— Гроб и могила! Нам же запалы поджечь придется! Ты кресало взял?

Серов похлопал по мешку, висевшему на шее.

— Все здесь, мастер Стур. Будет огонь, и никаких проблем.

— Грхм… — Боцман прочистил глотку. — Запасливый ты парень, клянусь сковородками дьявола! Ты вот что, Эндрю… ты меня больше мастером не зови… Для тебя я Уот, ясно?

Отвернувшись, он снова врубился в камень. Ну и ну! — мелькнуло у Серова в голове. Похоже, его причислили к клубу избранных, к тем, кто имел право звать боцмана по имени и даже, возможно, похлопать Стура по плечу. Великая честь! И кому он обязан? Себе самому или капитану Бруксу, который недавно определил его в «сынки»? Скорее второе, ибо капитан, бесспорно, был не прост — да и можно ли человеку бесхитростному править буйной разбойничьей шайкой? «Политик!.. Макиавелли!.. — думал Серов, размахивая молотком. — Должно быть, намекнул верным людям, кто встанет со временем на квартердеке „Ворона"… Ну, низкий ему за это поклон! Обучимся и встанем! А вот куда повернем, о том дядюшке Джозефу знать не стоит. Однако повернем! Пусть не сейчас, пусть позже… И через семь лет успею к полтавским полям!»

Поднялся Тиррел, и они втроем взялись тянуть стофунтовые бочонки и пристраивать их в расселине. Из днищ свисали запальные шнуры — смоленые веревки, щедро посыпанные порохом и отмеренные Теггом с тем расчетом, чтобы подрывники успели спуститься. Тем временем люди капитана забирались все выше — Хейнар с братьями и половина ватаги Дойча уже миновали первый поворот и вышли на среднюю часть серпантина. Присмотревшись, Серов заметил, что Стиг и Эрик тащат широкую короткую колоду, как раз в рост человека — то ли от пуль прикрываться, то ли ворота вышибать. Испанец-наблюдатель убрался с тропы, и больше никто не пробовал заглянуть под карниз, но сверху слышались красноречивые звуки: скрип зарядов картечи, которые забивают в стволы, стук мушкетов и резкие слова команды.

— Готово, — сказал Стур.

— Поджигать? — Серов нашарил в торбе зажигалку.

— Не спеши, парень. Сперва дам сигнал Старику. — Боцман вытянул из-за пояса пистолет и разрядил его в воздух. — Теперь давай огоньку!

На трех канатах они спустились пониже, к свисающим запальным шнурам. Длинная цепочка корсаров, неторопливо поднимавшихся по тропе, резво двинулась вперед, словно змея, что пробудилась, почуяв добычу. Следом за пиратами шли индейцы. Ветер развевал перья на их головах, поблескивали наконечники копий, раскачивались тяжелые дубинки.

Серов вытащил зажигалку.

— Что за хрень? — удивился Тиррел, переглянувшись с боцманом.

— Самый новейший французский прибор для добывания огня, — пояснил Серов и поджег шнуры.

— Сожри меня кайман! Чтоб мне в пекле гореть! Это как же… — начал Тиррел, но боцман сунул ему кулаком в бок и заорал:

— Вниз, моча черепашья! Вниз, а то нас в клочья разнесет!

Они стремительно заскользили по канатам, и Серов благословил все снасти «Ворона», каждую веревку, каждый шкот и брас, оставивший мозоли на его ладонях. Скала уходила вверх метр за метром, слева гудел водопад, ветер швырял в лицо и грудь холодные брызги, а наверху шипело и потрескивало, потрескивало и шипело. Наконец ступни Серова ударились о землю, и он, не размышляя, слыша только, как сопит сзади Стур, помчался долой с насыпи из шлака, мусора и засохшего дерьма — вниз, вниз, к деревьям и кустам, подальше от скал и догоравших запалов.

В вышине оглушительно грохнуло. Он обернулся и увидел, как гигантский мизинец с частью бруствера неторопливо покидает карниз, как фонтан камней, пыли и дыма взмывает в воздух, как летят вместе с глыбами людские тела и сорванные с лафетов пушки, как что-то еще дымит и взрывается, полыхая оранжевым огнем, как кружат подброшенные на полсотни футов кровли хижин. Потом обломанный мизинец ринулся в пропасть, падая все быстрей и быстрей, и рухнул на кучу отбросов. Земля ощутимо вздрогнула.

— Двести фунтов это всегда двести фунтов, — с одобрением произнес Тиррел. — Лучше только триста. Или пятьсот.

— Столько и рвануло, дубина, — молвил Стур. — Уж пару-тройку бочек испанцы держали рядом с пушками. Глянь теперь, как мертвяки летают… Красота! Если бы не по частям, то прямо как ангелы Господни! Ну, а с живыми наши быстро разберутся.

Боцман был прав — братья-датчане, прикрываясь бревном, уже бежали по узкой тропе. Серов услышал треск мушкетных выстрелов, увидел, как Хейнар первым ворвался в цитадель, а за ним — Олаф и Стиг с Эриком, отшвырнувшие свою колоду. Отряд корсаров стремительно втягивался на карниз, и боевые выкрики мешались с ружейной пальбой, звоном клинков и хрипом умирающих. Несмотря на то что испанцы лишились пушек и доброй трети гарнизона, сопротивлялись они отчаянно — над разрушенным парапетом, кружась в неистовом танце, мелькали шлемы, лезвия шпаг и мушкетные приклады. Очевидно, каждый солдат был готов умереть, только бы не очутиться в руках индейцев. Почти все воинство Гуаканари лезло вверх вслед за пиратами, оставив на равнине два или три десятка лучников.

Пятерка корсаров — те, что обвязывали бочонки с порохом, — собралась вокруг Тиррела, притащив верхолазам одежду. Они горели желанием пустить испанцам кровь и обшарить карманы, но боцман, натянув сапоги, сказал, что торопиться некуда — пока индейцы не освободят тропу, на карниз не залезешь. Затем их группа двинулась к серпантину, но Серов отстал — ранка на шее, потревоженная недавними усилиями, сочилась кровью. Размотав бинт, он начал промывать ее водой из фляги, но тут раздался голос Стура:

— Джином лучше, парень. — Боцман сунул ему фляжку. — Три глотка внутрь, потом лей на руки, на шею и завяжи как следует. — Понаблюдав, как Серов занимается врачеванием, Стур придвинулся к нему поближе и негромко спросил: — Эта штуковина… ну, которой ты высек огонь… она у тебя откуда?

— Парижская, — сказал Серов, заматывая шею. — Привозят к нам в Нормандию, продают.

— А можно еще такую достать?

— Можно, только до Парижа далеко. — Серов вытащил зажигалку и вложил ее в мозолистую ладонь боцмана. — Вот, дарю! Здесь нажмешь, и появится огонек… Но зря не жги, штука эта не вечная. Горит, пока в ней есть горючий газ.

Стур кивнул, сунул зажигалку за пояс и пробормотал:

— Умственные люди эти твои французы… Надо же, в такой пузырек газ загнать! Должно быть, дорогая вещь?

— Не дешевая, разрази меня гром, — сказал Серов. — Но для друга ничего не жалко.

Они начали подниматься по тропе, вырубленной столетия назад неведомыми мастерами. Двигались быстро, но осторожно: с одной стороны была скала, с другой — обрыв, а шириною дорога не превышала полутора ярдов. Пальба и шум на карнизе стали стихать, только изредка доносились короткие, сразу обрывавшиеся вопли — наверное, резали последних испанцев. Туча пыли и дыма, стоявшая над рудником, постепенно оседала, и сквозь ее полупрозрачное марево уже можно было различить покосившиеся трубы двух плавильных горнов, изломанные крыши над бараками, ворот и высокий треножник из бревен с подвешенной к нему бадьей. Очевидно, с помощью этого механизма поднимали руду — бадья была огромной, как стогаллонная бочка. Серов с боцманом, шагавшие следом за группой Тиррела, еще не добрались до середины тропы, как с карниза полетели мертвые тела в клочьях обгоревшей и залитой кровью одежды, а за ними — балки, разбитые взрывом, жерди и плетеные стены бараков. Видимо, победители расчищали территорию.

В пропасть швырнули семь или восемь еще живых испанцев.

— Злится Старик, — буркнул Стур.

— Не все ли равно, по доске в воду или со скалы на камни, — с горечью заметил Серов.

— Если бы на камни! В дерьмо летят, — уточнил боцман, показав в сторону груды отбросов. — Не христианская смерть… Должно быть, что-то случилось, и Старик залютовал.

Сердце у Серова вдруг замерло, холодные мурашки побежали по спине. Шейла, подумал он, Шейла! Из-за чего еще Бруксу лютовать? Если убили в атаке троих-четверых, то это дело обычное, в Бас-Тере новые найдутся, чтобы пополнить экипаж. Сколько угодно душегубов! А Шейла Джин Амалия — одна! Единственная, любимая!