Уже заканчивала третий класс дочь Света, которая почти всем обликом удалась в отца. По мере её взросления черты Семёна обозначались и в форме носа, и вырезе губ, и в разрезе глаз, только у дочери они были зеленоватые. Семён привёз подарков больше дочери, чем жене, как бы этим самым мстя ей за все свои неисчислимые страдания…
На повторный вопрос отца Света опять изрекла, что Юля у них жила. Просто она считала: поскольку она к ним часто приходила, а иногда оставалась ночевать, особенно в последние годы, значит жила. Но когда он понял, что Юля всё же находится в детдоме (собственно, об этом он сообразил тотчас же, как она убежала от них), Семён не стал ловить жену на её же не сдержанном слове, наоборот, он был очень доволен, что она насовсем не забрала её из детдома. Значит, жена соблюдала его наказ; его давнее грозное предупреждение. Это обстоятельство позволило ослабить струны ревности, сняло острое подозрение в её неверности. И режущая боль под сердцем малость улеглась…
Время залечивает обиды и раны. Теперь о Семёне Юля думала по-новому, так как он сам приглашал, чтобы приходила к ним чаще в гости. Он охотно с ней говорил об учёбе и даже был ласков. И Юля верила, что с его стороны это вполне искренне. Она не придавала большого значения тому, что Семён так подобострастно вёл себя с ней почему-то только в отсутствие сестры, а при Валентине – сдержанно, даже с намеренным холодком. Однако произошедшие в нём перемены для Юли были очевидны, прежде всего, он заметно постарел, оплешивел, руки все в тёмных наколках, от вида которых становилось как-то не по себе. Но, кажется, остался всё тот же острый, сверлящий взгляд серых глаз. Живота почти не было, хотя и не скажешь, что Семён был худой. На сухощавом лице возле глаз и рта легли глубокие морщины, и нос слегка приплющен.
Юля величала его Семёном Ивановичем, а он снисходительно и ласково, с долей насмешки называл её сестрёнкой. И в этом она не видела ничего фамильярного. Иногда она замечала в его глазах что-то располагающе доброе. И если что говорил, то всегда чего-то как бы нарочно не досказывал, выражая лишь взглядом. Но его намеки она не понимала, отчего её охватывало недоумение и лёгкая тревога. Особенно, если слышались его странные нотки неопределённого сочувствия за своё прошлое, что по отношению к ней был несправедлив, в чём искренне раскаивался. И потом начинал выспрашивать, что она любит, что больше всего ей нравится. Но его расспросы ставили её в тупик, и она не знала, как и что ему отвечать. Впрочем, он немало её удивлял своим неестественно повышенным к ней вниманием. Ведь она никогда сама не вступала с ним в разговор, чувствуя себя при нём по-прежнему неловко. Тем не менее, на его вопросы она отвечала достаточно сдержанно, немногословно, только бы он поскорей отстал от неё. Иной раз дело доходило уже до того, что она не могла терпеть его рядом, очень тяготилась. Это происходило в тех случаях, когда Валентина отлучалась в магазин. И всякий раз из таких щекотливых ситуаций её выручала Света, прибегавшая позвать её помочь решить задачку. Словом, при нём Юля испытывала смутное, тревожащее её, не проходящее душевное угнетение. И тогда она брала в руки книгу и углублялась в чтение, хотя сама искала повод поскорей исчезнуть. И могла несколько дней вообще не появляться у сестры, а потом приходила, когда Семён уходил на смену.
Глава восьмая
Семён Туземцев всегда любил рыбалку, а теперь так пристрастился, что не пропускал ни одного выходного дня отдохнуть на вольной природе и вдоволь порыбачить…
Жизнь с Валентиной у них потекла своим чередом. Семён, однако, в своих привычках не изменился: по-прежнему был скуповат, что сказано даже мягко; он считал почти каждую копейку, которую тратила жена из его денег, и даже вёл учёт её личной зарплаты, и то, как она ею распоряжалась, из-за чего супруги порой крепко ссорились. Работал он опять на том же своём «молокане». В последнее время он так тесно привязался к дочери, что даже интересовался её школьными делами, в чём значительно потеснил жену. Впрочем, Валентина с радостью уступила ему свою обязанность, и она без ревности видела, как Света тоже открыто тянулась к отцу, и между ними установились почти дружеские отношения. Семён единственно не жалел денег как на маленькие, так и большие прихоти дочери. Эту отцовскую любовь она умело использовала в своих целях, проявив тем самым раннюю расчётливость ума.
Когда жена просила у него денег, он сначала спрашивал: на что надо, и только тогда давал, а потом проверял покупку. Вот поэтому, если Валентина покупала не то, на что просила деньги, Семён неизменно поднимал скандал, а жена, не признавая свою вину, защищалась, что купила как раз то, что у людей давно есть. И очень плохо, что муж не хочет идти со временем в ногу. И только благодаря Свете, не желавшей между «предками» ссор, вступалась за мать, которая умудрялась обмануть отца какой-нибудь покупкой. И Семён, под влиянием дочери, быстро успокаивался, будто она оказывала на отца магическое действие.
Сначала Семён брал с собой на рыбалку только Свету. У Валентины это стало вызывать почти открытую зависть. Видя, что муж даже из вежливости её не приглашает, ей тоже вдруг захотелось отдохнуть на природе. И однажды как бы шутя жена обронила:
– А чего это ради ты меня не зовёшь на рыбалку, а всё Свету да Свету, а может мы с Юлей тоже хотим лещей ловить? – и её слова решили дальнейшую судьбу рыбалок.
И в следующие выходные они поехали вместе. Валентина, стремившаяся во всём не отставать от людей, однажды вполне серьёзно взяла удочку. Семён показал, как надо насаживать на крючок наживку, в каком положении должен стоять на воде поплавок, и Валентина, присмирев чуть в стороне от мужа, стала ждать поклёвки. Высидела почти час, и поплавок ушёл под воду; она лихо подсекла по примеру Семёна и вытащила окуня с ладонь. Эта удача её настолько окрылила, что с того раза почувствовала вкус к рыбалке. Удача и после её не оставляла.
В это лето Юля только всего месяц провела в лагере труда и отдыха; на второй срок она не захотела остаться, и месяц прожила у Туземцевых. Так пожелал не только Семён, но и сама Юля. Ведь до сих пор в лагерь ездила каждое лето, а теперь считала себя уже вполне взрослой, чтобы вместе с детьми проводить лето. Хотя в лагере никогда скучно не было. Часто детдомовцы помогали убирать в колхозе разные овощи и фрукты, так что скучать не приходилось…
Зато Света в то лето впервые поехала в пионерлагерь, о путёвке для дочери похлопотал Семён. Он сам посадил её на автобус и пришёл домой счастливый, принялся собираться под вечер на рыбалку. Иногда с женой он ездил на рыбалку с ночевкой; но больше предпочитал сам, вот как намеревался сейчас, ведь Валентина от такого удовольствия на этот раз отказалась из—за домашних дел… И тогда он многозначительно посматривал на Юлю, которая почему-то краснела и уходила читать книгу…
В очередные выходные Валентина не смогла поехать на рыбалку по той причине, что настала горячая пора заготовок на зиму разных солений, фруктовых компотов, варений. И Юлю тоже хотела подключить к своей работе. Вдвоём бы у них дело пошло намного быстрей, а вечером сходили бы в кино.
Семён, между прочим, уже отвык в одиночку ездить на рыбалку, и вот он ходил по комнате мимо Юли и не знал, как подступиться к ней, чтобы пригласить её на природу. В такие минуты он был неузнаваем, словно чем-то оглушённый. Но Юля по-своему истолковывала его состояние души, она видела, как он крутился возле неё, и почувствовала его внутренний зов. Она и сама хотела побыть на природе, ведь стоял жаркий июль, а искупаться так охота. И плавать она уже давно научилась. Недавно она ездила на рыбалку с Валентиной и племянницей, и без них ни за что бы с Семёном не поехала. Неожиданно на неё нашла бесшабашная смелость, чего раньше за ней не наблюдалось, и она сама вызвалась поехать с ним. Юля видела, как после этого Семён оживился, повеселел, стал энергично укладывать в рюкзак рыбацкое снаряжение и пропитание, словно собирался там провести с ней всю неделю. Но девушка была против ночёвки, о чем сразу ему сказала. Она пошла предупредить Валю, что едет на рыбалку; а ей поможет в другой раз. Валентина только развела руками: «Ну что же сама изволила поехать – пускай порыбачит».
