На следующее утро вместе со своими товарищами, также скрывавшимися от правосудия, он стал обдумывать план, как вытащить из города Мерион. Но уже к полудню соглядатай из города принёс в лагерь заговорщиков ужасающие вести.

Утром Мерион была казнена на городской площади как пособница государственного преступника…

Уоллес впал в неистовство. Сейчас он не помнил мелочей, но помнил общую картину. Из человека он обратился в демона, крушащего всё на своём пути. Десять верных товарищей пытались скрутить его по рукам и ногам, но, словно щепки, отлетели от него; сначала пятнадцатилетний Малыш Том, затем старый травник Билл и священник отец Уолтер, венчавший Уильяма и Мерион. Удержать его также не смогли и зрелые крепкие мужчины. Лишь Косматый Джон, здоровенный лохматый детина, смог заломать своего давнего друга Уоллеса и уложить на лопатки. Уильям лежал под огромной тушей Джона и чувствовал, как припадок проходит, а силы покидают его… И тогда он заплакал. Ревел навзрыд. Первый и единственный раз в жизни.

Как? Как он смог бежать из Ланарка, бросив Мерион? Уоллес не мог дать себе ответа на вопрос. Он просто не задумывался над этим. Никто ранее из шотландцев даже и предположить не мог, что женщина может стать преступницей только за то, что любит. Мерион не грабила и не убивала англичан, она просто любила Уильяма, и за это была казнена. Уоллес должен, должен был заранее задуматься о коварстве англичан! Должен был! Но не задумался… Точнее, даже не мог представить, что с Мерион могут обойтись так… А шериф Гельзриг придерживался своих вероломных правил…

Но смерть Мерион и стала той самой последней каплей народного гнева, который стремительно прорвал хрупкую дамбу покорности. Уильям Уоллес перестал быть собой прошлым, героем народной молвы, он стал лидером мятежа, реальным, а не легендарным лидером, который заставил англичан почувствовать страх.

Уоллес потерял свою любовь, потерял душевный покой, потерял надежду на мирное существование. Зато обрёл великую идею. Месть Гельзригу была лишь первым шагом на большом пути. Уоллес же поклялся вернуть своему народу свободу и независимость.

Английский гарнизон Ланарка стал первой целью. Десять отважных мужчин, получив благословение от отца Уолтера, под покровом ночи проникли в Ланарк. Они резали английских воинов, как скот, пока те мирно спали. Дежурные даже не успели поднять тревогу. Шотландцы действовали чётко и хладнокровно. Не дрогнула рука ни у Старого Билла, того ещё забулдыги, ни у придурковатого на вид рыжеволосого Тома.

– Как ты, Малыш? – спросил его Уоллес, увидев окровавленные руки мальчика.

– Нормально, сэр… Хорошо, сэр! Мне сейчас хорошо! Когда англичане насиловали, а потом убивали мою мать… на моих глазах… мне было тяжело… А сейчас… сейчас я чувствую, что могу отомстить за неё…

– Не думай о мести, парень! Думай о будущем нашего народа! – Уоллес похлопал его по спине.

«Бедняга… Но, может, лишь он, единственный из моих товарищей может меня понять… Однако он ещё мальчик. Его чувства будут бить через край… Я же должен действовать иначе!»

Утром в Ланарке забили колокола. К этому времени в городе остался только один живой англичанин – шериф Гельзриг. Он стоял связанным на центральной площади и ждал суда. Уоллес не мог уйти от мысли, что вчера на этом самом месте была казнена Мерион. Сердце его готово было выпрыгнуть наружу, а руки впиться в горло ненавистного шерифа, чтобы разорвать того на глазах у всех. Но Уоллес перебарывал себя. «Гнев и ярость притупляют разум», – знал он, – «Месть – это слишком просто. Правосудие – это сложнее… Гораздо сложнее…»

Судил Гельзрига не Уоллес, а народ! Уильям же лишь исполнил смертельный приговор, отрубив шерифу голову. На протяжении всего суда, пока на площадь прибывали новые и новые толпы горожан, Уоллес видел в глазах Гельзрига одно – неистовый страх! Почти пять лет английские патрули с надменным видом разгуливали по землям шотландцев. Шерифы с высокомерием и презрением смотрели на простолюдинов. А теперь сами простолюдины судили Шерифа, и он не находил себе места. Уоллесу эта картина нравилась. Он старался подавить в себе порывы мести, но не мог. Не мог не насладиться этим! Страх Гельзрига, может быть, даже не страх смерти, а страх правосудия, приносил Уильяму небывалое удовольствие. А когда сверкнул его меч и голова шерифа скатилась с плахи, на сердце уже не было никаких чувств.

И там, на площади Ланарка Уоллес объявил о начале освободительной войны против захватчиков.

В Шотландии в те времена случалось много антианглийских выступлений, но в основном они заключались в локальных стычках или стремительных грабежах королевских обозов. Теперь же взбунтовался целый город! Жители Ланарка кляли себя за нерешительность и воздавали похвалы своему новому лидеру. Почти все взрослые мужчины Ланарка примкнули к Уоллесу. Так маленький отряд превратился в армию ополченцев, пока что тоже маленькую. Но армию.

А уже через несколько дней к этой армии примкнул первый лорд – лорд Дуглас со своими войсками. Виллиам Третий, прозванный Смелым, гораздо старше и титулованнее Уоллеса, даже не пытался возглавить ополчение. Он никоим образом не ставил под сомнение авторитет Уильяма и его роль лидера. Такого же мнения придерживались ещё двое молодых рыцарей, пришедших с Дугласом, – Роберт Бойд и Томас де Морхам.

Число мятежников перевалило за тысячу.

Вместе Уоллес и Дуглас совершили набег на Скунское аббатство. Как доносило местное население, там скрывался казначей короля Эдуарда. Набег получился донельзя удачным, шотландцы захватили английскую казну и теперь имели средства для обеспечения ополчения оружием и провизией.

Слухи о захвате королевской казны мгновенно облетели Шотландию. В свою очередь, Уоллес получил известия о том, что его начинания поддержали: на севере и на юго-западе страны вспыхнули ещё два крупных восстания. Юго-запад, Глазго и его окрестности поднял Роберт Брюс, тот самый, что с завидным постоянством становился то союзником, то противником Эдуарда. Он словно плыл по течению, примыкал к доминирующей стороне, когда считал это нужным. Уоллес, конечно же, об этом не знал раньше. Но теперь рядом с ним находился более подкованный в политических делах Дуглас, который многому научил Уильяма.

На севере же, несколькими стремительными рейдами уничтожив все английские гарнизоны, блистал прославленный молодой рыцарь Эндрю де Моррей.

На стороне Брюса выступил епископ Глазго Роберт Уишарт. Это придавало южному ополчению значительный вес. Тогда как из духовенства на стороне Уоллеса находился только отец Уолтер. Прочие сельские священники предпочитали держать нейтралитет. Конечно же, южное ополчение обещало стать более значимым, более мощным… Но Уоллес осознавал две вещи: Брюсу нельзя доверять – раз, придётся склонить перед ним колено – два. А как склонять колено перед бывшим союзником Эдуарда?

Уоллес отправился на север на соединение с де Морреем. Они встретились у стен Данди и взяли город. Затем объединённая армия двинулась на юго-восток к Эдинбургу.

Однако поход шотландцев на север дал англичанам время. Они смогли объединить свои войска и дождаться солидного подкрепления из своих провинций. Огромная армия стала искать встречи с ополчением Уоллеса. Эта встреча состоялась здесь, промозглым сентябрьским утром под городом Стерлинг.

В самой крепости засел английский гарнизон. Трёхтысячная армия шотландцев могла взять город, но это бы ей далось нелегко. Стерлинг имел высокие стены и мощные оборонительные позиции.

«Бой! Нужно обязательно принимать бой!» – Уоллес, Дуглас и де Моррей сходились в этом. «Но как?» – ответа пока не было.

Английские войска строились вдоль берега реки. Было отчётливо видно, как разделяется на три больших отряда пехота, по две-три тысячи в каждом на беглый взгляд. Кружили вокруг лёгкие всадники, занимали позиции английские лучники, превосходные воины, о меткости которых ходили легенды. Не было видно тяжёлой конницы. Хотя дозорные докладывали, что всадников в доспехах в войске не меньше тысячи. Видимо, ушли в обход. Но в основном все донесения разведчиков были верны. Войско численностью более двенадцати тысяч! Против трёх тысяч шотландцев, в основном пехотинцев без брони.