Когда Дима уже скрылся из виду, Моня сказал мне:

– Этому парню самое место в твоей будущей творческой резервации.

– Да, Дима будет приглашен туда одним из первых. Прикажу приготовить для него роскошную свалку – из американских автомобилей, японской радиотехники и швейцарских часов. Пусть порадуется…

Уже поужинали пакетными «макаронами по-флотски», уже настраивались на приятное ничегонеделание, перемежаемое политстычками у радиоприемника комиссара и худрука, когда Партизан, поглядывая в сторону леса, заволновался. «Экскурсии на ночь глядя – это уже ни в какие ворота не лезет!» – говорили его красноречивые взгляды на коллег. Но чтобы начальство опять не упрекнуло его в том, что работает он спустя рукава, Партизан все же нехотя потрусил побрехать на припозднившихся гостей.

– Из добропорядочной полянки имени исторического съезда партии наша база становится Меккой и Мединой подозрительной науки, – констатировал я. – Надо избавляться от репутации душек-уфологов. Пора вносить в наши отношения с читателями «Мытищинского комсомольца» холодок отчуждения. Настало время присвоить нашим работам какой-то гриф секретности. А в качестве утешения и сувенира допускается раздача гостям по чайной ложечке аномального грунта.

Из-за деревьев показались трое мужчин. Они опасливо оглядывались по сторонам, как бы признавая, что, связавшись с уфологией, затеяли нечто предосудительное. Не заметив ничего подозрительного, гости, сопровождаемые недовольным Партизаном, направились к экспедиционной палатке.

На всех – строгие темные костюмы, застегнутые на все пуговицы, сорочки, галстуки, добротная обувь. Так одетыми ходят на светский прием, а не в темный лес.

Один поздний гость был уже в годах, другой – помоложе, третий – совсем молодой.

– Анатолий Васильевич, – представился старший.

– Герман, – по-военному поддав подбородок вперед, доложил о себе второй.

– Слава, – назвал себя самый молодой.

Своим внешним видом они невольно вызывали уважение к себе. Можно было ожидать каких-то важных для нас сообщений, какой-то весьма конфиденциальной информации, которой лучше поделиться без свидетелей.

Несмотря на поздний час и только что оглашенный приказ по экспедиции, даже у меня, его автора, язык не поворачивался, всучив гостям по чайной ложечке сувенирного грунта, попросить их тут же покинуть аномальную зону. Мы любезно предложили нашим интеллигентным гостям чай, но все они вежливо отказались, предпочтя сразу перейти к тому важному делу, которое привело их сюда.

– Товарищи, – еще раз внимательно оглядевшись и убедившись, что поблизости нет посторонних ушей, тихо сказал Анатолий Васильевич. – Мы представляем московский оргкомитет по созданию единой уфологической организации страны и московское же бюро по подготовке учредительного съезда уфологов. Легальным, как вы понимаете, он быть не может.

Герман и Слава кивками подтвердили высокий статус делегации.

Вот те на! Мы никак не ожидали, что советская уфология уже выросла из своих коротких штанишек и даже примеривает к себе такие парадные мундиры солидных структур, как бюро, комитеты и съезды – пусть пока и нелегальные.

Анатолий Васильевич, который, как видно, и в оргкомитете, и в бюро был за главного, стал говорить о наболевшем.

– Становление отечественной уфологии, товарищи, проходит в труднейших условиях. Власти не признают ее. Действовать приходится в подполье. Тема НЛО для наших подкаблучных средств массовой информации – табу. Мы считаем каким-то казусом появление в «Мытищинском комсомольце» заметки о вашей экспедиции.

– Да, это, вероятно, было грубым просмотром цензуры, – согласился я.

– И вам позволяют здесь беспрепятственно работать?

– До недавнего времени мы представлялись туристической публике зоологами. Теперь решили: будь что будет. Пора советской уфологии выходить из унижающего ее подполья.

– Ой, не зря ли вы сняли ту зоологическую маскировку? – покачал головой Анатолий Васильевич. – Ведь открытое увлечение уфологией считается у нас чуть ли не уголовным правонарушением. Теперь ждите каких-нибудь окриков.

– Мой участковый недавно вызвал меня и предупредил: «У меня на участке ни уфологов, ни других гангстеров никогда не будет!» – горько усмехнулся Слава.

– Не подготовил собрание своей ячейки как подобает, не позаботился о скрытности и маскировке – вот участковый и пронюхал, – попенял Славе Герман.

– Да, я не считаю нужным заводить в нашей среде фальшивые бороды, темные очки, пароли и другую шпионскую атрибутику, – обиделся на замечание Слава. – Мы не вооруженное восстание готовим.

– Вот и засветишь всю нашу организацию. И сам из милиции вылазить не будешь, и других за собой потащишь.

– И на первом же допросе расскажу, как вы, Герман, в каждом своем выступлении призываете поджечь Академию Наук… – криво усмехнувшись, сказал Слава.

– Не надо утрировать мои выступления. Всю Академию поджигать я не призываю. Я лишь предлагаю набить урны у ее парадного подъезда той антиуфологической стряпней, которую инспирирует Академия, и поджечь эти урны. Это станет зримой формой нашего протеста. Других возможностей выразить его у нас пока нет…

Обстановка в оргбюро накалялась. Я, как хозяин, попытался разрядить ее.

– Надо думать, становление любой науки – это всегда болезненный процесс. Грустно, конечно, что роль инквизиции в этом случае взяла на себя достоуважаемая Академия Наук.

– Академия – это бы еще ладно, – посетовал Анатолий Васильевич. – А вот власти на местах… Еще и не знают толком, что такое уфология, а уже науськаны против нее. Попадись им кто из нас в руки, того гляди, и впрямь как ведьму на костер поведут… Если бы вы знали, товарищи, как трудно создавать на местах наблюдательные пункты, проводить там опрос очевидцев, организовать сбор материала… Для того, чтобы прорваться в какую-нибудь перспективную аномальную зону, мы тоже вынуждены маскироваться. Выдаем себя за собирателей народных песен глубинки – представляемся фольклорной экспедицией «Светит месяц». А тут иной раз получается, что хрен редьки не слаще. Так насядут на тебя с этими песнями! Такой галиматьи наслушаешься!.. Вы никогда не распаляли какую-нибудь деревенскую старушенцию, чтобы она вам пропела всё то, что пелось на ее долгом веку? И не советую. В своих будущих мемуарах я напишу об этом так: «Когда я очнулся – она все еще пела и пела…»

Анатолий Васильевич был готов рассказывать и рассказывать о том, как нелегко приходится пионерам советской уфологии. Отверженными – не принятыми официальной наукой и властями, не понятыми обществом – чувствовали они себя. Чужаками. Заговорщиками. В тылу неприятеля. Даже самую безобидную информацию им приходилось передавать так, как шёпотом передают новости на оккупированных территориях: «Слышали? Вчера над Кривыми Топорищами опять видели наш „ястребок“…»

– Товарищи! – проникновенно перешел к существу дела Анатолий Васильевич. – Не всегда уфологии быть в загоне. Настанут, обязательно настанут для нее лучшие времена. К этому надо готовиться. Все более актуальной становится необходимость создания единой уфологической организации страны и ее центра. Идет активная подготовка учредительного съезда. Естественно, мы, – Анатолий Васильевич показал на себя и своих спутников, – приложим все силы к тому, чтобы и съезд проходил в Москве, и всесоюзным центром уфологии была признана тоже Москва.

– Неужели кто-то выступает против такой позиции? – выразил я общее недоумение нашего коллектива.

– Еще как выступают! В некоторых региональных организациях нас считают этакими самозваными чиновниками от уфологии и не упускают случая лишний раз ехидно спросить: видели ли в московском оргкомитете хоть одно НЛО? Сомнительная логика, не правда ли? Пушнину тоже ведь не в Измайловском парке добывают, а главк – в Москве… У нас есть уверенность, что на съезде Москву признают центром Северо-Запад, Прибалтика, Украина, Кавказ… То есть, за европейскую часть мы спокойны. Есть подвижки и в Средней Азии. Герман лично организовал уфологические ячейки в Нукусе и Талды-Кургане. Жаль, с Андижаном ничего не получилось. Славе так и не удалось создать там наш филиал.