2) проявление и развитие данной функции зависит от уровня развития психики живого существа;

3) она проявляется и осуществляется на всех уровнях психики – от бессознательного и интрапсихического до сознательного и социального.

В трудах И. М. Сеченова (1829—1905), точнее, в самой его известной работе 1863-го года «Рефлексы головного мозга» [364], сформулированы первые предположения о существовании и роли особого механизма прогнозирования. Сеченов пишет: «при ожиданности раздражения в явление вмешивается деятельность нового механизма, стремящегося подавить, задержать отраженное движение. В иных случаях этот механизм побеждает силу раздражения, тогда отраженного (невольного) движения нет. Иногда же, наоборот, раздражение одолевает препятствие – и невольное движение является», и в «Элементах мысли» (1878 год): «при реальных встречах с явлениями или последованиями человек должен мало-помалу выучиться различать в них те выдающиеся моменты, которые соответствуют поочередному возниканию, течению и исчезанию звеньев, из которых слагается ряд. С другой стороны, встречи с обрывками рядов приучают сопоставлять средние звенья с крайними и наоборот (воспоминание по отрывкам целого); и, конечно, при подобных сопоставлениях всякое предшествующее звено должно являться в сознании относительно своего последующего с атрибутом исчезания, а последующие – с атрибутом ожидания. Еще позднее, когда для человека наступает период классификации и обобщения расчлененных рядов, чувственные признаки превращаются в символы: предыдущее и последующее; начало, продолжение и конец; прошедшее, настоящее и будущее. Здесь прошлое есть исчезнувшее; настоящее – совершающееся, а будущее – ожидаемое» [364]. Позволим себе еще одну цитату: «…значение имеет обширная категория ожиданий. Ими наполнена вся душа ребенка, когда он гуляет и производит разного рода эксперименты. Ожидаемое – это цель всех его действий; оно представляется существующим лишь уму, но в данную минуту не есть ни видимое, ни осязаемое. Все подобные переходы мыслей от испытанного прежде к несуществующим налицо соответствующим реальностям, повторяясь несчетное число раз, приучают человека мало-помалу считать реальности возможными и за пределами чувств». Пожалуй, в истории психологии – это первое зафиксированное в научных трудах упоминание прогнозирующего поведения.

Во многом упрощая историю развития психологии конструирования будущего, можно сказать: в то время, как И. М. Сеченов и его последователи русской научной школы (в т.ч., И. П. Павлов) развивают «нейрофизиологическую линию» изучения механизмов предвосхищения (о чем мы поговорим более подробно в соответствующем разделе), Вильгельм Вундт в Германии закладывает «психологическую линию» изучения этих процессов, основываясь на экспериментальном методе интроспекции (последователи – О. Кюльпе, Э. Титченер и др.)

В. Вундт (1832—1920) уделял значительное внимание механизму предвосхищения будущего в своих трудах. И именно он первым использует термин «антиципация» (англ. anticipation от лат. anticipo – предвосхищать, упреждать, опережать) в качестве специального психологического термина [710] в работе «Grundzüge der physiologischen Psychologie» (издание в СПб. в 1880 как «Основания физиологической психологии»). Вундт, выдвинув три знаменитых основных биполярных координаты психического процесса: приятное-неприятное (pleasurable-unpleasurable), возбуждение-успокоение (arousing-subduing) и напряжение-расслабление (strain-relaxation), связывал их с протеканием эмоциональных процессов (emotional affect). В. Вундту принадлежит важнейшая роль в определении направления исследований психологических механизмов предвосхищения. В современных исследованиях используются методики, позволяющие оценить отношение человека к будущему, в частности, на основе трех классических факторов, предложенных Вундтом (что будет рассмотрено в соответствующем разделе).

В науке первой половины ХХ столетия одним из первых обратил внимание на проблему «предупредительной» функции условных сигналов И. П. Павлов при исследовании особенностей формирования динамического стереотипа. Понятие динамического стереотипа предложено Павловым (Доклад на Х Конгрессе физиологов, Копенгаген, 1932) и означает систему условно-рефлекторных ответов. Приведем определение Павлова: «На большие полушария как из внешнего мира, так и из внутренней среды самого организма беспрерывно падают бесчисленные раздражения различного качества и интенсивности. Одни из них только исследуются (ориентировочный рефлекс), другие уже имеют разнообразнейшие безусловные и условные действия. Все это встречается, сталкивается, взаимодействует и должно в конце концов систематизироваться, уравновеситься, так сказать, закончиться динамическим стереотипом» [293].

Текущий рефлекторный ответ (функциональное состояние) становится сигналом для последующего ответа и подкрепляется им. При регулярных воздействиях вся цепочка ответов может быть воспроизведена при предъявлении лишь одного из стимулов. Обратим внимание, что характеристикой сформированного динамического стереотипа является уменьшение временного промежутка между началом раздражения и ответной реакцией.

По сути дела, любой прогноз – это и есть динамический стереотип образа будущего, а дезадаптация – невозможность реализации динамического стереотипа, что гениально предвидел И. П. Павлов на уровне физиологии ВНД, задолго до появления терминов «когнитивный диссонанс» и «фрустрация». Как пишет Павлов далее: «Здесь – чувство трудности и легкости, бодрости и усталости, удовлетворенности и огорчения, радости, торжества и отчаяния и т. д. …часто тяжелые чувства при изменении обычного образа жизни, при прекращении привычных занятий, при потере близких людей, не говоря уже об умственных кризисах, имеют свое физиологическое основание в значительной степени именно в изменении, в нарушении старого динамического стереотипа и в трудности установки нового» [293].

Изучение механизмов конструирования будущего на нейрофизиологическом уровне были продолжены замечательными учеными начиная с первой трети и середины ХХ века, среди которых: П. К. Анохин, Е. В. Соколов, Н. А. Бернштейн, К. Прибрам, И. М. Фейгенберг и многие другие.

Н. А. Бернштейн пишет: «Близкая к одинаковости легкость и точность выполнения всех вариантов (привычных движений – А.М.) свидетельствует о том, что все эти варианты определяются в конечном счете одной и той же верховной руководящей энграммой, по отношению к которой энграммы размера и положения занимают подчиненное место. Те энграммы, которые определяют далее мышечную структуру каждого из конкретных вариантов, лежат, очевидно, еще ниже… Отсюда приходится сделать вывод, что верховная энграмма, которую можно было бы назвать „энграммой данного топологического класса“, уже чрезвычайно структурно далека (а потому, вероятно, и локализационно далека) от какого бы то ни было сродства с мышечно-суставными схемами: она целиком геометрична, представляет собой очень абстрагированный моторный образ пространства (курсив мой – А.М.). Это заставляет думать, пока еще в порядке гипотезы, но очень настойчиво напрашивающейся, что область локализации этих верховных моторных энграмм обладает и сама топологической упорядоченностью по типу внешного пространства или моторного поля (во всяком случае – отнюдь не по типу мышечно-суставного аппарата)», и далее – «проекция самого внешнего пространства в том виде, в каком оно моторно дано субъекту. Эта проекция, по всему предыдущему, должна быть конгруэнтной с внешним пространством, но конгруэнтной только топологически, а совсем не метрически» [41].