилев платил… Покупая при этом не только исполнителей, но и произведения — порой не приносившие прибыли и оборачивавшиеся крупными долгами. Но такое, согласитесь, случается и с теми, кто торгует зерном или мануфактурой.
Да, он то и дело брал кредиты. Но — именно кредиты, а не пожертвования. А кредиты полагается возвращать. И Дягилев возвращал. Всегда. Нет ни единого свидетельства о прощенных ему кем-нибудь деньгах…
Да, известно, что порой Сергей Палычу приходилось расплачиваться с заимодавцами роскошными декорациями постановок. Но к следующему сезону он обзаводился новыми — обычно лучше давешних…
Стало быть, дело было завидно стабильным…
Да и важно ли всё это, если в процессе зарабатывания ему удалось стать свахой, поженившей две малознакомые до того сценические культуры — русскую с европейской? Если им были открыты десятки имен, составивших славу планетарной хореографии, оперного и изобразительного искусств?.. Помимо Шаляпина, он явил миру Нижинского и Мясина, Павлову и Кшесинскую, Лифаря и Красавину… Вывел в люди ставшего вскоре отцом американской балетной школы Джорджа Баланчина… Именно он раскрутил Стравинского и Прокофьева (хотя первый и отрицал сей факт до последних дней жизни)…
Да чего там — на Дягилева десять лет работал Пикассо. И заслуга Сержа в превращении великого кубиста в великого неоклассициста неоспорима. Давайте уж не лукавить: вы слышали когда-нибудь о ком-нибудь, швырявшем на пол и топтавшем работы Пабло? А Дягилев швырял и топтал не устраивавшие его эскизы декораций. И велел переделывать. И строптивый ничуть не меньше нанимателя испанец шел и переделывал. И признавался потом: Серж был прав…
Он умер в ставшей ему второй родиной Венеции. Умер в несколько дней от болезни, которую до сих пор никто не назвал точно — диабет ли? удар? СПИД? (тело было покрыто гнойными нарывами, и доктора сошлись на фурункулёзе). Его хоронила примчавшаяся старинная подруга, помощница и меценатка (скажем мы в угоду отказывающимся видеть в С.П. коммерсанта) Мисия Серт. Но не оттого, что Дягилев был нищ — деньги на тот момент у маэстро имелись, что всячески запротоколировано в целой куче мемуаров — а потому как сама так захотела.
Но если вам более по душе образ влюбленного в балет бессребреника — пусть так и остаётся, мы не против…
Насчет же того, что был беднее тех, кому платил…
ПИКАССО приехал в Париж в апреле 1904-го (прежде наезжал, а тут — насовсем) с тремя сотнями франков в кармане. Снял обшарпанную халупу в доме № 130 по бульвару Клиши, прозванном «прачечной баржей», и открыл период, который впоследствии нарекут «розовым». В ту пору Пабло был классическим голодным художником. Даже купить туфли своей первой натурщице и сожительнице Фернанде Оливье ему было не на что, и та неделями не выходила из студии. Когда любовникам нечем было платить за уголь, они сутками не вылезали из-под одеял. Время от времени воровали молоко и круассаны, оставляемые разносчиками у дверей благополучных буржуа…
Первый успех и, соответственно, какой-никакой достаток он обрел лишь в 1908-м, когда его работы начали покупать русские купцы-коллекционеры Сергей Щукин и Иван Морозов. Практически весь Пикассо, что висит теперь в Эрмитаже и Пушкинском музее, попал туда их стараниями…
Кто-то вспоминал, что в ту пору он любил торговаться с револьвером в руке. Заряженным, как уточняют… То есть, художник уже был — шумная известность, выставки даже — а денег у художника по прежнему не было. Из полицейских архивов (а полиция везде полиция, и знает всё и всегда лучше статистики) следует, что в ту пору Пикассо зарабатывал «в среднем 25 франков в день». И тут — заказы Дягилева…
Гонорары Сержа, как и общая раскрутка за счет «Русских сезонов», пришлись очень кстати. Именно на них он позволил себе взять в жены актрису дягилевского же кордебалета, а по совместительству дочь русского полковника (ну вот любил Сергей Палыч, чтобы в труппе были девушки из хороших семей!) Ольгу Хохлову. Подразбогатевший Пикассо мигом превратился в этакого светского льва «а ля Стравинский». Сменил знаменитую красную рубашку в белый горошек на безупречный смокинг, напялил котелок, из кармашка жилета заблестели дорогущие золотые часы…
