– Шёл я мимо давеча… – неуверенно начал Леонтий.

– Меня рядом видел? – спросил дед.

– Нет.

– Я же говорю – привиделось. Мне с чужаком на одном дворе не разойтись.

– Ладно, шут с ним, – проговорил Леонтий, смотря на деда с недоверием. – Значит, одна твоя внучка?

– Одна голубка, одна.

Вынужденный поверить на слово, Леонтий махнул рукой. Порозовевшее лицо начало бледнеть. Оставляя в покое чужие радости и печали, пришло время вспомнить про свои собственные.

– Беда у меня, Серафим.

– Что случилось?

– Мыши. Целое кладбище в подвале.

– Вот это да! Неужто голодуха доконала?

– Я было поначалу и сам так подумал. Да у всех, вишь, знак характерный – хребет переломан. Опознал, чья работа. Летом у меня мансарду семья снимала. Тихая, хорошая, всем довольная. И я ею доволен тоже был. Питались они там же – в мансарде. На погибель мышам. И, вишь, одну за другой потом из мышеловки тихо, тайком, в простенок отправляли. Он худой у меня. Все до подвала и долетали. Полез намедни за огурцами, а там…

– Вернули, стало быть, тебе твоё добро? – заметил дед, улыбаясь.

– Нагадили поганцы в самую душу. Что теперь делать?

– Яму копать, – посоветовал дед. – Для братской могилы. Чем глубже, тем лучше.

Сзади в доме скрипнула дверь, наружу выглянула Вика.

– Дед! Ты где? Мы с Колей ждём тебя.

– Иду, – откликнулся дед.

Леонтий, насторожившись, вытянул шею.

– Коля? А кто это – Коля?

– Родственник малолетний.

– А говорил – одна внучка.

– Так он от земли два вершка. Не считается.

– Он на тебя больше похож или смуглее? – вновь начало розоветь лицо Леонтия.

– Чуток смуглее.

– Он самый и есть цыган! – не терпящим возражений тоном заявил Леонтий. – Два вершка волосы у него на голове.

– А хоть бы и так. Что теперь?

– Женихаться приехал?

– Эх, как у тебя личность разгорелась! – заметил дед. – Был бы курящим – прикурил.

– А всё же?

– Напрасно ты полыхаешь, Леонтий. Нет здесь ни женихов, ни невест. Одни родственники. Вечером уезжают.

– Ах, Серафим, – покачал головой Леонтий. – Старый ты краб. Так и помрёшь со своими тайнами.

– Вот свидимся на том свете, тогда и исповедуюсь, – улыбнулся дед. – Узнаешь всё.

Они не покидали дом до вечера. Пользуясь подвернувшейся возможностью, дед обучал Вику премудростям домашней кулинарии. Под его руководством она попыталась приготовить обед – первый в своей жизни. Не хватило нескольких ингредиентов. Каких именно, дед не уточнил, лишь многозначительно прищурившись во время общей пробы.

Коля долечивался. На сей счёт в его распоряжении были пар от сваренной в мундирах картошки, горячий сладкий чай и старые, выцветшие от времени, фронтовые фотографии деда.

Пришло время отъезда. Как ни отговаривали деда и Вика, и Коля, он отправился провожать их на станцию.

Стоя перед раскрытыми дверьми электрички, Вика не удержалась и бросилась ему на шею.

– Не забывай про меня, – сказал он ей на ухо. – Приезжай.

– Обязательно, – прошептала она. – Я люблю тебя, очень-очень…

Прощаясь и жмя руку деда, Коля смотрел на него во все глаза. Стараясь запечатлеть всё, не пропустить ни одной детали, он высекал его навечно в граните своей памяти.

Электричка уехала. Смахнув невольную слезу, дед постоял, посмотрел ей вслед и отправился домой.

Оставленный один, визжа и лая, пытаясь вырваться на волю, Рой бесновался на цепи. Дед открыл калитку, прошёл во двор и остановился перед псом. Утихомиривая, потрепал по загривку. Поднял глаза в небо, приложил пятерню к груди и, унимая свои сердечные боль и трепет, вздохнул.

– Будем зимовать, Рой.

За день до освобождения квартиры Степан принялся заметать следы тайного пребывания в ней, стараясь делать это как можно незаметнее. Однако Илона заметила. Пришлось признаваться. Узнав всю правду о своём участии в авантюре, она пришла в ужас. Но делать было нечего, следов хватало, времени убрать их оставалось в обрез и потому следовало немедля браться за работу. Узнай Горыныч, чего им обоим стоило вернуть квартире прежний вид, то не потребовал бы платы за наём – компенсация была достойной.

Наконец, все волнения остались позади. Шли последние минуты перед уходом. Сидя, они прощались со своим временным жильём.

– О чём задумалась? – спросил он её.

– Мы всё равно оставляем здесь частицу себя, – ответила она, осматриваясь. – Свою энергию, если хочешь. Незримую тонкую материю.

– И что с этим делать?

– Не знаю. Тебе виднее – ведь ты же всё это затеял.

Они помолчали.

– Долой стены, – сказал он, махая рукой. – Возвращаемся в природу.

– Назад в эдельвейсы? – подыгрывая, улыбнулась она.

– Другого выхода нет. Мы были и остаёмся бездомными. Хотя в этом есть и своё преимущество – таким, как мы, открыты все вершины. Хотела бы увидеть облака?

– И среди них тебя – в неземной красе!

– Ну, да.

– Заманчиво. Про облака-то я наслышана, а вот, каков ты в своей настоящей красе, не знаю.

– Будь уверена – я не разочарую тебя.

– Хотелось бы верить. Однако, ты – снежный эдельвейс. Я – спутница южных широт, любимица солнца, гербера. Как будет выглядеть наш союз?

– Мы дополним друг друга. Половинами единого целого. Свет, воздух и вода – всё, что нужно цветам для счастья.

Илона вздохнула.

– Хочу утешиться. Живыми цветами – прямо сейчас.

Материалистка, едва не бросил ей в лицо Степан. Но сдержался. Такова женская природа.

Он поднялся.

– Куда ты? – спросила она.

– Мы уходим, а хомяк с рыбами остаются. Надо договориться, чтобы не вздумали рассказать про нас.

Задумавшись, Илона устремила взгляд ему вслед. А ведь он слов на ветер не бросает. Отыщет путь, возьмёт да и поведёт за собой на свою вершину. Ум, сила, характер – всё есть. Мужчина…

Стрелка уровня топлива колебалась близ нулевой отметки. Бензобак был почти пуст. На последнем издыхании, выжимая из себя всю способную пламенеть жидкость, мотоцикл нёсся к заветному источнику. Этим вечером горючее было нарасхват, слаще и привлекательнее самого нектара. Длинная очередь растянулась перед бензоколонкой. Примыкая к ней и достигая цели, мотоцикл остановился.

Чет выключил фару, заглушил мотор и, снимая шлем, обернулся.

– Полчаса простоим, не меньше.

– Потерянное время, – откликнулся Боронок из коляски.

Сидящий за Четом Нечет зевнул.

– Интересно, – вступил в разговор он, – хватит бензина на всех? Может…

– Не каркай! – поспешил оборвать его Чет.

Боронок вылез из коляски. Вытянув вперёд руки, прямой, как аршин, медленно присел. Один раз, другой. Размявшись, уставился на очередь. Неподвижная вереница людей и машин производила тягостное впечатление.

– Нечётный, – позвал он.

– Что?

– А ведь нам с тобой бензин без надобности.

– Да, – оживился Нечет.

– Тогда что тут делать? Пошли, погуляем под звёздным небом.

– Это дело!

Чет не стал препятствовать их уходу. Оставшись один, стоя, с видом мученика он скрестил руки на груди. Реанимация беспомощного железного коня требовала от него известной доли стойкости, терпения и самопожертвования.

Вскоре сзади подъехала машина, хвост очереди удлинился, переднее транспортное средство тронулось с места, оживляясь и толкая мотоцикл вслед за ним, Чет начал движение вперёд.

Когда очередь сократилась наполовину, мимо, медленно, словно разыскивая кого-то, проехали две «Явы». Спустя некоторое время, вернувшись, они притормозили рядом.

– Эй, ты! – окликнул Чета ближний наездник.

Лишённый возможности избавиться от внезапного пристального интереса к себе, Чет поднял голову и ответил хмурым взглядом.

– Ты нас помнишь?

– Впервые вижу.

– А кто же тогда вчера ночью поворот нам не уступил?

– Где?

– Здесь недалеко – у Пискарёвского кладбища.