В своей избушке, сидя за столом,

Он размышлял, исполненный печали.

Уже сгустились сумерки. Кругом

Ночные птицы жалобно кричали.

Из окон хаты шел дрожащий свет,

И в полосе неверного сиянья

Стояли яблони, как будто изваянья,

Возникшие из мрака древних лет.

Дрожащий свет из окон проливался

И падал так, что каждый лепесток

Среди туманных листьев выделялся

Прозрачной чашечкой, открытой на восток.

И все чудесное и милое растенье

Напоминало каждому из нас

Природы совершенное творенье,

Для совершенных вытканное глаз.

Лодейников склонился над листами,

И в этот миг привиделся ему

Огромный червь, железными зубами

Схвативший лист и прянувший во тьму.

Так вот она, гармония природы,

Так вот они, ночные голоса!

Так вот о чем шумят во мраке воды,

О чем, вздыхая, шепчутся леса!

Лодейников прислушался. Над садом

Шел смутный шорох тысячи смертей.

Природа, обернувшаяся адом,

Свои дела вершила без затей.

Жук ел траву, жука клевала птица,

Хорек пил мозг из птичьей головы,

И страхом перекошенные лица

Ночных существ смотрели из травы.

Природы вековечная давильня

Соединяла смерть и бытие

В один клубок, но мысль была бессильна

Соединить два таинства ее.

А свет луны летел из-за карниза,

И, нарумянив серое лицо,

Наследница хозяйская Лариса

В суконной шляпке вышла на крыльцо.

Лодейников ей был неинтересен:

Хотелось ей веселья, счастья, песен, —

Он был угрюм и скучен. За рекой

Плясал девиц многообразный рой.

Там Соколов ходил с своей гитарой.

К нему, к нему! Он песни распевал,

Он издевался над любою парой

И, словно бог, красоток целовал.

Суровой осени печален поздний вид.

Уныло спят безмолвные растенья.

Над крышами пустынного селенья

Заря небес болезненно горит.

Закрылись двери маленьких избушек,

Сад опустел, безжизненны поля,

Вокруг деревьев мерзлая земля

Покрыта ворохом блестящих завитушек,

И небо хмурится, и мчится ветер к нам,

Рубаху дерева сгибая пополам.

О, слушай, слушай хлопанье рубах!

Ведь в каждом дереве сидит могучий Бах,

И в каждом камне Ганнибал таится…

И вот Лодейникову по ночам не спится:

В оркестрах бурь он слышит пред собой

Напев лесов, тоскующий и страстный…

На станции однажды в день ненастный

Простился он с Ларисой молодой.

Как изменилась бедная Лариса!

Всё, чем прекрасна молодость была,

Она по воле странного каприза

Случайному знакомцу отдала.

Еще в душе холодной Соколова

Не высох след ее последних слез, —

Осенний вихрь ворвался в мир былого,

Разбил его, развеял и унес.

Ах, Лара, Лара, глупенькая Лара,

Кто мог тебе, краса моя, помочь?

Сквозь жизнь твою прошла его гитара

И этот голос, медленный, как ночь.

Дубы в ту ночь так сладко шелестели,

Цвела сирень, черемуха цвела,

И так тебе певцы ночные пели,

Как будто впрямь невестой ты была.

Как будто впрямь серебряной фатою

Был этот сад сверкающий покрыт…

И только выпь кричала за рекою

Вплоть до зари и плакала навзрыд.

Из глубины безмолвного вагона,

Весь сгорбившись, как немощный старик,

В последний раз печально и влюбленно

Лодейников взглянул на милый лик.

И поезд тронулся. Но голоса растений

Неслись вослед, качаясь и дрожа,

И сквозь тяжелый мрак миротворенья

Рвалась вперед бессмертная душа

Растительного мира. Час за часом

Бежало время. И среди полей

Огромный город, возникая разом,

Зажегся вдруг миллионами огней.

Разрозненного мира элементы

Теперь слились в один согласный хор,

Как будто, пробуя лесные инструменты,

Вступал в природу новый дирижер.

Орга́нам скал давал он вид забоев,

Оркестрам рек – железный бег турбин

И, хищника отвадив от разбоев,

Торжествовал, как мудрый исполин.

И в голоса нестройные природы

Уже вплетался первый стройный звук,

Как будто вдруг почувствовали воды,

Что не смертелен тяжкий их недуг.

Как будто вдруг почувствовали травы,

Что есть на свете солнце вечных дней,

Что не они во всей вселенной правы,

Но только он – великий чародей.

Суровой осени печален поздний вид,

Но посреди ночного небосвода

Она горит, твоя звезда, природа,

И вместе с ней душа моя горит.

Зима. Огромная, просторная зима.

Деревьев громкий треск звучит, как канонада.

Глубокий мрак ночей выводит терема

Сверкающих снегов над выступами сада.

В одежде кристаллической своей

Стоят деревья. Темные вороны,

Сшибая снег с опущенных ветвей,

Шарахаются, немощны и сонны.

В оттенках грифеля клубится ворох туч,

И звезды, пробиваясь посредине,

Свой синеватый движущийся луч

Едва влачат по ледяной пустыне.

Но лишь заря прорежет небосклон

И встанет солнце, как, подобно чуду,

Свет тысячи огней возникнет отовсюду,

Частицами снегов в пространство отражен.

И девственный пожар январского огня

Вдруг упадет на школьный палисадник,

И хоры петухов сведут с ума курятник,

И зимний день всплывет, ликуя и звеня.

В такое утро русский человек,

Какое б с ним ни приключилось горе,

Не может тосковать. Когда на косогоре

Вдруг заскрипел под валенками снег

И большеглазых розовых детей

Опять мелькнули радостные лица, —

Лариса поняла: довольно ей томиться,

Довольно мучиться. Пора очнуться ей!

В тот день она рассказывала детям

О нашей родине. И в глубину времен,

К прошедшим навсегда тысячелетьям

Был взор ее духовный устремлен.

И дети видели, как в глубине веков,

Образовавшись в огненном металле,

Платформы двух земных материков

Средь раскаленных лав затвердевали.

В огне и буре плавала Сибирь,

Европа двигала свое большое тело,

И солнце, как огромный нетопырь,

Сквозь желтый пар таинственно глядело.

И вдруг, подобно льдинам в ледоход,

Материки столкнулись. В небосвод

Метнулся камень, образуя скалы;

Расплавы звонких руд вонзились в интервалы

И трещины пород; подземные пары,

Как змеи, извиваясь меж камнями,

Пустоты скал наполнили огнями

Чудесных самоцветов. Все дары

Блистательной таблицы элементов

Здесь улеглись для наших инструментов

И затвердели. Так возник Урал.

Урал, седой Урал! Когда в былые годы

Шумел строительства первоначальный вал,

Кто, покоритель скал и властелин природы,

Короной черных домн тебя короновал?

Когда магнитогорские мартены

Впервые выбросили свой стальной поток,

Кто отворил твои безжизненные стены,

Кто за собой сердца людей увлек

В кипучий мир бессмертных пятилеток?

Когда бы из могил восстал наш бедный предок

И посмотрел вокруг, чтоб целая страна

Вдруг сделалась ему со всех сторон видна, —

Как изумился б он! Из черных недр Урала,

Где царствуют топаз и турмалин,

Пред ним бы жизнь невиданная встала,

Наполненная пением машин.

Он увидал бы мощные громады

Магнитных скал, сползающих с высот,

Он увидал бы полный сил народ,

Трудящийся в громах подземной канонады,

И землю он свою познал бы в первый раз…

Не отрывая от Ларисы глаз,

Весь класс молчал, как бы завороженный.

Лариса чувствовала: огонек, зажженный

Ее словами, будет вечно жить

В сердцах детей. И совершилось чудо:

Воспоминаний горестная груда

Вдруг перестала сердце ей томить.

Что сердце? Сердце – воск. Когда ему блеснет

Огонь сочувственный, огонь родного края,

Растопится оно и, медленно сгорая,

Навстречу жизни радостно плывет.