Я ничего не сказала и не ответила, и промолчала, и это должна была быть шутка, но в каждой шутке есть как бы доля своей правды… Или, может быть, доля тайного желания, которое словесно проявляется… Нет, не проявляется, а бесконтрольно выпадает изо рта и начинает жить свободной жизнью, и претворяться в жизни.

И благодаря нашим бесконтрольным мыслям и желаниям жизнь становится словно хаотичной, как черно-белый фильм без сюжета и вроде бы без связи, а если связь эта есть, то это тонкие невидимые нити меж нашими тайными желаниями и черно-белыми кадрами.

А у меня были тайные желания?

Да, и были даже у меня – такой.

И когда я стояла в углу у книжной полки, у меня были желания.

Я промолчала тогда в поезде и не ответила, брать ли куколку нам с собой или нет домой. Это была не первая шутка. И все привыкли уже, что я железная: мне можно было сказать и что угодно сделать.

Это была не первая шутка и не-шутка, а была мысль возлюбленного двух куколок уложить на своем диване и заняться с ними любовью. Брошена была им когда-то давно, эта мысль, когда мы были вместе, после чего сексуальное желание безнадежно угасло и хотелось подняться с дивана и уйти в ванну.

Уйти в ванну, чтобы поплакать? – спросил как-то возлюбленный.

Он привык, что женщины уходили в ванную, чтобы поплакать от мужчин. Он не знал, что я больше не умею плакать и мне не нужно прятаться в ванной. Бонусы жизни.

Те женщины, которых я знала, уходили в ванну, чтобы поласкать себя, если их слишком мало ласкали на диване. А просто надевали презерватив и делали с женщиной то, что им было нужно. Потом недоласканная женщина уходила в ванную и делала вид, что ей нужно принять душ. Умиротворенная сама собой, своими пальчиками, женщина возвращалась назад, мужчина уже спал и ночь, и психика были спасены.

Фантазия возлюбленного уже начала воплощаться в жизнь прямо у меня на глазах.

И его прежняя возлюбленная любила треугольники, а я чувствовала себя устаревшей моделью барби, глядя на людей. Я не любила сложные геометрические фигуры.

Куколка… Я смотрела прямо перед собой и машинально одевалась, сидя на скамье, в то время как она раздевалась: мраморная кожа, точеные ручки-ножки-грудки… Я не подошла к ней и не сказала: возлюбленный тебя бы отметил, как он отмечал других, ведь у него проницательный глаз и он видит, и замечает все красивое и гармоничное, – в то время как у меня не было гармонии внутри.

Я не поняла, что со мной произошло в прошлую среду. Вдруг я поняла, проходя по улице, что мужчины замечают меня. А раньше я была словно прозрачная, да, как стекло: они шли и смотрели сквозь меня, в то время как я их замечала, они меня – нет. Я была для них невидимой.

И вот почему-то все резко изменилось. Это весна, да? – хотелось спросить их.

Во мне внутри все было то же, что и прежде. Возлюбленный был где-то… где-то далеко.

Мужчины смотрели мне в глаза и мне хотелось опустить голову, чтобы их взгляд не проникал мне в душу, но каждый раз мы встречались глазами, и неизменная фраза застревала у меня на губах: «Ich hab so viel Schmerz in meinem Inneren.»

Теперь я тоже стала чьей-то куколкой и кто-то мечтал взять меня с собой, а раньше мне казалось, я просто устаревшая модель барби. И так я сказала возлюбленному: я устаревшая модель. Так старомодны были мои идеи верности, ожидания, порядочности. Я не знаю, почему оказалась именно такой. Мне непонятно было также, почему я родилась такой нежизнеспособной.

Пока я не познакомилась с возлюбленным, мне было неизвестно, насколько отличаюсь от людей, что я могу любить вот так – со смирением и робостью, с глубокой тишиной в сердце, со всеприятием, и где-то там в глубине еще появилась, поселилась боль.

Он сказал, что любит меня и позвал меня к себе. Но я ведь знала, что у него подруга – девушка с золотыми волосами, – и я была нужна им, и я не согласилась.

Когда они соединялись, они усиливали негатив друг друга. Им нужен был кто-то третий, чтоб разбавлять их отношения, чтоб их сохранить. Меня позвали, но я осталась дома. Я была очень далеко и, как в засаде, сидела и смотрела из своей страны, как раскачивается их лодочка. Все сильнее и сильнее. И меня звали, и приглашали, и говорили о любви.

Тем временем происходили разные события, наш узкий круг был посвящен в них.

Это было событие из жизни мужчины, которого ты любишь и знаешь: он поехал на вокзал, чтобы встретить там знакомую женщину и привезти ее к себе. Потом они созвонились с его золотовласой возлюбленной, и она была в курсе, она была в курсе всего происходящего. Ее оповестили о том, что произойдет в этот день между любимым мужчиной и этой женщиной. Или она дала тогда благословение? – Переспать с женщиной, которую он забрал с вокзала… Еще одна куколка… Потому был этот утренний звонок, этот договор, своего рода разрешение подруги. А после звонка возлюбленный будет заниматься любовью с куколкой… И мы все друг друга знали… и возлюбленную знали, и куколку знали… И все так перемешалось в то время, и я не верила словам, особенно словам о любви.

Если меня любят и зовут к себе, говорят приехать в другую страну, в другие обычаи, в другую погоду и лица хмурые людей, то почему? Почему он продолжал это делать? – подбирать куколок и с ними спать… – так думала я.

Он и правда любит меня? Что это за любовь?

Верила ли я его словам, особенно словам о любви?.. И все же я приехала к нему. Я – устаревшая модель барби.

Куколка, которую он забрал с вокзала, она сказала мне тогда, они хорошо провели время… Она осталась довольной, то есть, это было не время, а кусочек жизни в один день. Ничего не значащая встреча, телесное соединение, время утекало до самого вечера… Я поняла, почему он принял эту женщину в себя, а она – его. Но я не поняла его возлюбленной… Эта ситуация была больная и разрушающая.

В моем мире женщины не сдавали своих возлюбленных на одну ночь, не сдавали на один день, не сдавали на две недели отпуска: четырнадцать дней наслаждения, чтобы больше никогда не встретиться. Не в этой жизни. Одноразовые встречи. Одноразовая любовь.

Я не была создана для одноразовых встреч и такой-же любви. Она – любовь – крепко поселялась в моем сердце, гнездилась там, обустраивалась, росла… Она должна была расцветать… Но когда я однажды вошла внутрь себя и посмотрела, что там произрастает в этот раз… Там была боль. И тогда я начала танцевать. Когда мне было больно, я танцевала… В этот миг боль уходила и я забывала обо всем, даже о возлюбленом.

Музыка проникала в меня и вытесняла боль. Да, как-то я опустилась внутрь себя и увидела эту бездонную черную дыру, в которую утекали мои силы, и я не знала еще, что с ней делать, а узнала только потом. А тогда музыка и движение – они были мое спасение.

Зачем ты зовешь меня к себе, если у тебя есть подруга? – спросила я как-то возлюбленного. Я знала и его, и Алексу, девушку с золотыми волосами, таких изображали на картинах прерафаэлиты, не знала еще ничего о параллельных встречах, о коллекции, но чувствовала кожей…

Я не хочу на твой конвейер, – сказала как-то ему.

Соблазнить и бросить, – это такой тип мужчин.