* * * Ну что ж, Всему приходит этот срок — Похоже, время облагает данью. Но помолчим… Я все сказал, что мог… А ты чиста и выше оправданий. Пускай просчет останется ничьим, Хотя итог Взаимностью печален. Но лучше напоследок помолчим, Как, помнится, Влюбленными молчали. Мариам Исаева Зелимхан Над зеленой долиной Дрожит ручеек на весу. Дует ласковый ветер В кудрявом Веденском лесу, И на этом ветру Шелестит, словно зыбкий ковыль, Еле слышная песня, Седая абрекская быль. О, рассказ о героях, Что в те отгоревшие дни Умирали в лесах За свободу родимой Чечни! Мнится, жизнь их была Даже этой листве дорога, Их природа сама Укрывала от взора врага. И лепечет ручей, Вьется ветер в зеленой тени. Зелимхану слагают Хвалебную песню они: — Зелимхан Харачойский! Привет тебе, славный джигит! Пусть народная память Вовеки твой сон сторожит! О свободе народной Звенел твой бесстрашный кинжал Бедноту, Зелимхан, Ты своею семьей называл. Ты детей и жену Предоставил заботам судьбы, Бросил дом И пришел В этот лес для великой борьбы. Здесь играли метели, Взвивая серебряный прах, По ночам завывали Голодные звери в горах. За народное дело Ты бился, народный герой, Этот путь для тебя Был родней, Чем семья и покой. Став абреком, Себя Ты великим лишеньям обрек, По суровым горам Ты оленем блуждал, одинок, Ты свой слух напрягал: Не таится ли враг за спиной? По-орлиному взор твой Сверлил этот сумрак лесной. Ты не спал по ночам: Не таится ли недруг в тени? Но тебя охраняла Природа родимой Чечни. Если голод томил, Ты был рад, ежевику найдя, Если мучила жажда, Ты рад был и капле дождя. Было небо само Одеялом твоим голубым, А родная земля — Незастеленным ложем твоим. Ты подругу имел — Закаленную шашку свою, Ты имел побратима — Кинжал, выручавший в бою. Ты бродил, одинок, По хребту истощенной страны И выслушивал Жалобы Сонной лесной тишины. А когда, утомлен Тяжким грузом неслыханных дел, Ты к жилищам людей, Словно раненый сокол, слетел, Вкруг тебя зашумело, Страшась твоих глаз, Воронье — И свершило к полуночи Черное дело свое. Царь был счастлив: Ты умер! Но слава твоя не умрет — Не забудет тебя Твой свободный чеченский народ! 1934
Ахмад Сулейманов * * * Как ночь темна! Как ночь грозна! Какая буря завывает! Метели серая стена Пути-дороги закрывает. Мой вороной едва бредет, Укрыт густой попоной снега. Над нами — снег, под нами — лед И полстолетья до ночлега. Не греет бурка, конь продрог. Буран ревет, леса шатая. И неотступно — близок срок! — Идет по следу волчья стая. Мы заблудились. Мы в плену. Хотя б спасительная стежка!.. И вдруг Мелькнул сквозь пелену Огонь далекого окошка! Кричу: «Эй, люди! Кто тут есть?» От заметенного забора: Уж он-то сразу отличит Друзей от недруга и вора! Кудлатый пес навстречу мчит Но кто бы ни был, он поможет: Для горца гость — извечно честь, И чем нежданней, тем дороже. И вот уже на храп коня Хозяин выскочил наружу: «Ай, нынче праздник у меня! К нам гость — в такую темь и стужу! Да будет мирным твой приход! Гляжу, намаялся в дороге? Входи, живи хоть целый год, И позабудь свои тревоги». И впрямь: хозяйка очага Мне, точно родственнику, рада. А у меня в глазах — пурга, Летучий промельк снегопада. Накормлен конь. Вздыхает печь. Хозяйка радостно хлопочет. В углу постель — пойти и лечь, Забыть бездомность этой ночи. Мне не согреться до утра. Но я дошел, добрался, выжил… «К нам гость!» — ликует детвора И подбирается поближе. Раскаяние Когда над слабым властвовала сила, Я пули слов закладывал в строку — И правота насилие косила. Хвала и честь умелому стрелку! Но как я каюсь, как я горько каюсь, Что лишь однажды правды не сказал! При мне обидчик слабого терзал — Я не вступился, занятый собою, Я был совсем не подготовлен к бою. Я мог и не решился — не сказал! Я щедрым был: коль жить, так нараспашку! Не жаль — бери оружие, коня! Бери — сниму последнюю рубашку. И по аулам славили меня. Но как я каюсь, как я горько каюсь, Что лишь однажды не помог тому, Кто шел с надеждой к дому моему! Он был в нужде, он мне всецело верил — И оказался у закрытой двери. Ведь я же мог — и не помог ему. Чужой бедой душа моя болела, И я вставал до солнца, чтоб помочь. На свете нет ответственнее дела Вставать с зарей и гнать невзгоду прочь. Но как я каюсь, как я горько каюсь, Что я однажды солнцу изменил: Не встал, проспал, безволье извинил! А счастье где-то рядом прошумело, Хотело подойти, да не посмело. Я сам себе однажды изменил. Я был влюблен и принимал как милость Моей любимой жест, улыбку, взгляд. Уйдет — как будто солнце закатилось И не вернется, ясное, назад… Но как я каюсь, как я горько каюсь, Что был однажды резок и суров! Я не сказал любимой нужных слов, Таких простых… И вот брожу по свету. Слова со мной, а милой рядом нету. Я промолчал, и нынче пуст мой кров. И вот я каюсь, безутешно каюсь. Однажды правду высказать не смог. Однажды душу запер на замок. Однажды солнце радостью не встретил. Однажды милой лаской не ответил. Простите, люди! Я же это мог! |
