— Да.

— Она символизирует любовь без взаимности. Есть легенда, что эта звезда была такой же яркой, как и остальные, но погасла от скорби. — И Квинтезетц пошел быстрее.

Обед был восхитительным. Бесконечное разнообразие блюд, в которых пряности и приправы были неуловимы, но создавали изумительный эффект.

— Все эти овощи, — сказал он, — есть которые — наслаждение, составляют часть галактической диеты, не так ли, С. К.?

— Да, конечно.

— Я полагаю, однако, что здесь употребляются и местные виды?

— Конечно. Сейшел-планета была кислородным миром, когда сюда прибыли первые поселенцы, так что она имела свою собственную флору. И мы сохранили кое-что из местных видов. У нас есть прекрасные естественные парки, где существуют флора и фауна древней Сейшел.

— Тогда вы опередили нас, С. К., — печально заметил Тревиз. — На Терминусе, к сожалению, когда туда прибыли люди, природа была скудной и долгое время не было согласованных усилий для сохранения жизни в море, производившей кислород. Теперь экология Терминуса чисто Галактическая по своей природе.

— Сейшел, — с улыбкой скромной гордости сказал Квинтезетц, — славится традиционно бережным отношением к природе.

Тревиз выбрал момент, чтобы напомнить:

— Когда мы покинули ваш кабинет, С. К., вы собирались угостить нас обедом, а затем поговорить о Гее.

Жена Квинтезетца, симпатичная, пухленькая и почти темнокожая женщина, мало говорившая во время ужина, ошеломленно подняла глаза, встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.

— Моя жена, — неохотно ответил Квинтезетц, — очень консервативна, и ей несколько неприятно упоминание о... планете. Прошу вас извинить ее. Но почему вы спрашиваете меня? Мы говорили о Земле, о роботах, об основании Сейшел. Какое отношение все это имеет к тому, о чем вы спрашиваете?

— Может быть, и никакого, но вокруг этого вопроса слишком уж много недомолвок. Почему вашей жене неприятно упоминание о Гее? Почему это неприятно вам? Разве трудно говорить о ней? Мы только сегодня слышали, что Гея и Земля — одно и то же, и что она исчезла в гиперпространстве из-за сделанного людьми зла.

На лице Квинтезеца отразилась боль.

— Кто сказал вам такую глупость?

— Кто-то в университете.

— Это чистое суеверие.

— Значит, это не входит в вашу главную догму легенд о Бегстве?

— Нет, конечно. Это просто сказка, бытующая среди обычных, необразованных людей.

— Вы в этом уверены? — холодно спросил Тревиз.

Квинтезетц снова уселся на стул и уставился на остатки еды перед собой.

— Пойдемте в гостиную. Моя жена не может прибрать все и навести порядок, пока мы здесь говорим об... этом.

— Вы уверены, что это сказка? — снова спросил Тревиз, когда они уселись в другой комнате перед окном, выступающим вверх и наружу, для наблюдения за ночным небом Сейшел. Свет в комнате был притушен, чтобы не нарушать освещенность, и темное лицо Квинтезетца пряталось в тени.

— А вы не уверены? Вы всерьез думаете, что какая-нибудь планета может раствориться в гиперпространстве? Вы должны понимать, что средний человек имеет весьма смутное представление о том, что такое гиперпространство.

— По правде сказать, — ответил Тревиз, — я и сам имею весьма смутное представление о том, что такое гиперпространство, хотя и проходил через него сотни раз.

— Тогда давайте поговорим о реальности. Уверяю вас, что Земля не находится в пределах Сейшел-Скектора и что мир, о котором вы упоминаете — не Земля.

— Но если вы не знаете, где находится Земля, С. К., то вы должны знать, где находится планета, о которой вы упомянули. Она-то явно в пределах Сейшел-Сектора. Мы кое-что знаем об этом, верно, Пилорат?

Пилорат, сосредоточенно слушавший, вздрогнул от неожиданности и ответил:

— Если на то пошло, Голан, то я знаю, где Гея.

— И давно знаете, Янов?

— С сегодняшнего вечера, мой дорогой Голан. Вы, С. К., показали нам Пять Сестер, когда мы шли к вам домой. Вы показали на тусклую звезду в центре пятиугольника. Я убежден, что это — Гея.

Квинтезетц поколебался, но в конце концов сказал:

— Хорошо. Наши астрономы — в частных беседах — тоже так говорят. Планета, которая вращается вокруг этой звезды.

Тревиз задумчиво посмотрел на Пилората, но лицо профессора было непроницаемым. Тогда Тревиз обернулся к Квинтезетцу.

— Тогда расскажите нам об этой звезде. У вас есть ее координаты?

— У меня? Нет. У меня здесь нет звездных карт. Вы можете попытаться получить их в нашем астрономическом департаменте, хотя, я думаю, не без труда. Путешествия к этой звезде не разрешены.

— Почему? Она ведь на вашей территории?

— Космографически — да, политически — нет.

Тревиз ожидал чего-то большего. Не дождавшись, он сказал:

— Профессор Квинтезетц, — сказал он официальным тоном, — я не политик, не солдат, не насильник. Я здесь не для того, чтобы силой выпытывать у вас информацию. Однако я буду вынужден, против своей воли, обратиться к нашему послу. Вы должны понять, что я прошу эту информацию не для себя, не в своих личных интересах. Это — дело Основания, и я не хочу делать из него межзвездный инцидент. Не думаю, чтобы и Сейшел-Союз хотел этого.

Квинтезец неуверенно спросил:

— А что это за дело Основания?

— Об этом я не могу говорить с вами. Если Гея — нечто такое, о чем вы не можете сказать, мы передадим все это на правительственный уровень, и это, возможно, будет очень плохо для Сейшел. Союз держится за свою независимость от Федерации, и я не возражаю против этого. У меня нет причин желать Сейшел зла, и мне не хотелось бы идти к послу. По правде говоря, если я поступлю так, то могу повредить и собственной карьере, потому что мне даны точные инструкции получить эту информацию без привлечения правительства. Так что, пожалуйста, скажите мне, есть ли у вас какие-нибудь серьезные причины не говорить о Гее. Может, вас за это арестуют или подвергнут какому-нибудь другому наказанию? Либо вы скажете мне правду, либо у меня нет никакого другого выбора, как идти к послу?

— Нет, нет, — совершенно смутившись, пробормотал Квинтезетц, — я ничего не знаю о делах правительства. Просто мы не говорим об этом мире.