Показались заросли осоки. Кончалась территория жуков и людей. Начинались владения дикого пляжа. Вступая в их раздольные просторы, Степан вспомнил об Илоне. Предвкушение близкой встречи охватило его. Включился автопилот. И рванулась босая душа вперёд, не разбирая ни дорог, ни преград вокруг.

Степан был хорошим пловцом. Несколько раз за день, срываясь и оставляя её одну, он уходил в залив – по пояс, плечи, целиком, пока не сливался с водой так, что совсем скрывался из вида. Заплывы длились бесконечно. И всякий раз, когда ожидание Илоны на берегу достигало пика, он возвращался, выходя из воды медленно, не торопясь, исподволь – обрядом мира и согласия с родной стихией.

Прошло достаточно времени как он ушёл. Она поднялась с песка, отряхнулась, посмотрела вдаль на залив, повернула голову и чуть не вскрикнула. Он возвращался из сухопутного путешествия раненым, хромая на одну ногу.

Илона побежала ему навстречу.

– Поранился?

– Пустяк. Держи свой лимонад.

– У тебя кровь. Давай садись, посмотрим.

– Сейчас. – Он передал ей бутылку, направился к воде, всполоснул ногу и запрыгал обратно на одной здоровой ноге – к брошенному на песок покрывалу.

– Представляешь, – опустился он на ткань, – шёл туда – жуков под ногами видимо-невидимо. Иду обратно – ещё больше.

– Ты не бредишь? – спросила она, внимательно взглянув на него. – Какие ещё жуки?

– Божьи коровки. Павшие.

– Бред, – пожала плечами Илона. – Или какая-то аномалия.

– Море жуков! Последний парад насекомых. Такого я ещё не видел.

– Разберёмся, – сказала Илона.

Она взяла сумочку, вынула носовой платок, пластырь. Устроилась перед ним, положила его ступню себе на колено и принялась внимательно осматривать её.

– Так на что ты напоролся?

– Стекло, – поморщился он.

– И правда – стекло, – нащупав, она ухватила краешек прозрачного осколка. – Стекло – это хорошо. Чище, по крайней мере, ржавого гвоздя. Смотри, – продемонстрировала она вытащенный осколок.

– Малыш, – улыбнулся он через силу. – Если бы ты видела, какого сома вытащил я сам! Вот, – отмерил он длину указательного пальца.

– Охотно верю, – сказала она, приглядываясь к ступне. – Но, кажется, тот сом был не последний.

Он побледнел.

– Я ничего не чувствую.

– Хорошее обезболивание, – улыбнулась она. Проходясь пальчиками по уже пустой ране и изображая схватку, воскликнула:

– Смотри-ка, ускользает!

– Лови! – подбодрил Степан.

– Эх, – щипнув воздух, остановилась Илона. – Поздно, уплыл за первым сомом.

– Туда ему и дорога, – с облегчением вздохнул Степан.

– Да, – согласилась Илона, беря в руки пластырь. – Однако нет худа без добра, продолжила она, распечатывая упаковку. – Тебе, мой друг, заплывы в ближайшие дни противопоказаны. Слышишь? Строгий сухопутный режим. Если честно, я очень рада.

Степан, откинув голову назад, смолчал.

Залепив рану пластырем, Илона подула на него, подняла глаза на раненого.

– Как?

– Стреляет, – отозвался он.

– Так и надо. Теперь всё. Устала, хочу пить.

…Илона задумчиво гладила его по волосам. Туда-сюда. Белокурый жёсткий ёршик ласкал её руку, она – его. Внезапно она нахмурилась и, прерывая сеанс нежности, ущипнула любимого за ухо.

– Короче не мог подстричься?

Он зажмурился, пожимая плечами, выдавил:

– Производственная необходимость.

– Что ты имеешь в виду?

Степан открыл глаза.

– Я имею в виду сборы.

– А-а, – протянула она.

– Все пацаны решили, – продолжал он, – лучше оставить неприкосновенный запас волос, чем лишиться их совсем. Главный военный обещал всем волосатым бесплатную стрижку под ноль.

– И что он себе позволяет! – возмутилась Илона. – Сатрап! Это же самое натуральное подавление личности.

– Точно, – поддакнул Степан.

– Чтобы после сборов не смел так стричься!

– А что плохого? С такой стрижкой вся армия ходит – от солдата до генерала.

– То армия, – заметила она. – У неё кругом враги. А нам с тобой воевать не с кем. Мы люди мирные. Наше счастье – в вихрах. И здесь, как в настоящем хлебном поле – каждый колосок на счету.

Степан озабоченно провёл рукой по ёршику.

– Хорошо хоть корни остались, – сказала Илона, смотря на него и хитро прищуриваясь. – Всё же, какое-никакое, а утешение.

– Да, – улыбнулся Степан.

…Последняя электричка в город уходила через час. На пляж опускались сумерки. Умиротворённо, чуть слышно, словно сожалея о своём дневном неистовстве, плескались волны о песок. Особое чудесное настроение распространялось вокруг. Природа обретала покой, сливаясь воедино стихиями земли, воздуха и воды.

– О чём задумалась? – спросил Степан, нарушая тишину.

Илона откликнулась не сразу. Прошло несколько минут прежде, чем одолевающие её чувства нашли выражение словами.

– Знаешь, наше одиночество обманчиво. Мы здесь не одни. Перед нами наше общее родное начало. Ласковый и нежный, бесконечный океан.

Она повернулась к нему. Глаза её горели.

– Твои жуки не умерли. Круг замкнулся. Они стали частицей океана. Самой бесконечностью.

Степан улыбнулся.

– Прекрасный день для новой жизни, – заметил он.

– Прекрасный, – подтвердила она. – Один из лучших. Такой день остаётся в памяти.

– Да, – соглашаясь, кивнул Степан.

– Навсегда.

Думы и разговоры иссякли. Они сидели перед огромным во всё небо розовым закатом, забыв про всё, наедине с собой и целым миром, в обнимку, словно боясь потерять друг друга, совсем ещё дети, накануне большой и взрослой жизни – прошлым, настоящим и будущим лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года…

Ранним утром 1-го августа трёхкомнатная квартира Степана на Гражданке переживала столпотворение. Вся семья – мать, отец, сестра, суетясь, собирали его в дорогу. Домочадцев угнетала предстоящая месячная разлука. Степан, напротив, был оживлён и весел. Впереди встреча старых испытанных друзей. Жизнь роем.

Ранее, прослышав про сборы, всполошился дед. И тут же условился об обязательном свидании с внуком: для, так сказать, напутственного слова. Свидание состоялось. Вдвоём с Илоной они навестили деда проездом с пляжа, благо до Репино, где дед жил в собственном доме, было рукой подать.

Дед. Бывший фронтовик, морской пехотинец, ныне 70-летний пенсионер Серафим Греков. Здоровый телом и духом, поджарый жизнерадостный белозубый старик.

Дед жил один, потеряв жену – бабушку Степана – несколько лет назад в автомобильной катастрофе. Едва поздоровавшись с гостями, он отправил Илону хлопотать на кухню, а сам уединился со Степаном. Разговор по душам. Серьёзней не бывает. Степан пытался было рассеять серьёзность напускным весельем, но дед не поддался. Терпеливо дождавшись подходящего момента, он устремил взгляд в глаза внука и, приковывая внимание, изрёк:

– Грековы за твоей спиной. Будь достоин на людях всех наших. Гляди, не посрами.

То были части ключевой фразы. Прямое попадание. Он – первый и последний мужчина своего рода на рубеже между прошлым и будущим. До конца вечера, в течение которого дед, веселясь, смешил Илону морскими байками, Степан молча, наедине с собой пожинал плоды. Сила напутственного дедовского слова, ожившая магия древнего обряда, эстафета, терзая и заставляя быть серьёзным, брали своё.

Прощание с Илоной состоялось накануне, во время долгих, чуть ли не до утра, проводов её после пляжа домой. Она поделилась важной новостью. Учёба в институте на инженера-технолога разочаровала её. Посоветовавшись с матерью, она решила переводиться в Медицинскую Академию, пойти по материнским стопам – стать врачом.

Степан возблагодарил небо, что подобная перемена случилась вовремя, после того как ему посчастливилось встретиться со своей половиной. Не повезло Вузу – бедному институту вновь предстояло плодить безликую инженерную братву.