Горячий сверкающий де Моррей, архангел, мифический герой, бог войны, предлагал атаковать. Атаковать незамедлительно! Пересечь брод и ударить в тыл, пока армия не выполнила перестроение.
Уоллес отмёл этот план. Теоретически лёгкая конница де Моррея, а следом пехота без брони могли быстро пересечь брод, ударить в крайний флаг и оттеснить англичан. В этом случае их численный перевес даже мог сойти на нет… Но было непонятно, где находится тяжёлая конница противника!
– Что если уже расположилась в засаде у брода? – предположил Уоллес, – Тогда мы обречены…
Де Моррей не настаивал.
Высказался Дуглас.
Он предложил занять оборону на вершине холма. Тяжёлая конница, по его мнению, таким образом теряла свою боевую силу. Шотландские пикинёры могли её легко сбросить. А луки стрелков, окруживших холм, потеряли бы свою убойную силу. На случай же дождя из стрел можно было закрыться щитами сверху…
Звучало убедительно, но Уоллес опять покачал головой. Много коварных мелочей, способных сыграть на руку англичанам, скрывалось в этом плане.
– Второй день моросит мелкий дождь, – начал он, – Холм покрыт мокрой травой и грязью. Представьте, как наши люди будут пиками отбиваться от англичан! – Уоллес картинно изобразил, будто держит в руках длинное копьё. Камненог, словно зная, что хочет показать хозяин, пригнул голову, – Резкий выпад воина вперёд, – Уильям изобразил удар невидимым оружием, – И возникает угроза поскользнуться, потерять равновесие и съехать вниз. А там тяжёлые английские пехотинцы уже затопчут нас и взойдут на вершину холма по нашим же телам! Рано или поздно они стащат нас с холма… Этого не миновать!
Выстраивать бойцов вдоль реки никто даже не предлагал. Английские лучники с противоположного берега могли сбить тетерева, а шотландский ополченец без брони был бы куда более лёгкой мишенью… «Щиты помогут», – размышлял Уоллес, – «Но пока мы будем прятаться за ними от ливня стрел, нас окружат…»
– Дьявол! – процедил он сквозь зубы, – Что же делать?! Вариантов нет… Но уходить нельзя! Нельзя! Должен быть выход… Не зря же мы всё это начали!.. Но где он, этот выход?
Уоллес продолжал клясть непогоду. Тут к унылому завыванию ветра добавился ещё пронзительный скрип. «Ещё и этого не хватало!»
Уильям перевёл глаза с английской армии в сторону моста. По переправе двигалась маленькая чёрная точка, в которой можно было угадать полуразбитую повозку. Видимо, кто-то, завидя две армии, решил укрыться за стенами Стерлингского замка или вообще убежать от войны подальше на север.
Скрип не прекращался долго. Казалось, повозка движется по мосту целую вечность. Скрипели её колёса, скрипели опоры моста. «Дьявольский звук! Таким пытать можно!» – Уоллес не находил себе места, – «Ну, проезжай же уже! Проезжай!»
А телега не спешила. И в какой-то момент Уильям усмирил своё раздражение и стал зачарованно за ней следить… Её путь по мосту всё ещё не кончался…
– Как думаете, что там везут? – спросил Уоллес товарищей. Боковым зрением заметил, что они одновременно обернулись на него. Видимо, столь неуместен был вопрос.
– Да один чёрт знает! – бросил де Моррей.
– Пожитки… утварь… Какая разница? – поддержал Дуглас.
– Большая… – спокойно продолжил Уоллес, – Вряд ли он везёт камни, руду, металл… Или телегу, гружённую мясом, овощами…
– Вряд ли… – согласился Дуглас.
– И тогда… сколько крестьянин с телегой могут весить? Двадцать стоунов8?
– Не больше, – согласился де Моррей.
– Почти как английский латник? Так? – Уоллес оглядел товарищей, уже лукаво улыбаясь, – Тогда как конный латник весит в два раза больше?
– Не томи, Уильям, говори, что задумал! – со свойственной для себя угрюмостью попросил Дуглас.
– Нужно дать им возможность начать переправу! – объявил Уоллес. Теперь план грядущей битвы созрел в его голове окончательно, – Пусть переправят полтысячи, тысячу, полторы тысячи людей… Наша пехота будет ждать на вершине холма… Но ведь тысяча наших бойцов спустится вниз быстрее, чем мост перейдёт сотня англичан! Выстроим войска на холме, как ты предложил, Виллем… Но это будет ловушкой! Пока они не переправят достаточное количество людей. А потом резко атакуем! Они не смогут закончить переправу! Смешно представить, но тогда численный перевес будет у нас! А их авангард останется зажат… Лучники не станут давать залп по своим же.
– А что тогда делать моей коннице? – с лёгким недоумением спросил де Моррей.
– Ждать у брода! Тяжёлая конница – их главное оружие! Против неё мы бессильны… Но! Мы можем заманить в ловушку и кавалерию врага. Виллем, ты возьмёшь половину войск пехоты…
– …половину?! – Дуглас не мог скрыть удивления.
– Половину, – спокойно подтвердил Уоллес, – Нужно, чтобы они клюнули на приманку и начали переправу по мосту. Выстрой войска недалеко у брода так, чтобы англичане видели!
– Ты знаешь, что их ведёт де Варрен…
– …дерьмо он ещё то! – вставил де Моррей.
– Дерьмо дерьмом, но не дурак! – Дуглас был по-прежнему полон сомнений, – Думаешь, наш старый граф-командующий купится на это? – спросил он у Уоллеса.
– Купится, если разместишь бойцов так, чтобы их тяжёлая конница смогла пройти мимо… – ответил тот.
– А в этот момент во фланг конницы ударю я! – догадался де Моррей.
– Совершенно верно, у тебя это получится как нельзя лучше! – подтвердил Уоллес, – А брод будете держать, пока они не отступят. Что делать дальше, решим вечером… Если доживём…
– Доживём! Отличный план! Я согласен! – сэр Эндрю засветился счастьем.
– Будь по-твоему! – согласился Дуглас и дружески хлопнул Уоллеса по спине.
– Смотрите!!! – де Моррей указал пальцем на противоположный берег, – Золотые львы!
Из тумана вынырнуло ярко-красное знамя с тремя золотыми львами. Искры от их свечения было видно даже в пасмурную погоду на противоположном берегу. Королевское знамя Англии…
– Значит, старый чёрт Крессингем тоже здесь… – констатировал факт лорд Дуглас.
Присутствие английского королевского наместника Хью Крессингема в сегодняшнем бою обещало стать для шотландцев прекрасным раздражителем. И Уоллес, и Дуглас и де Моррей были наслышаны обо всех его злодеяниях. Крессингем одаривал золотом и землями полезных ему шотландских аристократов, тем самым покупая право на произвол. А далее с карательными отрядами шёл грабить, насиловать и выжигать целые деревни, если те давали хоть малейший намёк на неповиновение. Его именем уже несколько лет пугали детей. Сам же он, по слухам, был надменным, чёрствым и циничным, не имел друзей, любил власть и деньги, которые тратил на пьяные пиры и женщин. Почти все пороки, которые могут вызывать отторжение, сошлись в этом человеке. Видимо, Эдуарду нужен был именно такой подданный, способный навести на Шотландию страх. И возложенную миссию наместник выполнял прекрасно.
– Если мы победим сегодня, – начал Уоллес достаточно спокойным голосом, – То на следующую битву под этим знаменем пойдёт сам Эдуард! Попомните мои слова, друзья! – он оживился, – Мы обязаны победить! К бою!
***
Живее, болваны! Живее! – слышались крики командиров. Английская армия готовилась к бою.
Джон де Варрен, граф Суррей, главнокомандующий, был человеком необщительным и холодным, но среди воинов зарекомендовал себя как прекрасный командир. Бойцы не слишком любили и не боготворили его, но безмерно уважали, что для него самого было гораздо важнее. Пожилой граф разделял со своими воинами тяготы походной жизни, в битвах никогда не стоял в отдалении и принимал участие в рукопашных схватках. Его приказы не обсуждались и выполнялись чётко.
Он сражался с молодым королём Эдуардом в крестовом походе! Тогда король просто пленил его сердце воина своей силой и самоотверженностью. Граф Суррей готов был отдать жизнь за своего сюзерена, отдать десять жизней, сто, тысячу, если бы таковые у него имелись. Де Варрен обожал короля и был готов выполнить любой его приказ.
Он не любил карательные походы в покорённой Шотландии. Он был полководцем, а ремеслом его была война. Вырезать деревни с крестьянами де Варрену было не по душе. Но он даже не допускал мысли усомниться в королевском приказе. Если нужно было жечь простолюдинов для устрашения прочих, для предотвращения восстаний – он делал это! Он знал, что судьба короны, судьба королевства гораздо важнее, чем тысяча ничтожных жизней. Однако всё равно в глубине своей чопорной души понимал, что это, наверное, неправильно… Жалость? Граф Суррей не знал этого чувства, но порой ловил себя на мысли, что испытывает к безвинно убиенным нечто вроде жалости…
