— А вторая находка? Где она? Не на той ли грузовой платформе схоронено твое сокровище? — Вязьков лукаво подмигнул и указал на платформу с контейнером, которую охраняли несколько бывших «серяков».

— Да, там кое-что интересное, — сухо отвечала майор Бернхард.

— Может быть, там хрон? Знаешь, такой серый невзрачный порошок, который может творить чудеса.

— Может быть, — Ли самодовольно улыбнулась.

— И он служит наполнителем для «Немезиды».

— Неужели? — изобразила притворное удивление Ли. — Я кое-что слышала про это. У тебя есть «Нема »?

— У меня — нет. Но я знаю, где ее прячут. Кстати, а куда делся Витька Ланьер? Разве он не должен был убежать с тобой из Валгаллы?

— Все так и было. Вот только... он решил заглянуть в крепость, навестить своих друзей. Новый генерал его тут же посадил под замок. Несколько «серяков» и деревенских решили прорваться в крепость на грузовой платформе, но их тут же испарили. Р-раз — и нету.

— Вот кретин! — в сердцах воскликнул Вязьков.

— Пусть теперь сам расхлебывает кашу, — решила воспитанница Валгаллы. — Мне надоело его спасать. Вернемся к нашим делам. То есть к хрону и обещанной плате.

— Кемпински! — повернулся Вязьков к своему спутнику. — Тащи сюда сундучок для наших друзей из промзоны.

Тот махнул рукой, давая понять, что все понял, и вернулся к вертолету.

— Каковы наши планы? — спросила Ли. — Мы летим на базу «милитари»?

— Нет. Кое-что изменилось. Мы переправим хрон в одно укромное местечко в горах Недоступности. Но могу тебя заверить: тебе понравится новое дельце.

— Почему ты так уверен?

— Ты не будешь скучать.

«Бурлаков, черт, почему ты не сказал, что Хьюго обвинил в твоей смерти меня? Тогда бы я ни за что не полез в крепость. Или полез? Бурлаков, генерал, где же ты сейчас? Ты же должен мне помочь. Почему не приходишь? Призрак! Отзовись! Молчишь? Должен прийти и открыть дверь. Впрочем, нет. Вряд ли. Призрак не может открыть дверь. Он может только сказать, как открыть дверь. Значит — не знает. Потому и прячется».

Виктор сел на полу. Все тело болело. Но пуще всего — голова. Она была как камень. Раскаленный камень. Вулканическая бомба. Черт! Что они сделают с ним? Неужели казнят? Нет, он не может умереть... или... может? А почему бы и нет? Миллионы других твердили: я не могу умереть, — но умирали. Молодыми. Или очень молодыми.

Руки скованы сзади, ноги связаны. Дверь заперта на ключ. Окон нет. Как убежать? Как?

В камере сыро, темно и воняло уборной.

— Димаш! Каланжо! Вы здесь?

— Здесь, — послышался голос капитана. — Чуешь, как воняет? Это мы нассали.

— Как ты думаешь, Хьюго нас убьет? — спросил Димаш. Голос его дрожал.

— Меня убьет — точно, — предрек Ланьер.

— Но мы же никого не казнили из его людей! — напомнил Димаш. — Даже Лобова только арестовали.

— Лобова я бы прикончил. Жаль — не успел, — вздохнул Виктор. — Лобова и Хьюго. Эту милую парочку. Где тут параша?

— Зашел разговор о Хьюго, и тут же вспомнил про парашу? — спросил Каланжо.

— Ну, видимо. Сразу захотелось и помочиться, и поблевать.

Димаш рассмеялся.

— Ничто так не объединяет, как ненависть, — выдавил он сквозь смех. — А параши тут нет — не удостоились. Угол справа — самый низкий. Оттуда моча не растекается по всей камере.

Дверь отворилась. Пятно жидкого света заползло в камеру.

— Что? Уже на казнь? — изумился Виктор. — Сейчас ночь? День? Впрочем, неважно. В крепости нет ни дня, ни ночи. Будем считать, что день, раз я уже не сплю.

Два луча вечных фонарей заскользили по стенам. Трое пленников сидели у стены в ряд — у той стены, где пол был несколько выше. С момента ареста им оставили одну флягу на троих и не давали еды.

Лучи сошлись на Викторе.

— Ты! — выкрикнул охранник. Лобов? Ну да, он. Незаменимый и наипреданнейший помощник генерала Хьюго.

Виктор неспешно поднялся.

— Виктор Павлович, куда вы! — Димаш попытался загородить выход. Голос его дрожал сильнее прежнего. — Мы вас одного не отпустим.

— Дим, прекрати!

— Мы вместе! Всех забирайте! — взвизгнул Димаш. Он был уверен, что Виктора ведут на казнь. Трусил, но все равно продолжал стоять в дверях.

Однако что-то подсказывало Ланьеру, что так просто и быстро Хьюго его не убьет.

— Не мешай! — Лобов пихнул паренька в грудь, и Димаш повалился на пол.

— Я еще вернусь, — пообещал Ланьер.

Его выволокли из камеры и уже за дверью развязали ноги. Руки же так и оставили скрученными веревками за спиной.

— Держите его! — приказал охранникам Лобов. И примерившись, изо всей силы ударил Виктора кулаком в живот. — Это тебе за те три часа, что мне пришлось сидеть в мортале, сука! Ненавижу мортал! Ненавижу!

От боли пленника согнуло пополам. Он закашлялся, и его вырвало — водой и желчью.

— Тащите его! — приказал Лобов охранникам.

Двое парней — Виктор был уверен, что при Бурлакове он этих мужиков в крепости не встречал — поволокли его, как мешок с картошкой, норовя побольнее «приложить» к каждому каменному выступу по дороге.

— Ты всегда платишь по счетам? — Виктору, наконец, удалось отдышаться.

— Разумеется.

— Тогда заплати мне за то, что я спас тебя, а не бросил валяться с дыркой в животе. — Обычно Ланьер не любил напоминать о своих благодеяниях. Но сейчас он просто не мог удержаться.

— Стойте! — приказал Лобов.

Охранники поставили арестованного на ноги, однако продолжали держать.

— С удовольствием заплачу! Сполна! — объявил Лобов и вновь ударил пленника в живот. — Ну, ты все получил? Больше не хочешь?

Виктор замотал головой. Конечно, было нелепо говорить о благодарности с человеком, который убил Бурлакова. Но Ланьер и не надеялся пробудить в негодяе совесть. Он просто не мог отказать себе в удовольствии его уязвить. Нет, нет, Лобов не испытывал чувство стыда, и уж тем более совесть его не мучила. Но сами эти слова — «совесть» и «стыд» — вызывали у Лобова боль, как будто он касался раскаленного железа.

Ланьер не ошибся — он редко ошибался в таких случаях, хотя вряд ли это могло служить утешением в данном случае. Его в самом деле повели не во двор, а в пиршественную залу. Она сильно изменилась, даже с того вечера, когда он сидел здесь с Рафом. Тогда в этой зале было темно, холодно и уныло, теперь же вместо длинного стола для всех обитателей крепости появилось множество небольших узких столов, и между ними были втиснуты скамьи. Это чем-то напомнило Виктору столовую в старинной тюрьме на той стороне, которую он посещал в начале своей карьеры портальщика. За первым рядом скамеек сидели несколько человек в форме цвета фельдграу. Обветренные, суровые, одинаково лишенные выражения лица, одинаково схожие, хотя губы или, к примеру, носы были у всех разные. На миг Виктору даже показалось, что с краю сидит Генрих. Но нет, Ланьер ошибся: Генрих умер, а в зале находились живые люди — не призраки.

На возвышении, где прежде обедал генерал, стоял все тот же стол, но за столом — всего три стула. Один с очень высокой спинкой, два других — пониже. Похоже на военный трибунал, что-то из прошлого. Почему стрелки так обожали все прошедшее, бывшее, так жаждали воскресить его из небытия. Этот вопрос Виктор задавал себе, и не раз, но не находил ответа.

Лобов подвел Виктора к возвышению и поставил возле табурета. Виктор сел.

— Садиться запрещено! — Лобов пихнул его в спину:

— Что значит — запрещено? — пожал плечами Ланьер. — Кем?

— Сказано — запрещено! Встать! — рявкнул охранник.

— Еще чего!

Лобов ухватил пленника за ворот и поднял рывком.

На скамье для зрителей захихикали. В этот момент вошли судьи. Впереди вышагивал Хьюго в мундире фельдграу — значительный, массивный и сияющий от счастья. Если бы у Виктора не были связаны руки, он бы зааплодировал.