Он покачал головой, надел темные очки и выключил экран.

Когда ветер дул в нужном направлении, он заряжал старую пушку для фейерверков, установленную в висячем саду, комками банкнот. Купюры затем неторопливо кружились в воздухе, как ранние снежинки. Он украсил улицу флажками, вымпелами и шариками, заставил столами и стульями, открыл бары с бесплатными напитками; по всей длине улицы были уложены ковры, играла музыка; самые важные места – эстрады для оркестров и бары – были прикрыты цветастыми навесами, но нужды в них не было, поскольку день стоял яркий и необъяснимо теплый. Он выглянул из одного из верхних окон самого высокого здания на улице и улыбнулся при виде толпы.

В мертвый сезон в городе почти ничего не происходило, а потому все эти праздничные приготовления мгновенно вызвали интерес. Он нанял людей, чтобы подавать наркотики, еду и напитки; он запретил автомобили и грустные лица, а на тех, кто не улыбался, оказавшись на улице, надевали развеселые маски и разрешали снять их лишь тогда, когда те слегка развеселятся. Он глубоко дышал, стоя у высокого окна, легкие наполнялись пьянящими парами из забитого людьми бара; наркотический дымок поднимался как раз до окна и повисал облачком. Он улыбнулся, обнадеженный. Все шло идеально.

Люди бродили по улице целыми компаниями, разговаривали друг с другом, обменивались дымящимися чашами, смеялись, улыбались, слушали оркестр и смотрели, как танцуют другие. Каждый выстрел пушки вызывал крики восторга. Многие смеялись над листовками с политическими шутками, которые выдавались с каждой чашей наркотиков и с каждым блюдом еды, а также вместе с масками и сувенирами. Веселья добавляли большие цветастые знамена на фасадах обветшалых зданий и транспаранты, протянутые через улицу. Надписи на знаменах были нелепыми либо смешными, например: «Пацифистов к стенке» или «Эксперты? Что они понимают?» – но большинство не поддавались переводу.

Устраивались игры и состязания на сообразительность и силу, бесплатно раздавались цветы и карнавальные шляпы. Большим успехом пользовались комплимент-будки, где за небольшие деньги или бумажную шапку людям говорили, какие они милые, приятные, хорошие, искренние, сдержанные, ненавязчивые, спокойные, откровенные, уважительные, веселые, доброжелательные.

Он смотрел на все это, сдвинув темные очки на макушку; волосы его были связаны сзади в хвост. Внизу, в гуще веселья, он все равно не принимал бы в нем участия. С этой высоты он мог видеть людей как разноликую массу. Люди были достаточно далеко, чтобы разглядеть в них индивидуальности, и достаточно близко, чтобы являть картину гармоничного разнообразия. Они веселились, смеялись, хихикали, их побуждали вдыхать дурман из наркотических чаш, говорить глупости, очаровываться музыкой, наслаждаться этой бесшабашной атмосферой.

Его внимание в особенности привлекли двое – мужчина и женщина.

Они медленно шли по улице, глядя по сторонам. Мужчина был высок, элегантно одет, с темными волосами, коротко подстриженными и искусственно растрепанными. В одной руке он держал небольшой темный берет, с другой свисала маска.

Женщина не уступала мужчине ростом, но выглядела стройнее. Одеяние на ней, как и на ее спутнике, было простым – серо-черное, с белым плиссированным воротником. Черные, довольно прямые волосы доходили до плеч. Шла она так, будто на нее со всех сторон устремлялись восторженные взгляды.

Они шли бок о бок, но не касались друг друга и время от времени перекидывались фразами, то чуть поворачивая голову к другому, то куда-то в сторону – видимо, на то, о чем говорили.

Ему показалось, что фотографии этих двоих демонстрировали во время одного из брифингов на всесистемнике. Он слегка повернул голову, чтобы пара попала в поле зрения терминала у него в ухе, а потом велел крохотной машине сделать видеозапись.

Несколько мгновений спустя мужчина и женщина исчезли под транспарантами в дальнем конце улицы, так и не поучаствовав во всеобщем веселье.

Гулянье продолжалось. Стал накрапывать дождичек, и люди попрятались под балдахинами и навесами, внутри киосков – но дождь скоро прекратился. Меж тем на улице появлялись все новые люди. Детишки бежали с яркими бумажными серпантинами, обматывая цветными лентами столбы, людей, ларьки, столы. Взрывались шутихи, оставляя цветные пахучие облачка, люди, смеясь и кашляя, бродили в дыму, натыкались друг на друга, покрикивали на смеющихся детей, которые устраивали еще и еще взрывы.

Он отошел от окна, потеряв интерес к происходящему, и немного посидел в комнате на старом пыльном сундуке, задумчиво потирая рукой подбородок. Наконец мимо окна пролетела перевернутая связка воздушных шариков; лишь тогда он поднял голову и опустил на глаза темные очки. С этого места шарики выглядели точно такими же, как если наблюдать за ними, стоя у окна.

Он спустился по узкой лестнице, стуча подошвами по старым деревянным ступеням, снял плащ с вешалки на первом этаже и через заднюю дверь вышел на другую улицу.

Машина тронулась. Сидя сзади, он обозревал проплывающие мимо ряды старых зданий. Когда улица закончилась, машина свернула на крутую дорогу, перпендикулярную обеим улицам – и этой, и той, на которой шло веселье. Затем они проехали мимо длинного черного автомобиля, в котором сидели те самые мужчина и женщина.

Он оглянулся. Темная машина последовала за ними.

Он велел водителю превысить официально разрешенную скорость, но преследователи не отставали. Он ухватился за подлокотник, глядя на бегущий мимо город. Машина мчалась по бывшим правительственным кварталам. На величественных серых зданиях в изобилии имелись настенные фонтанчики и каналы для воды, по стенам текло множество замысловатых вертикальных потоков, вместе напоминавших театральные занавесы. Кое-где стены поросли плющом, но не так сильно, как он ожидал. Он не мог вспомнить, что делали с водяными занавесами: позволяли им заледеневать, отключали воду или добавляли в нее средство против замерзания. Многие здания стояли в лесах. Рабочие, выскабливавшие обветренные камни, поворачивали головы и провожали взглядом две большие машины, несущиеся по площадям и эспланадам.

Он вцепился в подлокотник задней двери и принялся перебирать связку ключей.

Шофер остановил машину на старой узкой улочке – почти на берегу большой реки. Он ловко выбрался наружу и поспешил юркнуть в маленькую дверь, что вела в высокое здание. Автомобиль преследователей с ревом въехал на улочку в тот момент, когда он закрыл дверь, при этом не заперев ее. Он спустился по небольшой лестнице, несколько раз отпирая заржавленные дверцы. Дойдя до самого низа, он увидел на платформе стоявший в ожидании вагончик фуникулера, вошел туда и потянул рычаг.

Вагончик дернулся и довольно плавно пополз вверх. Сквозь заднее окно он увидел, как мужчина и женщина вышли на платформу, и улыбнулся: задрав головы, преследователи провожали взглядом исчезающий в туннеле вагончик, который устремлялся к свету по некрутому склону.

Когда его вагончик встретился со вторым, едущим вниз, он вышел на наружную ступеньку и перескочил в тот, другой. Вагончик резво опускался благодаря весу воды, которая закачивалась в его резервуары из реки на верхней станции этой старой линии. Он подождал немного, а потом выпрыгнул на ступеньки сбоку от путей, примерно в четверти пути от нижней станции, потом поднялся по длинной металлической лестнице в другое здание.

Добравшись до верха, он слегка вспотел, а потому снял плащ, накинул на руку и пешком вернулся в отель.

Комната с большими окнами была вся отделана белым и выглядела очень современно. Мебель составляла одно целое с покрытыми пластиком стенами, а свет шел из светильников в цельном потолке. Мужчина стоял и смотрел, как первый зимний снег медленно падает на серый город. День клонился к вечеру, с каждой минутой становилось все темнее. На белом диване лежала женщина: локти выставлены в стороны, сцепленные руки подложены под голову, повернутую набок. Глаза женщины были закрыты. Рядом стоял седоволосый мужчина могучего сложения, со шрамами на лице, и с видимой силой массировал ее бледное, натертое маслом тело.