***
Прокл устало вытер лоб, вложил в ножны меч, проследил за процессией, уводившей пленников в лагерь, и нахмурился. Гектор пока не подошёл. Внезапно из-за деревьев раздался визг, и Прокл поспешил обратно.
Солдат, от которого Прокл спас сына, без сознания лежал на пропитанной кровью земле. Осколки кости выглядывали из кровавого месива правой руки.
Гектор держал раненого за левое плечо, тряс его и орал: – Ты, убийца! Зачем ты убил маму?! Кто тебе приказал? Отвечай! Отвечай, ублюдок!
Прокл вздрогнул, услышав обвинение, его лицо затвердело при виде человека, нанёсшего Софии роковой удар. Ярость накатила волной и накрыла его с головой.
– Отвечай, мразь! Зачем ты её убил? – голос Гектора снова прорезал утренний воздух, потом дорифор жалобно и тонко завыл, и Прокл очнулся. Он прыгнул к сыну и с трудом оторвал от раненого.
– Гектор! Послушай, Гектор! Оставь его! Он тебя не слышит! Оставь, ты его убьёшь! Хочешь, чтобы он сдох, не сказав правды? Хватит! Он вряд ли сейчас помнит, о ком ты говоришь! Дай ему прийти в себя!
Гектор обернулся, и Прокл подался назад, столько безумия увидел он в глазах сына. Тот заорал:
– Если сам не хочешь, то не мешай… А я хочу… – Гектор замолчал, решая, чего же он хочет. Прокл внимательно посмотрел на него:
– Откуда ты знаешь, что её убил он?
Гектор поражённо уставился на отца.
– Конечно, он! Его кинжалом убили маму!
– Он мог отдать кинжал другу, начальнику, да мало ли кому! И я хочу знать, зачем её убили!
– Да плевать мне, зачем! Я хочу, чтобы он сдох! – Гектор пнул лежавшего на земле человека и хотел воткнуть в него меч, но Прокл обхватил его сзади и оттащил в сторону.
– Дай мне его убить! Не смей мешать! Если сам боишься, дай мне!
Отец неожиданно выпустил его, и Гектор упал на колени, упёршись руками о землю. Ладони скользнули по кровавой каше, разъехались в стороны, и Гектор ударился подбородком о незамеченный им камень. Зубы клацнули, в глазах потемнело, а подбородок саднило. Гектор помотал головой, перекатился на бок и увидел протянутую руку отца. Он задумчиво посмотрел на неё и всё же протянул свою, запачканную землёй и кровью. Прокл рывком поднял сына на ноги. Гектор толком не пришёл в себя, когда услышал слова отца:
– Если хочешь, убей его сейчас. Давай, – сквозь зубы процедил Прокл, и Гектор недоверчиво прищурился.
– Я никому и слова не скажу. Его смерть ни у кого не вызовет сомнений. Убить его потом ты не сможешь. Ну, решай.
Гектор отступил на шаг, до него медленно доходили отцовские слова, и он нерешительно перевёл взгляд на раненого.
– Ну, в чём дело?
– А почему ты сам его не убьёшь?
– Я не уверен, что Софию убил он.
– Но ты позволишь мне покончить с ним?
– Да.
– А потом?
– Ты так и не узнаешь правды. И был он виновен или нет, ты тоже не узнаешь. Зато сможешь утешаться тем, что лишил жизни человека, который и так почти мёртв.
Гектор долго молчал, глядя на дорифора. Он представил себе, как берёт меч и пронзает им беспомощного человека…
Он не мог. Просто не мог. Постепенно Гектор остывал, наваждение прошло, но жажда справедливости и желание найти виновного остались.
– По-твоему, он придёт в себя? Я должен знать, что тогда произошло. А его должны судить за убийство.
– Думаешь, я этого не хочу? Думаешь, мне всё равно? Ты действительно веришь, что я забыл о Софии? – Прокл буквально кричал, словно избавляясь от накипевшего за последние годы. – Я долго тогда искал его по всем Афинам. Но он как в Аид провалился! Никто ничего не говорил! Все молчали!
– Но ты мне не рассказывал… – выдавил Гектор.
– Мал ты был тогда. Мы ведь не случайно так быстро уехали из города! Почему я присоединился к Клисфену, хотя ненавижу политику? Почему отдал ему деньги, одолженные Мильтиадом? Да потому, что в одиночку я ничего бы не сделал! Я уехал из Афин, чтобы сражаться! А ты думал, я испугался? – Гектор одно время так и думал, но стыдился в этом признаться.
– Ладно, не отвечай, я и так понял. Я не хотел ничего тебе говорить, потому что не знал, как всё было. И сейчас не знаю. А вот он знает, – Прокл кивнул на мужчину. – И всё расскажет. Защищать и прятать его теперь некому, нам нужно лишь подождать, пока он очнётся. Согласен?
– Но как его судить? Мы же не в Афинах. У нас и врача нормального нет!
Прокл неожиданно улыбнулся. Это была скорее гримаса – холодная, жестокая и торжествующая.
– Думаю, вскоре мы вернёмся в Афины, – тихо сказал он. – Знаешь, кого мы захватили?
Гектор с любопытством уставился на отца.
– Эти люди – телохранители Гиппия, охраняли его сыновей. Теперь они у нас! – Голос Прокла стал громче, когда он повторил: – Дети Гиппия у нас!
Прокл огляделся.
– Давай дотащим парня до лагеря. Здесь нам делать нечего.
Гектор кивнул. Сегодня он увидел отца таким, каким даже не представлял. Сам он был словно выжатый виноград, и его пробирал холод, несмотря на усиливавшуюся жару. Гектор молча помог Проклу соорудить носилки, и вдвоём они потащили раненого в лагерь. Гектор шёл впереди и не замечал улыбки, которая время от времени трогала губы отца.
В лагере их ожидали новости. Клисфен едва не плясал от радости, выкладывая Проклу внезапно возникшие планы.
– Это действительно сыновья Гиппия. Он хотел отослать их подальше от опасности – наверное, к своему брату Гегесистрату, тирану Сигея, или к дочери в Лампсак, – но в результате они оказались у нас в руках. Теперь Гиппий выполнит наши условия, ему некуда деваться. Отличная работа! Благодаря тебе, Прокл, у нас есть заложники, о каких можно только мечтать! Я послал гонца Гиппию, скоро мы окажемся в Афинах!
Прокл с сыном потащили носилки дальше, разыскивая лекаря. Дорифор почти лишился кисти, а Гектор явно сломал ему несколько рёбер.
Сдав незнакомца в надёжные руки – лекарь заверил, что он вряд ли помрёт в ближайшее время, раз ещё жив, – Прокл и Гектор медленно пошли к своей палатке.
– О чём ты думаешь? – Гектор оглянулся на палатку лекаря.
– Дети станут заложниками – эту цену Гиппий заплатит за сдачу Афин.
– Считаешь, он решит их сдать?
– Гиппий вряд ли пожертвует детьми ради Афин.
– А ты бы пожертвовал?
– Я никогда не ставил власть превыше всего, тем более семьи. Мне трудно представить, что можно рисковать детьми ради чего-то столь мимолётного. Гиппий достаточно любит сыновей, чтобы не потерять их. Скоро увидим!
Как и предсказал Прокл, Гиппий не выдержал и согласился покинуть Афины в обмен на жизни сыновей. К счастью для него, афинские законы против тирании, установленные в стародавние времена, были достаточно мягки: тирану грозило изгнание.
По заключённому со спартанцами договору ему дали на отъезд пять дней, после чего сторонники Клисфена и спартанцы должны были занять город. Спартанцы огорчились, что не пришлось повоевать, но тут прибыл гонец из Спарты, сообщил: в Мессении раскрыт заговор. Оба царя – Клеомен и Демарат – в полном согласии двинулись обратно, не успев насладиться плодами собственной победы. По крайней мере они выполнили волю богов, высказанную оракулом Дельф. Впрочем, Диадор, тоже находившийся в лагере Клисфена, ехидно заметил Гектору:
– Боги и мятеж важны, конечно, но если цари не могут решить, кто главнее, то какая уж тут война.
– А почему в Спарте два царя? – Гектору давно хотелось знать.
– Издревле разных государствах иногда было по несколько царей, которые представляли разные общины и роды. Рано или поздно один из них свергал остальных, а в Спарте получилось по-другому: там так и остались две династии, берущие начало от первых царей. Одного звали, кстати, Прокл, а второй – Эврисфен, кажется. При Ликурге – их знаменитом законодателе – двоевластие закрепили законом. Однако верховная власть принадлежит не царям, а пяти избираемым эфорам. Цари там скорее высшие военачальники.
– А что у них случилось, поссорились?
– Не знаю, просто ходят слухи. У них вообще проблемы в царском семействе. У Клеомена был брат Дорией, так и они не поделили трон. Клеомен старше, но Дориея это не остановило. В конце концов Дориею пришлось уехать из Спарты. Недавно он участвовал в войне Кротона и Сибариса и погиб. Теперь вот Клеомен с Демаратом не слишком ладят. Знаешь Исагора? Нет, вряд ли. Он сын одного афинского аристократа Тисандра. Исагор всё это время жил в Афинах. Гиппий его не трогал. Неспроста Исагор – гостеприимец9 Клеомена. Зачем ему тесная дружба с Клеоменом? И зачем это царю Спарты? Похоже, во главе Афин спартанцы видят не Клисфена, а Исагора, и хотят наладить с ним отношения. В Спарте явно что-то происходит, но кто знает, что именно? Спартанцы – люди неразговорчивые.
