– Я с тобой! – донесло крик эхо.

– Я с тобой, – повторила она, уезжая.

Было позднее воскресное утро. Охваченный плотницким усердием дед строгал рубанком доски. Рой, сидя на цепи, контролировал порядок. Терпкий запах свежей древесины разливался по двору.

Дверь дома распахнулась. На пороге появилась Вика. Рой рванулся ей навстречу прыжком во всю длину цепи. Остановился, скованный неволей, и принялся скакать на месте, весь вне себя от радости и возбуждения.

Его обострённые нюх и чутьё предвкушали праздник. Борщ, тот самый, чудесный и забытый, которым дед кормил в те годы, когда их родная стая жила втроём. Всё не зря – невыносимая тоска по бабушке, долгий, трудный и безуспешный поиск её следов, вой по ночам… Конец печалям. Плохие времена были пережиты.

Вика не обманула собачьих надежд. В её руках действительно была миска с борщом. И личный подарок другу – оторванное от своей порции мясо.

Увидев Вику, дед прервал работу. Выковыривая стружку из рубанка, предупредил:

– Смотри, пальцы береги.

Вика не вняла предупреждению. Она смело подошла к Рою, поставила миску перед ним, присела рядом и запустила пальцы ему в шерсть.

Пёс ткнулся в неё, лизнул и, извиняюще мотнув головой, склонился над миской. Борщ начал с шумом таять. Лаская Роя, Вика забыла про всякую осторожность. Но дед был настороже. Упёртый строгий хозяйский взгляд довлел над псом. И тому ничего другого не оставалось, как вымарывая из себя зверя, стараться выглядеть агнцом – кротким, миролюбивым, добродушным.

Когда миска опустела, дед, глядя на облизывающегося довольного Роя, заметил:

– Пропала собака.

– Ну, что ты, деда, – вступилась Вика. – Он просто хорошо поел. Правда, Рой?

Рой гавкнул в знак благодарности.

– Собака должна знать своё место, – сказал дед. – Она не птица небесная, чтобы кормить её с руки.

– Дед, Рой не просто собака – он наш друг.

Дед усмехнулся.

Вика присела, обхватила голову Роя и посмотрела ему в глаза.

– Таков наш дед, – с сожалением произнесла она. – Никогда не выставляет свои чувства напоказ, но будь уверен, Роюшка – он любит тебя.

Рой внимательно выслушал её, повернул голову к деду и замер немым ожиданием, словно спрашивая, правильно ли он понял эти слова.

Дед промолчал. Но вид его был красноречивее всяких слов. Нам, брат, с тобой зимовать.

Вернувшись в дом и пройдя на кухню, Вика встретила Колю. Он сидел, уткнувшись в чашку чая, сосредоточенно и неподвижно, словно ища в ней клад.

– Привет! – обратилась она к нему. – Как спалось?

– Э-мме-э, – отозвался Коля, продолжая углублённо изучать чашку.

Чувствуя неладное, Вика подошла и заглянула в чай.

– Ты что такой? – спросила она, не найдя ответа.

– Нос не дышит, – ответил Коля гнусавым голосом, не поднимая головы.

– Посмотри-ка на меня! – велела Вика.

Коля подчинился.

Его вид ошеломил её.

– Допрыгался, испытатель!

– Да, – тяжело вздохнул Коля.

– Сиди. Надо рассказать деду.

– Вжик, вжик, – летели из-под рубанка стружки.

Дед с воодушевлением строгал очередную доску.

Вика подбежала к нему.

– Коля заболел!

– Как это его угораздило?

– Без тебя не обошлось. Ведро воды утром помнишь?

Дед остановился, отложил рубанок, взглянул на Вику.

– Что совсем больной?

– Совсем.

– Сочувствую.

– Сочувствуешь?! Ну, ты даёшь, дед! Коле плохо. Он сюда здоровый приехал. Тебе не стыдно?

– Кто знал, что этим кончится, – пожал плечами дед. – Надо было сразу признаться: так мол и так, сделан из сахара, ограниченной годности. Я ведь ему навстречу шёл.

– Что теперь делать?

– Лечиться. И не смотри на меня так. Прожжёшь насквозь – придётся всему Репино карантин объявлять. Давай, зови его сюда ко мне, во двор.

Вика убежала. Спустя несколько минут она вышла из дома, сопровождая еле переставляющего ноги, одетого в ватник инвалида.

С выражением прощающегося с жизнью мученика на лице Коля приблизился к деду.

– Однако как тебя скрутило, – заметил дед. – Холодно в ватнике-то?

– Да-а, – передёрнул плечами Коля.

– Видишь, как всё вышло – не так, как хотелось бы. Выбор теперь у тебя невелик. Либо таким навсегда останешься, либо послушаешь меня.

Борясь с собой, Коля попытался обрести дополнительную устойчивость.

– Что? – приложил к уху руку дед.

– Ш-ш-ш…

– Не слышу! – рявкнул дед и сбросил куртку, оставаясь в одной тельняшке.

Вика вцепилась в Колю сзади. Он отчаянно заморгал глазами.

– Если веришь мне, – голос деда звучал натянутой струной, – айда за мной. Утренняя роса нынче свежа и бодра как никогда. Сольёмся с ней в одно целое. И не слушай мою Викторию. Она тебе сейчас не подмога.

– Греков! – попыталась урезонить деда Вика.

Но тот отмахнулся. Его внимание было целиком устремлено на Колю.

– Ну, что, двое здесь мужиков или один?

Вместо ответа Коля начал раздеваться.

– Вика, отвернись! – приказал дед.

Глаза Вики растерянно заметались, не зная, что делать, как противостоять творящемуся беспределу, она отвернулась и начала молча поднимать падающие наземь Колины ватник, рубашку, штаны…

Дед в одних плавках устремился к колонке. Обнажённый Коля – за ним.

– Ты сам виноват, – говорил дед, сатанея на ходу. – Породнился вчера с водой, теперь надо жить с ней в союзе, разлуки, как видишь, она не прощает.

Жадно хватая воздух ртом, словно пойманная рыба, Коля прислушивался.

Дойдя до колонки, дед встал босыми ногами на цементную плиту, сжал кулаки и, потрясая ими, послал вызов всему холоду на земле, в небесах и на море. Поставил ведро под кран, открыл вентиль. Кран выдохнул, задумался на мгновение и брызнул струёй шумной ледяной воды.

Ведро наполнилось до краёв. Коля замер. Дед подмигнул ему, схватился за дужку и, подняв ведро, в мгновенье ока облил себя водой с головы до пят.

– Уф!

Коля поёжился.

– М-моя очередь?

– Точно.

– А м-может не надо? – жалобно выдавил Коля.

Но дед, как будто не слыша его, скомандовал:

– Вставай на моё место!

Через силу, как неживой, Коля шагнул на плиту.

Снова зашумела струя, ведро начало заполняться водой.

– Стой смирно, – велел дед. – Закрой глаза, отключись.

– А как отключиться? – спросил Коля, зажмуриваясь.

– Это просто. Вспомни себя до рождения.

Скрипнула дужка, донёсся лёгкий плеск. Коля почувствовал лёд всей изнанкой кожи. Стиснул зубы…

Вода выплеснулась.

Он открыл глаза. Лужа расплывалась у ног. Мимо.

Улыбаясь, дед покачал пустым ведром.

– Молодец!

– Дед! – Стоя у дома и прижимая к себе Колину одежду, Вика сердито смотрела на них.

– Идём, – махнул ей дед рукой.

Коля молчал, не в силах произнести ни слова. Рот его был открыт. Он дышал им взахлёб, как отпущенная в воду рыба. Уже не больной – битый, тот самый, за которого всегда дают двух. Небитых.

После экзекуции, отправив внучку и Колю в дом, дед взялся было снова за рубанок, но сноровка покинула его. Инерция была велика. Экзекутор доминировал над плотником. Он решил передохнуть. Отложил рубанок, развернулся и пошёл по следу молодёжи. Возвращать былое равновесие.

– Эй, Серафим! – раздался вслед ему оклик.

Он оглянулся. За забором маячила грузная фигура соседа Леонтия. Махая руками, тот звал к себе. Изменив направление, дед пошёл ему навстречу.

– У тебя никак гости? – спросил Леонтий, поздоровавшись.

– Да, – ответил дед. – Внучка.

– А парень кто?

– Какой парень?

– Цыган. Никак жених, а? – Лицо Леонтия розовело на глазах, предвкушая свежую животрепещущую новость для всего посёлка.

– Привиделось тебе. Внучка одна.

Леонтий растерянно вытаращил глаза.

– Не было никакого цыгана, – сказал дед. – Собака на цепи – почуяла бы.