Инструкции. Часть первая. Введение. ЛПП-91 представляет собой оружие общего назначения с непростым функционалом, классификация „мир“, непригодно для полномасштабных боевых действий, конструкция и рабочие характеристики основаны на рекомендациях…»
Пистолет лежит на столе и рассказывает о себе тоненьким голосом, а я лежу без сил на кушетке и смотрю через окно на оживленную улицу Нижнего Врексиса. Подземные грузовые поезда каждые несколько минут сотрясают мой ветхий домишко, по улице снуют машины, богатеи и полиция передвигаются по воздуху на флаерах и крузерах, а надо всем этим – космические корабли.
Я чувствую себя как в ловушке между всеми этими пластами целеустремленного движения.
Вдалеке над городом я вижу стройную сверкающую трубу Лифта, тянущуюся к небесам и в космос сквозь тучи. Почему Адмирал не хочет воспользоваться Лифтом? Обязательно надо устроить эту показуху – вернуться из дальнего вояжа на своем корабле. Может быть, он считает хваленый Лифт недостойным его? Тщеславные ублюдки – все они здесь такие. Они (если уж говорить откровенно) заслуживают смерти, но я-то тут при чем? Я вовсе не хочу их убивать. Черт бы подрал эти их фаллические корабли.
Правда, Лифт точно так же похож на член. К тому же, если бы Адмирал возвращался по трубе, Каддус и Круйзел потребовали бы уничтожить и ее. Проклятье. Я трясу головой.
У меня в руке высокий стакан с джалем – самым дешевым крепким напитком во Врексисе. Это уже второй стакан, но джаль не доставляет мне удовольствия. Пистолет все щебечет, обращаясь к убогой гостиной нашей квартиры. Я жду Мауста, мне не хватает его даже больше, чем обычно. Я смотрю на терминал на моем запястье. Судя по времени, Мауст может вернуться в любую минуту. Я смотрю на улицу – там занимается бледный рассвет. Ночь прошла без сна.
Пистолет продолжает верещать. Говорит он, конечно, на марейне – языке Культуры. Мои уши не слышали этого языка почти восемь стандартных лет, и теперь его звуки наполняют меня печалью и ностальгией. Мое право рождения, мой народ, мой язык. Восемь лет вдалеке, восемь лет среди дикарей. Мое великое приключение, мой отказ от того, что казалось бесплодным и безжизненным, мое желание оказаться в более динамичном обществе, мой широкий жест… теперь он мне кажется пустым и никчемным, кажется глупым и вздорным поступком.
Еще один глоток острого, терпкого джаля. Пистолет трещит без умолку – о диаметре рассеяния луча, гироскопических волновых формах, типе гравитационного контура, линии прицеливания, стрельбе по ломаной траектории, установке разброса и убойной силе… Я думаю, не секретировать ли мне чего-нибудь успокоительного, умиротворяющего, но решаю не делать этого. Решение не пользоваться моими умело видоизмененными железами принято уже давно – восемь лет назад; и если оно нарушалось, то всего лишь два раза, когда меня донимала сильная боль. Будь у меня достаточно мужества, я бы вообще попросил удалить мне эту чертову железу, чтобы вернуться к нормальному человеческому состоянию, унаследованному нами от предков-животных. Но мужества не хватило. Я боюсь боли и не могу ее терпеть, как это делают местные. Я восхищаюсь ими, побаиваюсь их и все еще не могу их понять. Даже Мауста. По правде говоря, именно Мауста я понимаю меньше всего. Может быть, невозможно любить то, что ты понял вдоль и поперек.
Восемь лет в ссылке, вдали от Культуры; ни разу не ласкал мои уши этот шелковистый, тонкий, до простоты сложный язык. И теперь я наконец слышу его, но говорит на нем пистолет о том, как нужно стрелять, чтобы убить… Кого? Сотни людей? Или тысячи? Это будет зависеть от того, где упадет корабль, взорвется ли он (взрываются ли примитивные космические корабли? Понятия не имею, никогда этим не интересовался). Я отпиваю еще глоток, трясу головой. Нет, я не смогу сделать это.
Я Вробик Сеннкил, гражданин Врексиса, регистрационный номер… (всегда его забываю – он где-то в моих бумагах), род мужской, доминирующая раса, тридцать лет; журналист на вольных хлебах (прямо сейчас – без работы), а постоянное занятие – азартные игры (по большей части я проигрываю, но мне нравится играть; вчерашний день закончился проигрышем). Но еще я и Балн-Евкерса Вробик Вресс Шеннил дам Флейссе, гражданка Культуры, рожденная женщиной смешанного рода (название слишком длинное, чтобы запомнить), шестьдесят восемь стандартных лет, бывший сотрудник Контакта.
И предатель. Мой выбор – свобода, которой так гордится Культура, даровавшая ее своим обитателям. Культура не удерживала меня, даже помогла мне улететь, чуть ли не против моей воли (но разве смог бы я подделать собственные документы? Нет, но, по крайней мере, после изучения Врексисского экономического сообщества и после того, как модуль, черный и безмолвный, поднялся в ночное небо назад к кораблю, оставив меня внизу, нужда лишь дважды вынудила меня прибегнуть к помощи благ Культуры – использовать мои геномодифицированные железы; но ни разу в моих руках не было какого-либо изделия Культуры. До этого дня. Пистолет бормочет на столе). Вместо рая, который казался мне скучным, я теперь обитаю в жестоком и алчном мире, где кипит жизнь и происходят всякие несчастья. Я думал, что в этом месте найду… Что? Не знаю. Мне это было неизвестно восемь лет назад, неизвестно и теперь, хотя здесь у меня, по крайней мере, есть Мауст, и, когда я с ним, мои поиски больше не кажутся такими одинокими.
До прошлого вечера мои поиски все еще, казалось, имели смысл. Но вот теперь утопия присылает мне крохотную разрушительную посылочку, небрежное, случайное послание.
Где Каддус и Круйзел взяли эту штуковину? Культура ревниво хранит свое оружие, даже невыносимо ревниво. Купить оружие Культуры невозможно, во всяком случае – у самой Культуры. Но думаю, кое-что все равно пропадает; в Культуре столько всякой всячины, что время от времени какие-то вещи наверняка теряются. Я отпиваю еще джаля, слушая бормотание пистолета, глядя на бледное, затянутое тучами небо над крышами, башнями, антеннами, блюдцами и куполами Большого Города. Может быть, оружие выпадает из наманикюренных пальчиков Культуры чаще, чем другие вещи. Оно – символ опасности и знак угрозы, и нужда в нем возникает только там, где его легко потерять. Наверняка оно порой исчезает, становится трофеем.
Вот поэтому-то пушки снабжают всякими предохранительными устройствами, позволяющими применять оружие только культурианцам (благоразумным, не склонным к насилию и стяжательству культурианцам, которые, конечно же, пользуются оружием исключительно для самозащиты, например, если им угрожает представитель более-менее варварского народа… ох уж эта самодовольная Культура с ее империалистическим мышлением). К тому же этот пистолет старый, но не устаревший (Культура против устаревания вещей: если делать, то на века), он просто вышел из моды, он немногим умнее домашнего зверька, тогда как современное оружие Культуры наделено разумом.
Может, Культура больше вообще не делает ручного оружия. Я видел эти новые штуки – Персональные вооруженные автономники сопровождения, и вот если такая вещица случайно попадет в руки людей вроде Каддуса или Круйзела, то немедленно запросит о помощи, воспользуется своим тяговым устройством, чтобы попытаться убежать, будет стрелять с расчетом ранить или даже убить, если кто-то попробует воспользоваться ею или поймать ее, попытается выторговать себе свободу или самоуничтожится, если решит, что ей грозит разборка или вмешательство в ее системы.
Выпиваю еще джаля, смотрю на часы. Мауст опаздывает. Клуб всегда закрывается точно по часам – из-за полиции. Им даже не позволяется беседовать с клиентами после работы, и Мауст всегда возвращается сразу… Я чувствую, как страх подкрадывается ко мне, но прогоняю его прочь. Да нет, ничего с ним не случится. Нужно обдумать все снова. Я делаю еще глоток.
Нет, я не смогу. Я живу здесь, потому что Культура нагоняла на меня скуку, но не только поэтому. Я не приемлю эту лицемерную, интервенционистскую мораль Контакта, которая подчас обязывала нас делать то, чего мы не позволяли другим, – провоцировать войны, убивать… много чего, выходящего за рамки добра и зла… У меня никогда не было прямых дел с Особыми Обстоятельствами, но я прекрасно знала, что происходит (Особые Обстоятельства, иначе говоря, Грязные Трюки. Самый красноречивый эвфемизм Культуры). Нет, жизнь с такими фарисеями была не для меня; мой выбор – откровенно эгоистичное и алчное общество, которое не прикидывается добродетельным, где люди не прячут своих амбиций.
