– Да какая моя торговля? Так, по мелочи. То ли дело раньше. Всё пятьсот да тыща. А ныне – рупь да полтина.

– Небось, старыми деньгами печь топила.

– Типун тебе на язык! Какие в деревне деньги? Что получишь, то и отдашь. Клавдия скоро придёт? Дело к ней есть.

– Должна вот-вот подойти. Ты чего, Андрюха, опять собираться начал. Сейчас хозяйка придёт. Поужинаем вместе.

– Мне пора. Так я завтра пораньше зайду, как договорились.

– Ну, давай пять. Привет сестре. Решайся, – верная работа, – и он протянул руку для прощания. – Только теперь Андрей заметил, что рука Михаила была покалечена. – Да ты не пугайся. Чего только мужики на войне не оставили. А мне повезло. Так, небольшая контузия, даже пенсия не положена. Ну, прощай и не кашляй. Тебе в переулок и на трамвай, который до Яузских ворот идёт. До завтра. Буду ждать.

Конечная остановка трамвая была у проходной типографии. За окнами первого этажа – машины, сквозь которые тянулась бесконечная бумажная лента. Из подвального приямка доносилось шуршание, казалось, что вся типография была заполнена бумагой, которую множество рук беспрерывно мяли.

К общежитию Андрей подходил в уже сформировавшихся потёмках. Было то время суток, когда солнце уже зашло, а уличные фонари ещё не зажглись.

– Пропащая душа, – встретила Андрея тётя Поля. – Заждались, ваше благородие. Времени у тебя немного осталось. Чтобы в 9 часов вон бог, а вон порог. Не задерживайся. Скажи Нюрке, что для твоего приезда чайку хорошего припасла. Пусть ко мне спустится.

– Ладно, Полина Петровна, передам. Большое спасибо за заботу о сестре. Если бы не вы, давно бы в бабах была, а институты всякие и во сне перестала бы видеть.

Андрей прошёл мимо КПП и стал подниматься по тёмной лестнице, пролёты которой были освещены через этаж. Идя на свет, он увидел женскую фигуру, прижавшуюся к стене. Женщина поздоровалась, назвав его по имени-отчеству. «Мало ли я с кем в прошлом году здесь перезнакомился!» Но на всякий случай ответил на приветствие.

Коридор общежития гудел вечерним настроением. В бытовке шумели керогазы. Где-то перебирали струны гитары. Хлопали двери.

Добравшись до нужной двери, Андрей негромко постучал. Сзади кто-то шумно задышал и тихо с волнением произнёс:

– Проходите, Андрей Петрович. Анюта вас целый день ждёт. Проходите. Девочки в кино ушли, а мы с Анютой одни остались.

Андрей толкнул дверь…

– Андрюшка! Наконец-то. Ну, сколько можно ждать. Мы уже с Катей в милицию хотели звонить. Поезд пришёл, а тебя нет и нет. Поздоровайся с Катей. Ты её узнал?

– Да мы, вроде, на лестнице поздоровались. Так это вы на лестнице были.

Но самой Кати он так и не узнал. Это был другой человек. За год воображение само создало её образ нисколько не сообразуясь с оригиналом.

– Чем прикажешь тебя угощать, братишка? Имеется икра всех сортов и прочие представители моря и суши. Сейчас чайник поставлю. Не скучайте здесь.

– Во-первых, забытые тобой родители прислали со мной кое-какую провизию, а во-вторых, у Полины Петровны для тебя заготовлен особый чай.

Последнюю фразу Анюта услышала уже в коридоре. Его басовое «ай» затихло где-то в углу. Сразу стало тихо.

Катя попыталась обойти Андрея. Но его широкая фигура не вписывалась в обстановку студенческой кельи. Поняв, что от него хотят, он сдвинулся с места и подошёл к столу, выгрузив на него содержимое вещмешка.

В комнату вошла Анюта, пристально посмотрела на присутствующих, обратилась к брату:

– Ты где пропадал целый день? Мы из-за тебя на такой фильм не пошли. Девчонки обещали достать билеты на завтра, что практически невозможно, а ты даже не оценил нашей с Катей жертвы.

– Анюта, замолчи, – немного покраснев, прервала подругу Катя. – Никакой жертвы не было. У меня просто голова разболелась. И потом, смотреть как большая обезьяна прыгает с ветки на ветку и орёт весь фильм – удовольствие не из приятных.

– Ты ещё скажи, что в библиотеку ходила! Хватит притворяться, сударыня. А ты братишка, бери полотенце и марш мыть руки. Кран ещё помнишь, где находится. И чтобы одна нога там, а другая здесь.

Чай давно остыл; первоначальный порядок на столе нарушен. Они сидели молча. Анюта, развернув стул, забралась на него с ногами. Андрей, несколько отодвинувшись, сидел вполоборота. За вечер Катя не произнесла и пары слов. Она застыла в одной позе и боялась своим не только присутствием, а и любым признаком присутствия, напомнить о себе. Она боялась оказаться лишней и в любой момент готова была сорваться с места.

– Значит, ты собираешься булки печь. Перспектива не позавидуешь. А я-то думала, что пойдешь учиться. Вам, фронтовикам только захотеть, и даже МГУ не заказан.

– А ты не подумала, кто меня кормить будет. Да не дай господи, жениться приспичит. – Катя при этих словах откинула голову, как засыпающий в неудобной позе. – Что ты на это скажешь? Нет, надо идти работать. Учёба никуда не уйдёт. Видно, не скоро ещё такое время наступит, когда у каждого диплом спрашивать будут. Знаешь, сколько солдатиков не только без диплома, но и без аттестата воевало. Да ещё как воевали. Немцы у нас справку об образовании не спрашивали, и свои не показывали.

– Жильём до осени я тебе обеспечу. Есть у нас в группе один парень. У него квартира пустует. К нему мы тебя и отправлю. Я пойду, позвоню ему. Время по тети Полиным часам к регламенту подходит. Скоро по коридорам шмыгать начнёт. Посидите пока одни. Может, о чём договоритесь.

Хватаясь за чашки и ложки. Катя сорвалась с места и вышла в коридор.

– Не понятливый ты, Андрюха. Девка по тебе второй год сохнет, а ты жениться не хочешь. Чему вас только в армии учили? Кавалер называется!

– Ладно, тебе. Смотрю, тебя многому в институте научили. Этот что ли белобрысый на тумбочке кавалером твоим будет? К нему меня хочешь сплавить? В коренные москвички, смотри, не выбейся.

– Чем чёрт не шутит, когда… Но, видно, не судьба. Свекровь будущая на меня косо смотрит. Не для меня такого сокола воспитывала. Видишь, какой! Нос задрал, веки опустил. Смотрит на мир, и не смотрит. Понимает, что творит или не понимает.

Анюта, не сводя глаз с фотографии, направилась к двери. В коридоре раздался её звонкий голос:

– Сейчас, тётя Поля. Позвоню только, и сразу уйдёт.

– Говорю тебе: не положено. Правила читала? Подписывалась? Щас чтобы его ноги не было. Милиция придёт – она разбираться не станет. Брат он тебе или ещё кто… протокол составят. И все дела…

Шаркающие шаги удалились. За дверью стало тихо. Только будильники пытались перестучать друг друга, но они тишине не мешали.

В комнате с окнами, завешенными тёмно-синими гардинами, стоял полумрак. Почти до середины окна спускался весь в складках ламбрекен, ниже которого гардины были подхвачены витыми такого же цвета плетёными канатиками. Паркет, набранный ромбиками, казался составленным из кубиков, поставленных друг на друга, что входило в противоречие с перспективой. Стены, увешенные картинами, фотографиями и коврами, скрывали обои, но и те по качеству не уступали остальному антуражу.

«Неужели у одного человека, одной семьи, может быть столько вещей? А эта стенная галерея фотографий начала собираться ещё в прошлом веке.» Мысли Андрея ворочались медленно. Он недавно пришёл со смены и, проводив, Василия, залёг спать, но сон в такой непривычной обстановке никак не приходил. За годы военной жизни он привык к простому ложу, основой для которого была шинель, выполнявшая сразу несколько спальных функций. Только после войны в гарнизонной казарме он спал на кровати, которая была ничуть не мягче шинели.

Прошло уже больше месяца, как он поселился в квартире Беловых. За это время с Беловым-младшим они виделись не очень часто – утром да вечером, обходясь традиционными для таких случаев кивками и бормотанием чего-то не совсем разборчивого, задавая безответные вопросы. Несколько раз Андрей попадал на студенческие вечеринки, на которые его привлекала Анюта. На вечеринках бывала и Катя. Она стала более разговорчивой и раскованней с ним. Анюта придумывали поручения для них двоих. Но это настойчивое подталкивание сестры мешало Андрею сойтись ближе с Катей. Он привык выбирать и принимать решение сам. Торопливость сестры, желавшая мгновенных результатов, отталкивала Андрея, и приводила к обратному результату.