Если допустить, что Штаты поставили только моторы, а остальное собрано уже здесь, у нас, то результат все равно должен быть иным — чему-чему, а сборке мы научились хорошо.

До сих пор многие счастливчики гоняют на прочных и сильных машинах, собранных у нас еще в шестидесятые годы.

Дойдя в размышлениях до этой точки, я сделал стойку, как хорошая легавая, тренированная на газетную дичь, однако несложившиеся отношения с Комитетом пресекли возможность докопаться до корня загадки «Тыртыра». Ситуация с ним осталась непонятой. Все это я вспоминал, толкаясь с другими пассажирами у двери автобуса. Нас было слишком много.

С трудом нашлось место на подножке только для одной ноги, а пухлая дама передо мной втискивала себя внутрь так медленно и неловко, что найти опору для второй я не успел — автобус вдруг резко тронулся. Мы потеряли равновесие. Все та же госпожа (которая, повторяю, худой не была) ухватилась за железный стояк, который тут же прогнулся от тяжести. Она качнулась, чуть не упала и повисла на мне. Широко расставив ноги, я выдержал этот вес.

Госпожа с трудом восстановила равновесие и немного продвинулась вперед. О, что она вытворяла на движущемся в разные стороны полу — против своей воли отплясывала нечто невероятное вслед за колебанием его разболтанных частей. Да это и не удивительно, ведь большая часть заклепок выпала.

Последние недели затворнической жизни лишили меня удовольствия поездок на «Тыртыре», поэтому, едва попав в него, я сразу заметил перемену в настроении попутчиков. В те времена, когда яркие автобусы были новинкой, дикие телодвижения людей, пытавшихся сохранить вертикальное положение, вызывали неловкость и смущенные улыбки и у тех, кто плясал, и у тех, кто сидел и наблюдал.

Теперь, когда усложнившиеся условия езды в полуразвалившихся салонах требовали от пассажиров почти акробатического мастерства, это уже никого не развлекало, — юмор иссяк.

Мне показалось, что мысли людей заняты другим. Все мрачно поглядывали на нарядные рекламы, празднично оживлявшие улицы. Нам предлагали самые последние изобретения человеческой мысли во всех областях, в том числе автомобили новейших моделей с приспособлениями для защиты от шума, грязи, жары, холода, посторонних взглядов — в сущности, миниатюрные танки.

Я рассматривал бледные, усталые лица. Полностью ушедший в невеселые думы мужчина. Молодой человек с прилизанными волосами и золотой цепочкой на шее. Еще один, прижимающий к себе заграничный паспорт. Женщина в фиолетовых очках в тон платья и часами в форме ракеты на запястье. Рядом с ней мужчина с неопрятным пакетом на коленях. От свертка резко пахнет рыбой — наверняка, купил по дешевке в лавочке на окраине. За ним клюет носом щеголь, украшенный атрибутами современной моды: очками-хамелеонами, атташе-кейсом, часами с калькулятором, календарем и будильником. В самом углу две черные фигурки, закутанные, — чтобы полностью отгородиться от нашего пошлого мира, — с головы до ног в широкие одеяния с прорезями для глаз. То ли совы, то ли космические пришельцы. Степень их униженности и обездоленности известна, терпение — просто невероятно.

Я задумался и долго не замечал, что творилось, буквально, под боком, пока мне не отдавили ногу.

К приятной даме средних лет прилип верзила в расстегнутой рубашке, с деланным безразличием уставившийся в окно. Женщина всячески пыталась отодвинуться от него, но при каждом движении натыкалась на меня. Я, насколько позволяла толкучка, освободил ей некое пространство и вместе со всеми, кто стоял рядом, посмотрел на узкую щель между ее задом и его ногой. Великан тут же выставил колено вперед и снова приплюснулся к даме.

Хочу сразу пояснить, что являюсь почитателем прекрасной части женского тела и высоко ценю подобные приятные мгновения, случающиеся во время давки. Многие считают такое поведение распущенностью, но мне кажется, что это лишь арабский эквивалент западных танцев, соответствующий национальной самобытности.

В других странах люди делают то же самое, стоя лицом друг к другу. Наш вариант многофункционален: он и средство удовлетворения подавляемых желаний, и способ борьбы со скукой и усталостью во время долгих, частых остановок на забитых транспортом улицах. Кроме того, он, по крайней мере, для меня, способ познания, хотя и сопряженный с неудобствами. Женщина загадочна всегда, мысли ее скрыты привычной надменной или отчужденной миной. И это непонятное существо раскрывается как книга, стоит лишь слегка дотронуться до нее коленом. Либо покорность и готовность, либо яростная враждебность. В дорожных развлечениях я всегда придерживался одного из давно установленных правил — не причинять зла. Достаточно одного-двух прикосновений к любому заду, особенно, если речь идет об опытном мужчине, вроде меня, чтобы точно понять, разделяет ли дама это удовольствие. Если нет, я немедленно прекращал всякие попытки и тут же забывал о ее существовании.

В поведении верзилы меня возмутила грубая настойчивость в приставании к женщине, которой он был явно неприятен. Ясно, что нравственные принципы этого субъекта существенно отличались от моих, ибо тупое прижимание продолжалось. В конце концов, она повернулась и громко сказала:

— Может быть, хватит?!

На секунду верзила растерялся, потом заорал:

— О чем ты говоришь, женщина?

Дама раздраженно отрезала:

— Вы отлично знаете, о чем.

Моментально все замолчали и повернулись на крик. Случай становился интересным.

Оказавшись в центре напряженного внимания, мужчина поднял руку и с криком «Шлюха!» отвесил женщине тяжелую пощечину. Бедняжка едва не упала на головы сидевших перед ней, закрыла лицо руками и громко заплакала.

Пассажиры продолжали свое невозмутимое наблюдение. Гигант бросил в пространство:

— «Не остается ничего другого».

Я трезво оцениваю свои физические возможности и поэтому стараюсь не ввязываться в подобные приключения, но сегодня был особенный день.

Трусость, заткнувшая мне рот перед Комитетом и не давшая сказать все, что я о нем думаю, постыдные попытки оправдаться перед ним, покорность, с которой я позволил оборвать себя наглому продавцу «Кока-колы», жара, давка.

Скорее всего, моя смелость объяснялась присутствием только одного противника — верзилы вместо привычной толпы Комитета, возможно, я рассчитывал на поддержку людей, видевших происшедшее с самого начала и, как мне представлялось, сочувствовавших беззащитной женщине. Совершенно неожиданно для себя я вдруг сказал гиганту:

— Госпожа вам ничего не сделала.

Он озадаченно уставился на меня, не веря своим глазам, и лениво прорычал:

— Что вы имеете в виду?

Я твердо и грозно продолжал:

— Все видели, как вы приставали к женщине. Она отвергла ваши приставания, и вы должны были оставить ее в покое.

Верзила злобно рявкнул:

— Ложь! Вы сговорились!

Одна половина пассажиров, как по команде, увидела вдруг что-то необычайно интересное у себя под ногами, другая — за окнами автобуса.

Мой неприятель не собирался выслушивать мнение других свидетелей, если такие нашлись бы, и, перейдя в решительное наступление, ударом огромной лапы по лицу свалил меня на сидящих. В голове стоял тонкий звон, вокруг в бешеном кружении вертелись сидевшие и стоявшие люди. Напряжением дрожащих ног почти удалось встать, тогда он рывком притянул меня к себе, а потом отбросил. Я ударился плечом о стояк, почувствовал, что пол ушел из-под ног и полетел головой вперед. В последний момент удалось выставить перед собой левую руку, так что на нее пришлась вся тяжесть моего рухнувшего тела. Локоть прошила нестерпимая боль.

Распалившийся верзила решительно двинулся в мою сторону, рассыпая по пути грязную брань и, скорее всего, добил бы; слава Богу, двое мужчин удержали его и тем меня спасли.

Не веря своим ушам, я слышал, как все наперебой принялись успокаивать хама, якобы обиженного мною.

— Не нервничайте из-за пустяков. Подумаешь, потаскуха и педераст клюнули на ваши мужские достоинства. Плюньте на них и не портите себе кровь!