Ибо матрос существо непредсказуемое, склонное ко всяческой бузе и вольнодумству.

Кто, как не они, кидали офицеров за борт на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», пуляли из главного калибра «Авроры» по Зимнему, или орали «караул устал!», при первых зачатках демократии в России?

Известное дело – матросы.

Кто дул спирт из гирокомпасов и торпед в годы войны на кораблях, понижая их боевую мощь, или ходил в атаки на берегу с черным матом и «полундрой», вместо патриотического лозунга «За Родину»?

Та же братия.

А кто ломает новую технику в море, спит на вахте и при первом удобном случае удирает в самоход, чтобы там пьянствовать и идейно разлагаться?

Они же».

Примерно так думал помощник командира ракетного подводного крейсера «К-450», размеренно скрипя ботинками по снегу в сторону одной из казарм жилого городка флотилии.

Упрятанный в тени высящейся справа скальной гряды, он парил уложенной на ряжах змеистой теплотрассой, сонно мигал уставшими за ночь фонарями и пялился на залив сотнями еще темных окон.

– Т-экс, – сказал помощник, остановившись у высокого крыльца и поддернул рукав шинели.

Фосфорицирующие стрелки показывали без четверти шесть, и он довольно хмыкнул.

Со дня на день, в базе ожидалось прибытие высокой комиссии во главе с Министром обороны маршалом Гречко, и на последнем совещании в штабе, командующий призвал офицеров не ударить в грязь лицом.

– Все что железное – покрасить, где торчит – загнуть, а матросов повсеместно окучивать! – завершил он свое выступление.

И на следующее утро все вокруг стало благоухать кузбаслаком и суриком, а на пирсах в умелых руках зазвенели аварийные ломы и кувалды.

Что же касается «окучивания», то в казармах было введено круглосуточное дежурство офицеров, и помощник, заступил на него первым.

Поднявшись по гулким ступеням на пятый этаж, он потянул на себя массивную дверь, с табличкой в/ч53117 вверху и ступил в просторный холл, с длинным рядом матросских шинелей и шапок на вешалке, и клюющим носом дневальным, сидящим на тумбочке.

– Бах! – пушечно хлопнула за спиной помощника дверь.

– Шурх, – спрыгнул дневальный с крышки.

– Товарищ капитан-лейтенант… – забубнил он в следующую секунду, приложив к шапке руку.

– Два наряда, – растопырил перед ним помощник пальцы, и, стянув с рук перчатки, монолитно двинулся к темнеющему справа высокому проему.

За ним, в фиолете ночного освещения, теряясь вдали, матово светился широкий проход, по обеим сторонам которого высились в два яруса койки, со стоящими перед ними банками*, увенчанными аккуратными квадратами сложенных поверху матросских роб.

– Хр-р-р, – разноголосо витало в воздухе.

Дойдя до второго проема кубрика, за которым виднелась длинная кишка коридора, помощник удовлетворенно хмыкнул, сделал оверштаг* и пошагал обратно.

У тумбочки, рядом с дневальным, уже в в робе и тапках, стоял взъерошенный строевой старшина Юркин и хмуро взирал на помощника.

– Качественно спите, вместе с дневальным, – наклонился к нему помощник и перевел взгляд на висящую вверху радиоточку.

Там что-то щелкнуло, захрипело, и в помещении возникли звуки метронома.

– Подъем – бросил помощник старшине с последним, и тот кивнул застывшему рядом дневальному.

– Подъем! Команде вставать!! – по петушиному заголосил матрос, а радиоточка разродилась Гимном.

решительно пели мужские и женские голоса, и им вторили скрип и пляска железных коек.

Спавшие на верхних ярусах отбрасывали одеяла на спинки и ловко сигали вниз, после чего, сунув ноги в тапки рысили к банкам* и лихорадочно напяливали на себя робы, на нижних сонно ворочались, бурчали и непотребно лаялись.

– Команде приготовиться к утренней физзарядке! Форма одежды в робах и шапках! – сипло проорал Юркин и сделал движение в сторону коек.

– Стоять, – осадил его помощник и стал засекать время.

Через пять минут, зевая и почесываясь, четыре десятка здоровых лбов, переминаясь с ноги на ногу, стояли выстроенные вдоль коек.

– Веди, – милостиво кивнул старшине помощник, Юркин грозно рыкнул, и вся команда, во главе с ним, дружно загремела сапогами к выходу.

Впрочем, не вся.

На нижних к проходу койках, размеренно сопя носами, мирно почивали укутанные в казенные одеяла, пять тел.

– Гм-м, – пожевал губами помощник, потом вздохнул и направился от тумбочки в ту сторону.

Далее его рука сделала мускульное усилие, и первое, с матрацем тело, с грохотом полетело на проход. То же поочередно было проделано с остальными, после чего офицер отмахнул летающий вокруг него пух, стряхнул пальцами с ворота шинели какие-то пылинки и, с чувством выполненного долга, неторопливо обернулся.

Последний любитель сна, на ходу вскочив в робу, и зажав подмышкой ботинки, резво галопировал к двери, развивая похвальное ускорение.

– Годки, мать вашу, – проводил его взглядом рысьих глаз помощник и направился по проходу в сторону офицерского коридора.

Отперев дверь своей каюты, он вошел внутрь, щелкнул выключателем, определил шинель с фуражкой в шкаф и зазвенел ключами у высокого металлического сейфа.

А чуть позже, нещадно дымя и шевеля губами, помощник активно долбил двумя пальцами по клавишам расхлябанной машинки.

Когда он отпечатал и выдернул из машинки второй документ, значительно озаглавленный «Расписание нарядов», со стороны матросского кубрика раздался топот многочисленных ног, неразборчивое бубнение и сиплый бас строевого старшины.

Взглянув на часы, помощник отодвинул от себя машинку и надавил на стене, закрепленную там кнопку.

Вслед за этим в коридоре послышался бодрый галоп, который резко оборвался у двери, потом в нее осторожно постучали, и в проем воткнулась голова дневального.

– Юркина ко мне! – последовал рык.

– Есть! – вякнула голова и исчезла.

Через минуту в каюте возник тяжело сопящий Юркин и изобразил строевую стойку.

– Все 3 км пробежали?

– Точно так, товарищ капитан-лейтенант, все!

– А годки?

– И они тоже!

– Ну-ну – недоверчиво пробурчал помощник. – Давай, организовывай приборку.

Когда спустя полчаса, команда была построена для перехода на завтрак, помощник снова неспешно прошелся перед облаченными в черные шинели и шапки моряками, окинул взглядом образцово «отбитые» койки и до блеска надраенную палубу, после чего встал в центре.

– Не вставшие по подъему, два шага вперед!

Вслед за этим послышались несколько шлепков по плечам, и из второй шеренги материализовалась утренняя пятерка.

Все мордастые, в остроносых хромачах и с золотистыми лычками на плечах.

– Команда равняйсь! Смир-рна! – рявкнул помощник и вскинув к фуражке руку.

– За нарушение распорядка дня и разгильдяйство, всем по три наряда на работу!

– Есть…, есть три …, невнятно пробурчали в ответ.

– Не слышу!

– Есть три наряда на работу! – оглушительно рявкнули пять глоток.

– Вот так-то лучше, – благодушно изрек помощник и кивнул Юркину, – веди на завтрак.

Потом был обычный день, с подъемом флага и проворотом оружия на лодке, получением «фитилей» от командира и выбиванием расходных материалов у «тыла» для очередного выхода в море, а также еще множеством дел, сопутствующих его беспокойной должности.

Незадолго до ужина, наскоро перекусив в поселке, помощник, снова сидел в своей каюте и долбил на машинке очередные формуляры.

Краем уха он слышал, как с камбуза с веселыми криками вернулась команда, потом экипажный магнитофон голосом Высоцкого захрипел «капитан, никогда ты не станешь майором!» и, в унисон с ним, по столу звонко защелкали костяшки домино.