И не просто “КамАЗ”, а кран. На поднятую руку он с готовностью остановился, я предложил ему щедро заплатить за доставку в “Назарьево, рядом с Зеленоградом”, и он мгновенно согласился. Мы погрузили свои перегруженные алкоголем тела в просторную кабину, и наш странный экипаж, взревев двигателем, тронулся в путь. Перед тем как задремать в грохочущей колыбели, я взглянул на расплывшееся в улыбке лицо водителя крана – тот весело причмокнул, – и в мое угасающее сознание залетел обрывок произнесенной им фразы: “Ну, пацаны, вы даете! Ехать… ”

После этого мы синхронно растворились в сладкой дреме. Я очнулся от запаха дыма. Открыв глаза, я растолкал Витю, и мы в полном недоумении стали разглядывать обстановку. Справа от нас занималась заря, а прямо перед глазами был сплошной сизый туман. Голова водителя болталась из стороны в сторону, иногда падая на руль, но руки держали баранку цепко и даже осмысленно. Мы ехали по шоссе, не совсем прямо, конечно, а занимая от одного до трех рядов, но с учетом того, что водитель спал, это казалось чудом. Хотя и в бодрствующем виде он бы ничего перед собой не увидел.

Исторгаемые двигателем пар и дым так мощно валили от капота, что вся картина приобретала вид эпизода из второразрядного американского кино про дикие нравы тамошних дорожных банд. Полная схожесть со сновидением усиливалась и полным отсутствием транспорта. Какое-то время я не мог понять, где, по какой дороге мы едем, пока перед глазами не мелькнул указатель на Ленинград.

Не помню, кто сказал про путешествие в Икстлан, но мы громко рассмеялись, хотя ничего смешного для пассажиров летящего по дороге крана со спящим шофером не наблюдалось.

От смеха стал просыпаться и наш джигит. Оторвав голову от руля, он окинул нас диким, каким посмотрел бы попавший в ад праведник, взглядом и завалил руль влево. Машина устремилась через трассу Е95 по диагонали. К счастью, встречная была пуста, и мы благополучно остановились, не доехав метра полтора до кювета. Пришедший в себя водитель деловито осмотрел изрыгающий дым двигатель, коротко бросил “воды надо” и полез за тряпкой – открывать радиатор.

В ответ я спросил у него, а куда это он нас везет. Без тени улыбки водитель отвечает: “Куда просили, туда и везу”. – “Ну и куда те, вчерашние, просили?” – спрашивает Витя. “Да в Ленинград просили, а то”, – с невозмутимостью честного труженика, получившего наряд на работы, отвечает наш ночной таксист. “Ну, не совсем в Питер – рядом, в деревню, в Назарьево”.

Готовность водителя чьего-то крана ехать хоть на край света за приемлемое вознаграждение вызвала еще один приступ смеха. “Слушай, а может, ты и в Копенгаген, того?” – спрашиваю я. “А сколько туда будет?” – деловито вопрошает отзывчивый водитель. “Тыщи три”, – прикидываю я. “Заправляться придется не раз, а так можно”, – вновь соглашается шофер.

Придя к общему мнению, что этого ничем не пробьешь, мы отправляемся с канистрами на поиски воды. Водой нас выручило небольшое болотце, оказавшееся неподалеку. Набрав темной жидкости, мы вернулись к автокрану. Нестерпимо хотелось пить, трещала голова. Водила, заметив наши муки, сердобольно предложил теплой воды из засаленной бутылки. Бутылка была осушена в одно мгновение.

Легче не стало, но сушняк немного отпустил. Теперь следовало выяснить, насколько далеко мы отъехали от Москвы. Бесспорным было только то, что Зеленоград мы проехали. На вопрос, где мы, смущенно закатывал глаза, хотя до этого был сама уверенность.

Залив воду, наш водитель крякнул что-то типа “нусбогом” и полез в кабину. “КамАЗ”, как ни странно, завелся сразу. “Ну что, поехали?” – он помахал нам рукой и улыбнулся искренней улыбкой невинного шалуна. “Поехали, только нужно понять куда”, – соглашается Виктор. “Это вы бросьте! – одергивает нас извозчик. – В Ленинград довезу, как обещался!”

Понимая, что наш герой не шутит, мы снова смеемся. Удерживая руками голову от толкающего изнутри болью смеха, я пытаюсь объяснить водителю, что Назарьево находится рядом с Зеленоградом. Эта новость, как видно, разочаровывает его в связи с сокращением гонорара. На этой грустной ноте он лихо, с опасным креном разворачивает кран и направляет его в сторону Москвы. Через какое-то время промелькнувший указатель говорит нам, что мы где-то между Клином и Солнечногорском.

Шум крана прерывает тревожный сон моей супруги Ирины, я привычно извиняюсь, мы проходим на веранду. Все адски хотят есть. Ира приносит закуски, жарит яичницу с сыром и зеленью. Из холодильника достается пиво… Все жадно набрасываются на еду, но Витя в скорости опережает всех, вызывая восхищенное восклицание водителя: “Ну, Витек, ты и жрешь!”

Такая вот простота обыкновенного перевозчика, ставшая мифом.

Почему мифом? Потому что, насытившись, мы в шутку стали обсуждать путешествие в Крым на автокране. Но наш ас принял все это за чистую монету и даже оставил свой адрес, где его можно найти “в любое время, когда мы соберемся”.

Такое у нас получилось путешествие в Икстлан».

Из параллельной жизни. В 1985 году Пелевин с отличием окончил Московский энергетический институт по специальности «электромеханик». 3 апреля после сдачи госэкзаменов он был принят на должность инженера кафедры электрического транспорта, через два года сдал экзамены в аспирантуру и стал работать над проектом электропривода городского троллейбуса с асинхронным двигателем – тему «Электрооборудование троллейбуса с асинхронным тяговым приводом» он получил на своей же кафедре.

По окончании института и военной кафедры получил звание лейтенанта войск ПВО. Позже какие-то из знаний, приобретенных на военной кафедре, наверняка пригодились Пелевину при сочинении «Зенитных кодексов Аль-Эфесби»: писатель любую информацию обрабатывал и пускал в дело.

Распределился будущий сочинитель в трамвайно-троллейбусный парк № 4 на улице Лесной, внешне напоминающий все трамвайно-троллейбусные парки мира. То есть снаружи – как нынешний Центр современного искусства «Гараж».

Но эта официальная советская жизнь давно уже выглядела бледно-серым грунтом, на котором полыхали совсем другие занятия.

«Он был отличником – чуть ли не ленинским стипендиатом, очень хорошо учился, а его направили работать в троллейбусный парк – паять какие-то реле, – вспоминает Москалев. – Он честно ходил туда, потому что военная кафедра, все дела, просто соскочить нельзя было: по распределению не пойдешь – сразу загремишь в армию. В парке была канитель, брутальная работа – Вите очень не нравилось. И он стал писать, причем писал статьи для журналов. Уже появлялись совместные предприятия, которые издавали журналы. Советско-американский журнал по судоводству, скажем, много такой хреновни. И Витя туда писал – что надо. За это безумно хорошо платили, контраст был потрясающий: в парке он получал рублей сто, а тут за одну статью долларов двести-триста. И работа несопоставимо проще, легче: никуда не надо ехать».

Статьи в этом глянце были обезличены, подпись автора отсутствовала. Тем не менее Пелевин с некоторой понятной гордостью демонстрировал публикации старшему товарищу.

Уже в середине августа 1988 года Виктор Пелевин подал заявление о приеме в Литературный институт имени Горького, на заочное отделение.

По данным «Независимой газеты», вступительное сочинение будущий автор «Чапаева» писал про «Тему родины в поэзии С. Есенина и А. Блока».

Большой автор берет свое там, где он увидит свое. Тему родины – константу всех вступительных и выпускных сочинений на территории СССР – Пелевин развернул в свою эзотерическую сторону. Для него что у Блока, что у Есенина родина – колдовская, мистериальная субстанция. У Блока он выхватывает: